Вернувшись из длительного отпуска по болезни, Франк Фабиан, адвокат и синдик [1]города, о котором пойдет речь, сразу почувствовал резкую перемену в окружающей обстановке.

Скорый поезд, которым он приехал, опоздал на целый час. Фабиан добрался до дома лишь после полуночи. Он был приятно удивлен, что горничная Марта еще не ложилась и, заслышав его шаги на лестнице, поспешила открыть дверь. Сердечно пожав ей руку, он поблагодарил за то, что она дождалась его, и попросил принести красного вина к ужину. Ему хочется отпраздновать свое возвращение домой, с улыбкой пояснил он.

– Госпожа Фабиан, наверно, уже спит? – спросил он, снимая в передней макинтош. Он говорил вполголоса, чтобы не разбудить жену, даму очень нервную и страдавшую бессонницей.

– Да, барыня сегодня рано легла, – ответила Марта и пошла за вином.

Фабиан был в прекрасном настроении. Он радовался тому, что снова дома, и весело потирал руки, наслаждаясь теплом и уютом: с вокзала он ехал на извозчике и продрог. Даже особый запах, присущий всякому человеческому жилью, радовал его теперь. Он совсем отвык от этого запаха за четыре месяца своего отсутствия. Наконец-то он чувствует его опять!

Из передней Фабиан прошел в свой кабинет и зажег все лампы. Здесь ничто не изменилось: пестрые ряды книг, которыми он гордился, несколько картин и привычные безделушки. Наконец-то он дома! Больше всего на свете Фабиан ценил уют и спокойствие. На письменном столе стопкой лежали письма, он быстро пробежал глазами адреса отправителей на конвертах.

«И работа уже заждалась тебя», – мысленно проговорил Фабиан, направляясь в столовую, расположенную рядом с кабинетом. Он не мог жить без дела, и последние праздные недели отпуска превратились для него в мучение.

Стол был убран цветами и обильно уставлен соблазнительными яствами. Холодное жаркое и разрезанная на куски жареная курица в искусном обрамлении гарнира лежали на большом блюде, вокруг которого теснились мисочки и тарелочки с разнообразными салатами и закусками. Фабиан любил вкусно поесть; проголодавшись с дороги, он немедленно с аппетитом приступил к ужину.

– Ну, что нового у нас в городе, Марта? – кладя себе на тарелку кусок жареной курицы, спросил он горничную, принесшую вино. И спросил в сущности только для того, чтобы оказать внимание Марте, которая дожидалась его до столь позднего часа.

Марта, уже собравшаяся было уходить, вернулась; улыбка появилась на сонном старом лице преданной служанки.

– Теперь что ни день, то новость… – сказала она и запнулась. – Вы, господин доктор, наверное, уже слыхали, что бургомистру Крюгеру пришлось выйти в отставку.

Фабиан вздрогнул, как от удара, и, раскрыв рот, взглянул на Марту; вилка застыла у него в руке.

– Что вы сказали, Марта? – недоверчиво переспросил он. – Кому пришлось выйти в отставку? Доктору Крюгеру?

– Да, доктору Крюгеру сразу же пришлось выйти в отставку, – повторила Марта. – В городе только и разговоров, что об этом.

Фабиан долго не мог вымолвить ни слова. Он опустил на тарелку вилку с куском жареной курицы. Усталость внезапно охватила его, прекрасного настроения как не бывало.

Доктор Крюгер, бургомистр, был другом и однокашником Фабиана. Крюгер пользовался всеобщим уважением и любовью. Это был очень дельный, жизнерадостный человек, и к Фабиану он особенно благоволил, Работать с ним было истинным наслаждением.

– Скажите же, ради всего святого, – проговорил, наконец, Фабиан, – почему Крюгер должен был выйти в отставку? Что случилось?

Марта пожала плечами и опустила глаза.

– Говорят, потому, что он был социал-демократом.

Фабиан сердито засмеялся.

– Крюгер принадлежал к партии центра и никогда не был социал-демократом, – произнес он несколько громче, чем ему хотелось.

– Говорят, он водился с социал-демократами, – пояснила горничная.

Фабиан снова рассмеялся.

– Ну, а кто же у нас теперь вместо него?

– Какой-то господин Таубенхауз.

– Таубенхауз? – в недоумении переспросил Фабиан. – Откуда он взялся?

Марта пожала плечами и направилась к двери. Она понятия не имеет.

– Говорят, был чиновником в каком-то городке в Померании.

– В Померании?

– Так говорят. Да, и еще ходят слухи, будто скоро закроют монастырь капуцинов.

Фабиан опять рассмеялся, но как-то хмуро.

– Это уж сказки, Марта, – недоверчиво заметил он. – При чем тут капуцины?

Марта открыла дверь, так как послышался звонок в коридоре.

– Сейчас чего только не болтают, – ответила она, пожимая плечами. Потом поспешно добавила: – Барыня звонит, – и выбежала из комнаты.

– Передайте сердечный привет моей жене, Марта! – крикнул ей вслед Фабиан. – Завтра утром я зайду к ней поздороваться.

В семейной жизни Фабиана давно произошел разлад. Супруги разошлись, но в глазах общества их отношения оставались дружескими.

После ухода Марты Фабиан долго в недоумении качал головой. Потом он налил себе стакан вина и снова принялся за курицу.

«Крюгер вынужден был выйти в отставку, – бормотал он про себя. После курицы он взялся за холодное жаркое. Положив себе на тарелку салат из помидоров, он опять проговорил качая головой: – Ему пришлось уйти. Бедный Тео! – На лице Фабиана выразилось сожаление. – Жаль его, хороший человек! Уверен, что в январе он обязательно прибавил бы мне жалованья».

Фабиан съел компот и отодвинул тарелки.

«У капуцинов тоже что-то неладно? Безумие, безумие! Просто уму непостижимо!»

Усталость прошла, он снова был бодр и свеж. Ну и дела творятся в священной германской империи! Ну и дела! Крюгеру дали отставку! Монастырь капуцинов вот-вот закроют, – да тут сам черт ногу сломит.

Он взял графин с красным вином и стакан и вернулся в свой кабинет, чтобы там, после долгого отсутствия, еще часок насладиться тишиной у себя дома. Взгляд его рассеянно скользнул по пестрым корешкам книг, по стопке писем и газет на письменном столе, но он уже не мог собраться с мыслями: покой был нарушен. Все время его преследовала мысль, что в священной германской империи творятся непонятные и странные дела.

Наконец, он взял сигару и опустился в удобное кресло. Он сидел, вытянув ноги, с незажженной сигарой в руке и думал.

Да, они давно уже появились в городе. В коричневых рубашках, с портупеями, в высоких кавалерийских сапогах, как будто только что сошедшие с боевых коней, не то ландскнехты, не то ковбои. Но, что бы там ви говорили, выглядели они хорошо: сильные, мужественные, полные энергии, порою дерзкие. В общем они держали себя пристойно, иногда, правда, грубовато и несколько вызывающе, но в городе к ним уже привыкли. Сначала их было немного, и люди оглядывались на них. Постепенно их становилось все больше и больше, но и это стало обычным. Они привлекали к себе внимание, только когда появлялись на улице целыми толпами, громыхая кружками для сбора пожертвований, и те, кому тяжело доставались трудовые гроши, старались обходить их. Сам Фабиан всегда имел наготове мелочь, чтобы никто не подумал, будто он намеренно держится в стороне. Да это и было бы ни к чему.

Вот и сегодня он снова встретил их в поезде. Они заняли два столика в вагон-ресторане и вели себя шумно и заносчиво. Это были почти сплошь молодые люди, видимо, возвращавшиеся с какого-то сборища, вдохнувшего в них новую энергию. Иногда они кричали что-то, обращаясь друг к другу, и взгляды их вызывающе и нагло скользили по остальным пассажирам. Без сомнения, за четыре месяца, которые он провел в отпуску, их самонадеянность сильно возросла, а властолюбивые помыслы непомерно окрепли. Казалось, они вдруг стали силой в стране. Или ему это только померещилось?

Фабиан встал и сделал несколько шагов по комнате. «Или мне это только померещилось?» – снова спросил он себя. Потом опять бросился в кресло и погрузился в размышления.