А непонятное продолжалось. Блинкова-младшего повели не в служебные помещения музея, откуда прибегал полковник Агеев, а к главному входу.

Спускаясь по лестнице, сержант что-то убежденно втолковывал Гуськову. Наверное, объяснял, какого опасного преступника они задержали, потому что лейтенант в ответ отпускал замечания вроде: «Да ну!» и «Что ты говоришь!»

Блинков-младший со скованными за спиной руками шел впереди. Поднимавшиеся навстречу экскурсанты не обращали на него внимания – мало ли почему он заложил руки за спину.

У выхода из музея Гуськов для надежности отстегнул один браслет наручников с Митькиного запястья и защелкнул у себя на руке. Значит, поверил сержанту.

– Мы так в наручниках и по городу пойдем? – спросил Блинков-младший.

– Здесь рядом, – коротко ответил Гуськов и потащил задержанного по улице. Сержант шел сзади, как конвоир.

На них оборачивались прохожие. Кто-то позлорадствовал: «Сцапали голубчика!», а кто-то ахнул: «Детей в наручниках водят!» Такого позоpa Блинков-младший не испытывал еще ни разу в жизни!

По ту сторону улицы он заметил вывеску райотдела милиции. Гуськов с сержантом явно вели его туда. Стало еще непонятнее. «Особо тяжкое преступление», в котором подозревали Митьку, – это, конечно же, ограбление музея. Но при чем тут райотдел, если розыск по этому делу вел полковник Агеев? В райотделах, по-старому отделениях, милиции не служат оперативники в полковничьем звании. Агеев наверняка из МУРа.

Особняк райотдела был старым и замызганным. Краска на двери шелушилась. Справа от входа за исцарапанной перегородкой сидел дежурный, капитан милиции в форме. Он равнодушно поднял глаза на вошедших и снова уткнулся куда-то вниз. Похоже, на коленях у капитана лежала книжка.

Гуськов и сержант провели Блинкова-младшего по коридору и остановились у решетки зоопар-кового вида. За толстыми прутьями была клетка с дощатым помостом и окошком, закрытым издырявленным листом железа. На помосте валялись двое оборванцев с опухшими и синими, как баклажан, физиономиями. Один спал, а другой, сняв грязный зимний сапог, ковырялся между пальцев у себя на ноге. Заметив Блинкова-младшего, оборванец по-свойски ему подмигнул:

– Что, пацан, замели? По форточкам лазил или машины «раздевал»?

– Разговорчики! – прикрикнул на него Гуськов, отстегивая браслет наручников с запястья Блинкова-младшего. – Растяпа я, ключи забыл взять. Сереж, покарауль его.

И лейтенант ушел за ключами, оставив Блинкова-младшего под охраной сержанта Сережи.

Клетка выглядела чистой, но воняло оттуда, как из самой жуткой уборной. Ароматы явно шли от оборванцев. Митек понял, что это самая настоящая камера предварительного заключения и что сейчас его запрут вместе с преступниками. И оборванец это понял.

– Закурить есть? – спросил он.

– Не курю, – осипшим голосом ответил Блинков-младший.

– Скажешь мамке, чтоб принесла сигарет и хавки, – деловито потребовал оборванец. В его голосе слышалась угроза.

Блинков-младший оглянулся на сержанта. Тот с безразличным видом смотрел в сторону, как будто ничего не слышал.

А в конце коридора, позвякивая ключами, появился лейтенант Гуськов. Блинкова-младшего прошиб холодный пот. Нет, этого не могло быть! Чтобы его, одаренного подростка, единственного сына контрразведчицы и ученого-ботаника, бросили за решетку вместе с уголовниками! Чтобы он валялся на этом деревянном настиле, на котором, похоже, и спят не раздеваясь, и едят!

– Привыкай, – заметил сержант. – Теперь тебе долго придется на шконках париться.

– Что такое шконки? – спросил Блинков-младший.

– Нары. И вообще на чем спят.

Лейтенант подошел, держа в руке приготовленный ключ, взял Блинкова-младшего под локоть…

…И провел мимо страшной камеры. Ключом он отпер обычную дверь, за которой оказался обычный кабинет, только с решеткой на окне.

– Оставь надежду всяк сюда входящий, – продекламировал Гуськов, подталкивая Блинкова-младшего через порог.

Митек понял, что его не зря оставляли ждать рядом с камерой. Начиналось психологическое давление на задержанного.

Меблировку кабинета составляли сейф, два письменных стола и три стула. Сильно пахло застоявшимся табачным дымом. На подоконнике красовалась банка с водой, полная размокших окурков.

Стол Гуськова Митек узнал сразу. Над ним, как в детском саду, была налеплена переводная картинка: гусь.

А еще лейтенант собирал таблички со всякими служебными надписями: «Поставь стопор, проверь упор», «Носи каску», «Чоловичий туалет». Эти таблички безо всякого порядка висели над столом. Чаще всего встречалась надпись «Не влезай, убьет» и картинки с пробитыми молнией черепами. Похоже, у лейтенанта было своеобразное чувство юмора.

Усевшись за стол, Гуськов достал какой-то разграфленный бланк и кивком предложил сесть Блинкову-младшему. Сержант встал у Митьки за спиной.

– Ну, рассказывай, – приказал Гуськов.

– О чем? – спросил Блинков-младший.

– Как ты дошел до жизни такой. Блинкову-младшему вдруг стало так легко, что

он чуть не рассмеялся. У него в школе был завхоз из бывших милиционеров. Бывает, разобьют стекло, и завхоз начинает расследование. Сцапает первого попавшегося ученика, приведет к себе и скажет: «Ну, рассказывай, как ты дошел до жизни такой». Если будешь молчать, он может целый час продержать у себя. Нужно плаксивым голосом нести любую ерунду: «Владислав Петрович, я, честное слово, только разок затянулся!», хотя ты и не курил. Тогда завхоз решит, что ты раскололся, но, к сожалению, не в том преступлении. И отпустит.

– Ты чего улыбаешься? – строго спросил Гуськов и через Митькину голову пожаловался сержанту: – Улыбается. Не понимает, куда попал. Отправить его, что ли, в «обезьянник» до выяснения личности?

Предложение было такое нелепое, что Блинков-младший совсем развеселился.

– Я, что ли, буду сидеть, а личность сама собой выясняться?

Гуськов посмотрел на него добрыми усталыми глазами и поделился одним из секретов своей трудной профессии:

– Нет, мой маленький друг, ты будешь просто сидеть, пока сам не запросишься на допрос. Но мне будет некогда. Вот когда ты начнешь рыдать, размазывая сопли, я, может, выкрою для тебя минутку.

– Я ни в чем не виноват! – взвыл Блинков-младший.

– Невиноватых людей не бывает, – сообщил Гуськов, занося над бланком ручку. – Учти, если я сейчас заполню протокол допроса, это будет документ. Даже я сам не имею права его порвать. Мне придется взять папочку, – он достал из стола пустую картонную папку с надписью «Дело №», – подшить протокол сюда и завести на тебя уголовное дело! А это, мой маленький друг, не просто привод в милицию. Это почти что судимость. Тебя после этого ни в один институт не примут. Собираешься в институте-то учиться?

– Собираюсь, – буркнул Блинков-младший. До соплей дело не дошло, но рыдать уже хотелось.

– Собирается, – подхватил Гуськов. Он снова обращался к сержанту: – Учиться собирается, а сам ворует. Только учти, на зоне институтов нету!

– В чем меня обвиняют? – спросил Блинков-младший.

– А ты не знаешь? – вопросом на вопрос ответил Гуськов и тяжело вздохнул. – Ну, ладно, не желаешь по-хорошему, придется заполнить протокол. Фамилия?

Блинков-младший обдумывал этот вопрос еще по дороге. Назваться Гогой Демидовым? Но этот обман годился для Ларисика, а милиционеры раскроют его мгновенно. Ведь он даже не знает, в какой школе учится этот Гога. И Митек назвал свою настоящую фамилию.

– Блинков? – удивился сержант. – Мама же у тебя Демидова!

– У нее девичья фамилия, – ответил Блинков-младший и не соврал. Когда мама вышла замуж за папу, она оставила свою девичью фамилию, чтобы не менять ее в контрразведчицких документах. Только, разумеется, она была не Демидова, а Гавриловская.

– Проверим, – сказал Гуськов. – Домашний телефон у тебя есть?

Блинков-младший назвал свой номер, и лейтенант начал звонить. Но цифры набрал совсем другие. Ответили ему очень быстро. Прикрыв трубку ладонью, лейтенант коротко пробормотал что-то непонятное и обычным голосом потребовал: