Итак, я взглянула на него, он на меня, но время шло, и ничего больше не происходило. Первая фаза любви напоминает игру в шахматы, когда ты ходишь пешкой, рискуя при этом потерять фигуру. Но какой ход будет самым верным? Я все думала, думала, пока мозги не начали плавиться. И вдруг вспомнила Лоренса Даррелла. [5]В «Александрийском квартете» некая женщина соблазняет приятеля своего сына. Я почти не помнила сам роман, но онабыла точно мать, а он– друг ее сына. Так вот, эта женщина говорила ему: «У тебя что-то прилипло к губам. Дай-ка я сниму». И, наклонившись к нему, далеко не по-матерински проводила кончиком языка по губам юноши. И надо же случиться такому совпадению: на подбородке у Адриана я заметила хлебную крошку.

– Дай-ка сниму… – начала я, протягивая к Адриану руку, которую намеревалась использовать для начала атаки: я хотела взять его за щеку, чтобы было удобнее действовать.

– Подойди поближе! – перебил Адриан, резко приподнялся и тут же наткнулся правым глазом на мой указательный палец.

Хотя бы это нас на время соединило. Адриан взвыл от боли и схватился за глаз, я же испуганно приблизилась к нему и принялась что было сил барабанить по спине, участливо вопрошая при этом:

– Я тебе сделала больно? Очень больно? Очень-очень?

Адриан приоткрыл слезящийся глаз, который успел налиться кровью, хотя и не внушал опасений, что его обладатель останется кривым на всю жизнь.

– Пустяки. Надо его только промыть.

Он протянул руку к старой фланелевой рубашке, висевшей на стуле, но не надел ее. Я хочу сказать, не всунул руки в рукава. А сел на уголке кровати, обернул рубашку вокруг бедер и после этого выбрался из-под простыней. Я поняла, что, кроме майки с короткими рукавами, на нем ничего не было надето. Я застыла у кровати, ничего не соображая. Адриан прошествовал мимо меня в направлении ванной, завязав рубашку узлом на животе. То есть нет, не прошествовал. Дойдя до меня, он остановился. Потом повернулся и привлек меня к себе свободной рукой. И я рухнула ему на грудь, словно в копну сена. Утонула в его сухих горячих губах, в будоражащем запахе пота, страсти, желания. После первого поцелуя, первого влажного прикосновения, первых объятий мы на мгновение отпрянули друг от друга. Фланелевая рубашка валялась на полу, короткая белая майка едва прикрывала Адриану бедра. Доверчиво улыбаясь, он предстал передо мной во весь рост: руки свободно опущены, стройные сильные ноги обнажены. Юный, прекрасный, до боли мой.

Неправда, что женщины после сорока ни на что не годны. Неправда, что нас уже можно вычеркнуть из жизни. Напротив, зрелая, даже очень зрелая женщина обладает особой привлекательностью, и у нее тоже бывают свои звездные часы. Принято считать, что мужчины в годах привлекают совсем юных девушек, и действительно, в мире полным-полно счастливых пар такого рода. Но мы почему-то забываем, что точно так же зрелые женщины способны увлечь юношей. На самом деле это настолько распространенное явление, что, возможно, речь идет о естественном этапе процесса любовного взросления. В какой-то период своей жизни большинство юношей и девушек увлекаются женщинами и мужчинами гораздо более старшего возраста, чем они сами. Может, причина здесь в каком-то эдиповом импульсе, как сказали бы фрейдисты, или же в идущей из глубины веков предрасположенности к обучению: у некоторых народов из числа так называемых первобытных существует обычай, чтобы старейшины племени, мужчины и женщины, приобщали подростков к сексуальной жизни. Я не знаю, как летают самолеты, почему, когда я нажимаю на выключатель, загорается свет, для чего люди зевают и каким образом я могу запомнить свое имя, так что где уж мне понять такую безбрежную и смутную стихию, как любовь, или такую непостижимую, как желание. Я не знаю, почему все это происходит. Но оно происходит.

Несмотря на социальные запреты и предрассудки, на протяжении истории великое множество женщин вступали в отношения с мужчинами гораздо моложе себя: естественное пробивает себе дорогу сквозь условности и лицемерие, как вода сквозь мельчайшие трещины в плотине. Стоит только заглянуть в биографии знаменитых женщин, как тут же наткнешься на истории такого рода. В шестьдесят лет Жорж Санд влюблялась в тридцатилетних мужчин; Агата Кристи в сорок вышла замуж за двадцатипятилетнего; Симона де Бовуар увлекалась юными поклонниками; Элеонора Рузвельт, первая дама Америки, всю свою жизнь любила (и это было взаимное чувство) мужчину моложе ее на двенадцать лет. Этот список нескончаем: мадам Кюри, Джордж Элиот, Эдит Пиаф, Альма Малер… Поймите, их истории не исключение, не следствие известности этих женщин: наоборот, именно благодаря такой известности они стали достоянием общества, лишились покрова тайны. Да даже такой бесцветный, ограниченный и скучный человек, как британский премьер-министр Джон Мейджор, и тот, оказывается, пережил в юности страстный роман со зрелой женщиной! Достаточно взглянуть через увеличительное стекло на повседневную жизнь, чтобы понять, что мы живем тем, что запрещено. То, что официально понимается как норма, вовсе не является обычным, наиболее распространенным, – это всего лишь некий условно-обязательный стандарт. Однако если приоткрыть завесу над нашей интимной жизнью, окажется, что все мы живем не по правилам, что все мы в какой-то степени еретики.

Все это я поняла в объятиях Адриана; то было внезапное озарение. Я поняла, что он не замечает моего целлюлита и того, что у меня вставные зубы; что ему нравятся морщинки в уголках моих глаз и совершенно наплевать на то, что мои руки в предплечьях явно рыхловаты. Я поняла, что безжалостный взгляд, который буквально разделывает тебя на куски, четвертует, делает ничтожеством, – это всего лишь наш внутренний взгляд, порабощающий нас же самих своей безумной требовательностью; и что истинные желания и оценки мужчины подразумевают совсем другие вещи: жаркую плоть и холодную влагу слюны, струящийся пот, таинственный запах плоти, изнеможение покоренного тела.

Побывав в объятиях Адриана, я наконец-то начала оглядываться по сторонам и обнаружила, что на меня засматриваются многие молодые люди. Как известно, я низенького роста, да просто коротышка, хотя не могу пожаловаться на свою фигуру и лицо и считаю, что в целом выгляжу не так уж плохо. Однако я никогда не была, что называется, яркой женщиной и не пользовалась бешеным успехом у мужчин. Теперь же казалось, все они провожают меня взглядами. Юноши в автобусах, паренек в булочной, молодой водитель грузовичка, с улыбкой затормозивший перед «зеброй», чтобы меня пропустить, студенты в кафе на углу. Это открытие стало для меня праздником, неожиданным подарком судьбы; не потому, что отныне я собиралась посвятить себя совращению малолетних, а потому, что невинное кокетство и сознание того, что от твоего присутствия загораются чьи-то глаза, позволяли мне ощущать себя живой, красивой и привлекательной. Как неосмотрительны многие женщины моего возраста, готовые заживо похоронить себя среди горестей и неудач и не замечающие, что на них смотрят, не понимающие, насколько привлекательны они для молодых, не наслаждающиеся своими естественными достоинствами.

Наверное, небеса, если они существуют, – это вечно длящиеся мгновения секса. Я говорю о сексе, освященном любовью, о волнующем слиянии с другим. Если бы секс был сугубо физическим занятием, нам бы никто не был нужен: кто лучше понимает наши потребности, чем собственная рука, кто знает и любит нас больше, чем эти пять прилежных пальчиков? Онанизм не может заменить секса, потому что секс – это другое. Это значит выйти из самого себя. Остановить время. Секс – это сверхчеловеческий акт: единственная ситуация, когда мы побеждаем смерть. Слившись с другим и со Всем, мы в эти мгновенья обретаем вечность и бесконечность, становясь звездной пылью и клешней краба, раскаленной магмой и крупинкой сахара. Небеса, если они существуют, могут быть только такими.

И такие небеса были в Амстердаме в тот дождливый вечер. Гудело пламя в камине, куда менее жаркое, чем объятия Адриана. И снова его запах, его упругое и гибкое тело, гладкий живот, курчавые волосы на лобке, влажноватый пах.