— В каком смысле? — спросила Элизабет.

Фрэнсис поднял бровь. Как всегда, упоминание Росса вызвало у нее интерес.

— Ну, эти крестины, да еще в два приема, сама понимаешь. А третьего дня он вытурил со своей драгоценной шахты Тома Чоука, заплатив за его долю чудовищную сумму. Вот бы за мою долю в Грамблере предложили хоть вполовину меньше в расчете за акцию.

— Возможно, это только слухи. Кто тебе сказал?

— Нотариус Пирс. А Том Чоук сегодня подтвердил, когда я с ним столкнулся. Вот почему он не пришел на крестины. Том отказался работать доктором на шахте, и ему пытаются найти замену.

— Что ж, Росс неплохо зарабатывает на Уил-Лежер.

— Прибыль там весьма скромная, ничего выдающегося. Будь я на его месте и получив хоть какие-то деньги, в кои-то веки, прежде всего нанял бы новых слух вместо этих Пэйнтеров, которые шастают по дому, словно получили его в подарок или купили. В конце концов, должен же он как-то поддерживать достойный своего статуса образ жизни.

— Возможно, его жена не одобрит новых слуг из боязни, что ее с ними спутают, — сказала Элизабет.

— Она быстро учится, — раздраженно буркнул Фрэнсис. — Признаюсь, на Рождество я нашел ее довольно занимательной. Что же касается вторника, то не следует винить человека за дрянную родню.

— Именно так и будут говорить о нас, если Демельза попытается изображать великосветскую даму, прежде чем хоть как-то научится вести себя как дама.

Фрэнсис пыхнул трубкой. В таком ключе он об этом еще не думал. И тут он рассмеялся.

— Дорогая, когда я размышляю о людях, которых мы принимаем, то опасаюсь не за Демельзу.

Элизабет окаменела.

— О ком ты?

— Что ж, ведь Полли Чоук — всего-навсего дочь пивовара. А Джордж Уорлегган — внук кузнеца. А Оджерс — жалкий полуголодный лакей с похожим на хомут воротником и париком из лошадиного волоса. Да черт побери, как истинный корнуолец, я мог бы легко спутаться с дочерью рудокопа!

Элизабет спустили с небес на землю, и она сказала, внезапно побелев:

— Удивительно, как это ты не женился на дочери рудокопа.

Нападение застало Фрэнсиса врасплох.

Он вытащил изо рта трубку и несколько секунд ее рассматривал.

— Я не ставлю под вопрос искренность этих слов, но сомневаюсь в их мудрости.

— Да как ты смеешь! — Элизабет повернулась к нему, дрожа от гнева. — Хочешь сказать, что только я несу обязательства в браке?

— Нет, но было бы неразумно предполагать, что их несу только я.

— Ты не можешь отрицать, что я сделала всё, лишь бы тебе помочь! Никто не сделал бы больше! Я только и думала, что о тебе и твоем отце, твоем доме и ребенке. Вечер за вечером сидела в этой гостиной в одиночестве, неделю за неделей, пока ты проигрывал в карты свое наследство и наследство своего сына! Я всячески старалась снизить расходы в тяжелые времена, пока ты швырял деньги на карточный стол и напивался до бесчувствия. И ни разу не дождалась от тебя благодарности или похвалы. Ты приберегаешь благодарности для... для какой-то шлюхи, а похвалы для попрошайки, на которой женился Росс!

Она стремглав выбежала из комнаты, вся в слезах и оставив дверь открытой. Фрэнсис услышал ее быстрые шаги по лестнице.

Прежде Элизабет так с ним не говорила. Если он ждал резкой отповеди, то должен был почувствовать удовлетворение. Однако брешь между ними стала только шире и зияла разверстой, ничем не скрытой пропастью.

Он тихо сидел и курил трубку, с задумчивым выражением привлекательного лица. Все слова Элизабет были правдой, признал он. Она следила за домом и украшала его своим присутствием. Вышколила прислугу, за манерами которой старик Чарльз совсем не следил. Фрэнсис знал, что Джордж Уорлегган и многие другие ему завидуют. Элизабет родила ему сына и со всей страстью этого сына оберегала — может быть, даже слишком. Подлинно благородная красавица-жена с высочайшими стандартами и верными идеалами, добропорядочная и способна понять. Она даже иногда делила с ним постель. Чтила его и довольно часто слушалась. И все же не любила, никогда не любила.

Фрэнсис потянулся к графину.