В свете флуора, на столике в изголовье постели Одиссей увидел чайник, из тех, что были в моде лет сорок назад, он разогревается от угольев, которые надо загружать в маленькую топку внизу. Самовар, так кажется…

Маленькие серебряные чашечка и блюдце. У чашки деревянная ручка, чтобы не обжигала руки. На блюдце лежит серебряная ложечка с остатками темно-желтой, похожей на мед массы. Это и есть мед.

Мед орхи.

– Так красиво… Тебе нравится здесь?

В ее низком, чуть хрипловатом голосе не было ни следа властных обертонов, что так ужасали многих, лишали воли и способности к сопротивлению.

Ставшая прежней, той, что была когда-то, Наоми бродила по своим призрачным мирам. И пыталась открыть их Одиссею…

Он взял чашку с ложечкой, прошел в тесную ванную, и там мыл их под краном до тех пор, пока от ядовитого вещества не осталось и следа. Вернулся. Хозяйка по-прежнему пребывала в мире грез, но чары постепенно рассеивались. Временами в ее взгляде мелькало беспокойство.

Время еще было, и Одиссей спустился на лифте (жуткое устройство, но исправно действует) в подземный уровень и запасся там кое-чем из тюремного арсенала.

– Это что такое?..

Хозяйка, с видом человека, очнувшегося от долгого и спокойного сна, разглядывала свои руки и цепь, крепко охватывающую запястья. Подергала, проверяя на прочность.

В недоумении огляделась.

– Одиссей?

Он стоял поодаль, наблюдая за ее реакцией.

Хозяйка как раз обнаружила, что ноги ее тоже скованы. Ходить можно, а бегать нет. Резво повернулась на постели.

– И почему я голая?!

Одиссей покачал головой.

– Нет-нет. Ты не пала добровольно, я не овладел насильно. Просто мне так будет удобней водить тебя в туалет. Сиди смирно. Пока не сниму замок, с кровати тоже далеко не попутешествуешь. Ты у меня – сучка на привязи.

– Что это значит?.. – спросила тихо.

Для начала он избил ее куском резинового шланга. Есть разные способы (а жизнь многому Одиссея научила; респект большущий вот этой особе, что стонет и корчится у его ног!), так вот, есть способы причинять человеку боль и унижения, не нанося при этом повреждений внутренним органам.

Вначале, в небольших дозах боль ей даже нравилась – такое открытие сделал Одиссей по ходу дела. Но скоро она устала. А от неожиданно выплеснутого в лицо ковша холодной воды разрыдалась, как обиженная девочка. Холодный душ он стал устраивать ей каждый день, в разное время. Когда спала. Когда бодрствовала, в мрачном молчании. Иногда ее прорывало, и она начинала осыпать его страшными проклятиями. За это ей полагались дополнительные наказания.

Наркомания излечима! Голодом. Побоями. Мытьем полов. Другими видами грязных тяжелых работ… Отрицают это лишь заинтересованные лица: врачи-наркологи и наркоторговцы.

Спал Одиссей на полу в этой же комнате.

На тринадцатый день, когда он, умывшись, вышел из ванной, она, увидев его, звеня цепями, в ужасе поспешно отползла на постели как можно дальше. Прижала, защищаясь, руки к груди.

– О боже! Не надо! Не надо!! Одиссей… Я покажу, разреши… Пожалуйста!

Он разрешил и она, раскрывая один за другим шкафы, показывала тайники, где хранила бутылочки с дьявольским зельем.

– Вот еще. И здесь тоже, вот…

Сложила все у его ног, с надеждой ожидая пощады.

Он ее не пощадил.

Когда доволок ее до постели, она прошептала:

– Так мне умереть?

– Сегодня был последний урок, – сказал Одиссей. – Дальше попробуй справиться сама.

И освободил ее от оков.

Следующее утро она медитировала. Это было зрелище. Одиссей на цыпочках ушел в ванную, чтобы через полуоткрытую дверь наблюдать за «божеством в цветке лотоса». Умиротворенность и покой. Когда таинство закончилось, и она громко и откровенно зевнула, Одиссей предстал пред ясными очами Хозяйки.

– Я есть хочу, – сказала. – Просто банально хочу жрать. Но не те соки и супчики, которыми ты меня потчевал. И где мои шмотки? Верни, пожалуйста.

Он приготовил шашлык на мангале во дворе. Хозяйка вообще оказалась кладезем информации, где и какую полезную рухлядь можно в Гнезде Ваги отыскать. А мясцо заказали по телефону.

– Кто-нибудь знает, чем мы тут занимались? – Хозяйка говорила с набитым ртом.

– Нет. Штатную обслугу, их всего пять человек, я на время убрал. Заменил своей охраной. Ее высочество взяли небольшой отпуск.

– Понятно. Официальная версия – я завела любовника в твоем лице. А если кто мои вопли услышал… да, все в тему… Уф! Дай мне еще кусочек.

Вытерла губы тыльной стороной ладони. Бросила быстрый взгляд и вновь опустила густые, темные ресницы.

– А куда ж ты дел орху?

– В унитаз спустил.

– Угу. Не жалко, представь себе. Можно еще вопрос?

– Конечно.

– Как думаешь… После всего… Что я с тобой сделаю?

– Не знаю.

– Пойдем, погуляем. Дай мне руку.

Встала, дружески приняв его заботу, но по-прежнему избегала встречаться с ним взглядом.

– На конюшню не похоже… Загон для стикса?

– Угадал. Здесь жил Баюн, мой стикс. Где он, жив ли… не знаю. Не мы выбираем стиксов, а они нас. Мой меня оставил.

Навес на четырех столбах. И тонкие деревянные стены до половины высоты. Внутри еще один столб, сильно утонченный посередине.

– Об него Баюн точил когти…

– А теперь точишь когти ты?

Она хлопнула пару раз ладонью по столбу, словно прислушиваясь к чему-то. Потом резким ударом кулака разбила столб пополам. Верхняя часть, оставшись без опоры, со скрипом вырвалась из крепления наверху. Одиссей едва успел отскочить, как деревянный обрубок рухнул у его ног, источая древесную пыль. Сама же Хозяйка не шелохнулась, как будто знала, что стоит в безопасном месте.

Ничего особенного, фокус как фокус. Нашла слабую точку, прогнившее место. Она это умеет.

Потом настала очередь деревянных панелей. Их Ее высочество крушили, пустив в ход весь арсенал карате. Особенно хорошо Хозяйке удавались удары ногами. Грохот, треск, летящие щепки, клубы вонючей трухи…

– Прекрати! Дышать нечем! – крикнул Одиссей. – Хочешь со мной подраться, так давай!

А ведь она его убьет. Он никак не ожидал, что она настолько хорошо подготовленный боец. Но, делать нечего. Сделал шаг вперед.

Хозяйка отшатнулась. Одиссей замер. Услышал ее горький смех.

– Понял, да?

Когда, две недели назад, он застал ее опьяненную орхой, она не могла и не хотела оказать ему сопротивления. Протрезвевшая, была лишена возможности бороться. А Одиссей вбивал в нее, в буквальном смысле, один рефлекс: орха – это мука, пытка, унижение.

– …Я больше ни смотреть на орху, ни слышать о ней не могу. Ты разорвал в моей голове эйфорическую связь. Кто научил тебя так лечить орхо-зависимость?

– Ты когда-то приказала в местах заключения расстреливать наркоманов…

Она живо возразила:

– Мне работники нужны, а не слизь. Я была уверена, что это побудит к поиску новых эффективных средств лечения. Лагерное начальство не захочет терять ценных специалистов. Да и товарищи несчастного попытаются ему помочь…

– Поздравляю с успехом. На себе испытала.

Ее лицо исказилось, как под недавней пыткой.

– А тот, кто так «лечил»… становится владыкой, великим и грозным Отцом, кого нельзя ослушаться, один вид которого внушает трепет. Я не рассчитывала, что изобретут такое.Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Наверное, да. Орха усиливает «видение» почти беспредельно, я ощущала, знала, чувствовала всё, почти всё. Не знаю, насколько далеко, никаких границ не находила. Но способность к сопротивлению, к отторжению чужих мыслей и воли исчезает. Ты… вошел в меня, в мою душу, в мозг; я боюсь тебя, не смею возразить, ослушаться, ты подчинил меня себе!

Половина Мира – империя Хозяйки, отныне твоя! Приказывай, я исполню. Марионетка, тряпичная кукла на руке кукловода! Я пыталась справиться, стряхнуть невидимые путы. С утра казалось: получается. Но я могу лишь пинать эти бессловесные деревяшки; от отчаяния, ужаса и бессилия. Вот что ты сделал. Я знаю, как ты меня не любишь. Ненавидишь в глубине души. Жаждешь наказать меня за свою погубленную (так тебе кажется) жизнь. Ты отомстил. Ты не смог бы отомстить страшнее.