— Присаживайтесь, господа шпионы. Ваш допрос может затянуться на неопределенное время.

Развернув одной рукой стул и не выпуская их из сектора обстрела, он уселся и, посмотрев на Грегори, продолжил:

— Ну что ж, давайте начнем с вас. Назовите свое настоящее имя.

— Мне нечего вам сказать, — отчеканил Грегори.

Малаку пожал плечами.

— Не тратьте попусту мое и ваше время. У меня есть способы заставить вас разговориться. Или, по крайней мере, ответить на все интересующие меня вопросы. Ну, скажем, вот на такой: вы когда-нибудь находились под гипнозом?

Грегори насторожился и отрицательно покачал головой.

— Плохо. Это означает, что с вами придется повозиться. Я, как вы понимаете, могу позвать слугу, он вместе с Хуррем вас свяжет и заставит держать глаза открытыми. Так я в принципе и поступлю, если вы окажете малейшее сопротивление моим намерениям. Но мне вовсе не светит провозиться с вами добрую половину ночи только затем, чтобы подчинить волю вашего разума моей воле. Нет, я предпочитаю более спокойный и эффективный вариант: вы должны не мешать Хуррем стать вашим оракулом, передающим ваши мысли и самые потаенные стремления.

Совершенно сбитый с толку, Грегори недоуменно воззрился на Хуррем, которая приблизилась, встала у него за спиной и положила обе ладони ему на лоб. Он где-то читал, что гипноз считают вполне научным методом и используют в медицине для облегчения боли пациента во время сложных и болезненных хирургических операций, но не представлял себе, чтобы Малаку, загипнотизировав третьего участника гипнотического сеанса, способен был вытянуть из него что-то против его воли, а именно это доктор, казалось, и собирался осуществить на практике. Быстро оценив в уме все «за» и «против», прикинув, что в какой-то момент, когда загадочный доктор потеряет на мгновение бдительность, этим можно будет воспользоваться, Грегори дал согласие на таинственную процедуру.

Малаку переложил тяжелый пистолет из правой руки в левую, направив дуло на англичанина, а сам сосредоточил взгляд поверх головы Грегори на лице Хуррем, затем правой рукой произвел какие-то одному ему ведомые пассы, вводя ее в транс. Спустя минуту-другую она сонным голосом произнесла:

— Вы можете продолжать, мастер. Я слилась сознанием с ним.

Переведя сосредоточенный взгляд на Грегори, доктор задал свой первый вопрос:

— Назовите свое настоящее имя.

Грегори намертво сжал губы, но в мозгу автоматически всплыла картинка с его собственноручной подписью на чеке. В ушах прозвучал негромкий и низкий по тембру голос Хуррем:

— Не очень разборчиво. Кажется, Джеффри. Нет, нет, Грегори. А фамилия… нет, как странно. Его фамилия такая же точно, как у древнеримского историка — Саллюст.

Совершенно обескураженный, Грегори рывком высвободил голову из-под ее ладоней, но в тот же миг Малаку поднял пистолет, направив его прямо в лоб Грегори, и отрывисто скомандовал:

— Не шевелиться! Помните! Я могу силой заставить вас рассказать мне то же самое.

С вздохом отчаяния англичанин откинулся на спинку стула: какой смысл сопротивляться, если в связанном состоянии он все равно не может помешать Хуррем держать ладони у него на лбу. Не разумнее ли будет сопротивляться по-другому — ни о чем не думать и не реагировать на вопросы этого странного доктора.

Пальцы Хуррем снова надавили на лоб, Малаку выждал несколько мгновений и задал следующий вопрос:

— Где вы находились вечером три дня назад?

Помимо воли в мозгу Грегори всплыло изображение.

Он старался изо всех сил сосредоточиться на другом — на кирпичной стене, мысленно разглядывал ее кладку, пучки травы наверху, наплывы раствора, трещины на кирпичах, — но все было тщетно: сознание его вспышками возвращалось к первоначальному изображению. Хуррем заговорила бесстрастным и монотонным голосом:

— Он сопротивляется, но ничего не может с собой поделать. Это был теплый летний вечер, поэтому он сидел в саду с какой-то белокурой женщиной… она красивая, чем-то напоминает внешне Марлен Дитрих. Она, должно быть, знает, что он должен уехать, она храбро ему улыбается, смеется его шуткам, но глаза у нее покраснели от слез. С ними сидит еще одна пара: это Сабинов и миниатюрная темноволосая женщина. Она тоже миловидная, значительно моложе своего спутника. Она одета как сестра милосердия.

— Матерь Божья, защити нас от лукавого! — завопил по-французски Купорович. — Это все дьявольские козни, без нечистого тут точно не обошлось — я знаю!

Толстые губы Малаку сложились в неприятную ухмылку, и он сказал на плохом, хотя и беглом французском:

— Вместо того чтобы призывать Пресвятую Деву, вы бы, милейший, лучше упоминали в более уважительных выражениях Властелина сего мира.

Переключив внимание обратно на Грегори, он сказал уже по-немецки:

— Итак, господин Саллюст, расскажите же мне о том доме, где вы провели тот вечер и ночь.

Все еще не в силах поверить в существование таких могущественных психических возможностей человека, Грегори изумленно уставился на доктора: Хуррем очень точно описала тот вечер, когда они приехали с Купоровичем на побывку перед отлетом на задание и действительно сидели с Эрикой и Мадлен в саду древнего фамильного особняка сэра Пеллинора, в его поместье Гуэйн Мидз, на самой границе Уэльса. В тот вечер было тепло, и после обеда они все вместе перешли в сад. То, что Хуррем так легко и просто удалось проникнуть в его подсознание, потрясло его, повергнув в смятение; различные мысли, и образы беспорядочно проносились в его голове, предоставляя Хуррем долгожданную возможность полнее отвечать на вопросы, которые задавал ей отец.

Хуррем заговорила снова:

— Это господский дом, старинный особняк, значительно больший, чем Сассен, в нем много комнат. Я вижу просторную спальню. В ней стоит большая кровать с высоким балдахином. Он делит эту постель с той белокурой женщиной. Я вижу ее уже в другой комнате, значительно уступающей первой по размерам. В ней много папок с документами, а женщина печатает на машинке. В более современной постройке, крыле особняка, расположены большие гостиные. Теперь в них стоят рядами койки, на которых лежат молодые мужчины. Между рядами ходят женщины в форме сестер милосердия. Видимо, это крыло превращено в госпиталь. Сейчас я вижу уже другую часть сада. Здесь располагаются на скамейках, которые стоят по краям большой лужайки, выздоравливающие в военной форме, у некоторых из них костыли. Все они — офицеры британских ВВС, и ни одного охранника в немецкой форме не видно. Следовательно, этот госпиталь находится где-то в Англии.

Малаку встрепенулся и удивленно поднял черные брови.

— Хуррем, ты в этом уверена?

Грегори, безуспешно пытаясь бороться с самим собой, был вынужден снова возвратиться в мыслях к предыдущей сцене, и Хуррем через мгновение сказала:

— Да, именно так. Они не могут быть военнопленными. Один из них чистит охотничье ружье.

— Черт побери, — вскричал доктор, живо вскочил на ноги и положил пистолет на письменный стол. Потом, сделав в воздухе несколько быстрых пассов перед лицом Хуррем, вывел ее из гипнотического транса, а затем обратился к Грегори:

— Мистер Саллюст, я должен принести вам свои глубочайшие извинения. Ваш истинно германский пруссаческий акцент и манеры истинного немецкого офицера настолько безукоризненны, что моя дочь была искренне уверена в том, что вы — немец, и немец до мозга костей. Я, знаете ли, тоже, бывает, ошибаюсь в подобных вещах и принимал вас за германского офицера, пока мне не пришлось проверить свои подозрения не совсем обычным методом, и я понял, что заблуждался. Понимаете, просто невероятно, чтобы союзники доверили столь ответственную миссию немцу, и мы пришли к выводу, что наше донесение перехватило гестапо и подослало вас к нам. Спасибо Всевышнему, ни вы, ни мистер Сабинов не пытались оказать сопротивления, когда я держал вас на прицеле, потому что я бы стрелял без малейших колебаний, не раздумывая о последствиях. К сожалению, я заставил вас провести не слишком приятные минуты под дулом пистолета. Умоляю, примите мои самые сердечные и искренние извинения за столь суровое испытание.