Художник распахнул незапертый люк, и оттуда одуряюще пахнуло разогретой на солнце масляной краской. Блинков-младший подумал, что картина, которая так сильно воняет, должна быть невероятных размеров. Что-нибудь вроде слона в натуральную величину.

Когда он следом за Слащовым поднялся на чердак, стало ясно, что краской несет из окон. Их было много, сплошная лента, и все распахнуты. Прямо из-под окон круто сбегала вниз крыша, выкрашенная свежей зеленой краской.

Блинков-младший еще раньше понял, что в мастерской уже кто-то есть, а то бы люк был заперт. Так оно и оказалось.

На высоком барном табурете, поджав ноги, сидел костлявый парень, одетый только в обмотанное вокруг бедер полотенце. Ясно: натурщик. Рукой он обнимал помятый школьный глобус с большой дыркой на экваторе. Рядом суетились художники:

толстяк с двумя рыжими девчачьими косичками и чернявый волосатик.

Алексей Слащов кивнул толстяку – виделись, – а волосатику пожал руку:

– Васюта! Как жизнь молодая?

Васюта был не первой молодости – лет, наверное, двадцати пяти.

– Чудовищно, – ответил он, скорчив недовольную гримасу. – Алешка, ты где такую краску взял, на помойке? Я здесь полчаса, и уже голова болит!

– Нормальная краска, только сохнет медленно. Загустела, я стал разбавлять и перелил растворителя. А что было делать, в магазине краску покупать? – стал оправдываться художник. Похоже, насчет помойки Васюта угадал верно. – Знаешь, во что бы обошлось всю крышу покрасить?!

– Скряга! – упрекнул его Васюта. – Доиграешься, техник-смотритель тебя выставит отсюда за милую душу!

– У меня договор: покрасил крышу – и чердак мой, – буркнул Алексей Слащов. – А где мне краску брать, там не написано. Если тебе эта плохая, взял бы да сам купил хорошую.

Блинкову-младшему с Иркой художники только кивнули и вернулись к творческому процессу.

– Задвинь ему в ухо! – советовал толстяк.

– Нет, в зубы! – возражал Васюта. – В ухо – это будет под Сальвадора Дали, а в зубы – эксклюзив.

– Эксклюзив – если в ноздрю.

– В ноздрю – тоже вариант, – соглашался Васюта.

Они с толстяком пристраивали натурщику под мышки топор и пилу, а в уши, в нос и в рот пытались вставить то здоровенный ключ, то дужку гаражного замка. Тихий, перепуганный натурщик беспомощно улыбался. Вообще, он показался Блинкову-младшему странным. Из разговора художников кое-что прояснилось.

– Уши маловаты, да и черепок подкачал. Уж я брил его, брил, а форма не проступает, – ворчал толстяк с косичками. – Что, в психбольнице идиотской рожи не нашлось? Заказчик велел, чтоб по-кретинистей, а этот небось с образованием. Ты синус знаешь? – пристал он к синюшному натурщику. – А «Мой дядя самых честных правил»? А это что? – толстяк ткнул пальцем в дырявый глобус.

– Африка, – счастливо улыбаясь, подал голос натурщик.

– Знает! – застонал толстяк. – Небось девять классов, почти академик. Сказано тебе было: веди полного идиота!

– Другие поумней: требуют в долларах платить, – отвечал ему Васюта.

Алексей Слащов смотрел на приятелей неодобрительно. Ему, похоже, было жалко сумасшедшего натурщика.

– Пойдемте, покажу, куда картины сложить, – позвал он Блинкова-младшего с Иркой. – Еще насмотритесь, если не надоело. Художники – народ нескучный, но глуповатый.

За дощатой перегородкой у Алексея Слащова была своя комнатка. Стеллажи с нераспроданными картинами, брусками для подрамников, чистыми картонками и холстами, колченогий стол и продавленный диван. Пять картонок с избушками в зимнем лесу стояли в ряд на каком-то длинном сооружении, похожем на козлы для пилки дров. Крыши избушек были уже прорисованы, а бревна только бледно намечены карандашом. Еще одну незаконченную картину художник, забежав вперед, накрыл заляпанным синим халатом.

Блинков-младший с Иркой начали расставлять на стеллаже принесенные пейзажики.

– Не сюда, – подсказал Алексей Слащов. – Здесь нет ленка, а халтура – там.

Картины стояли на ребре, плотно, как книжки на полках, и Блинков-младший не видел, чем «не-тленка» отличается от халтуры. «Нетленные полотна» – так говорят о великих картинах. Их у Алексея Слащова накопилось раз в двадцать больше, чем халтурных пейзажиков. А раз пейзажиков он ляпал по пять штук в день, то было ясно, что их раскупают гораздо лучше, чем «нетленку».

– Выбирайте любую работу, – показал Алексей Слащов на длиннющий ряд запылившихся картин. – Вы брат и сестра?

– Нет, одноклассники, – ответила Ирка.

– Тогда берите две, – разрешил Алексей Слащов и отвернулся. Голос у него был печальный.

Блинков-младший был готов пожалеть не понятого публикой художника. Если бы не «Коза с баяном». Алексей Слащов поставил ее на самую верхнюю полку, к десятку других картин. Митька дорого дал бы, чтобы взглянуть на них!

А может, не осторожничать? Залезть на верхнюю полку и посмотреть? Вдруг похищенные работы Ремизова там – все семь?! Раз Алексей Слащов не боялся продавать «Козу с баяном» в парке, то не знает, что она ворованная. Значит, и не заподозрит Блинкова-младшего ни в чем, кроме любопытства…

Пока Митек раздумывал, вопрос решился сам собой.

– Алеша! Глянь, что у нас получается! – позвал толстяк, и Слащов вышел.

Перегородка не доходила до крыши сантиметров на двадцать. Голоса художников отлично были слышны.

– Нет, никуда не годится, – забраковал работу приятелей Алексей Слащов. – Топор и пилу – долой. Нужна одна броская деталь. Оставьте ключ.

– У ключа фактура бледная, – возразил Васюта.

Блинков-младший соображал молниеносно. Дотянуться до верхней полки он и не пытался. Алексей Слащов и тот задвигал на нее «Козу» кончиками пальцев, привстав на цыпочки, а он выше на целую голову. Встать на нижнюю полку мешали картины. Митек присел на корточки и, хлопнув себя по плечу, кивнул Ирке: залезай.

Не раздумывая, Ирка вскочила ему на плечи и потянулась к убранным на верхнюю полку картинам.

– Да, ключ не годится, – после паузы согласился Алексей Слащов. – Погоди, есть идея.

И он затопал к перегородке.

Ирка мягко соскочила на пол и сразу же сделала вид, что перебирает картины на второй полке. А Блинков-младший остался сидеть на корточках и потащил первую попавшуюся «нетленку» из нижнего ряда.

– А у тебя есть художественный вкус, парень! – заметил у него из-за спины Алексей Слащов.

Митек боялся обернуться и выдать себя взглядом. Он уткнулся в картину, ничего не видя. В ушах со звоном бился пульс.

Художник покопался под столом и снова ушел

за перегородку.

– Есть! «Младенец»! – шепнула Блинкову-младшему Ирка.

«Младенец с наганом»! Вчера Блинков-младший целый час разглядывал принесенный мамой альбом и отлично помнил этот шедевр погибшего художника. Голый несмышленый карапуз, висящий в черной пустоте, как будто его баюкали руки невидимой мадонны. Обхватив пухлыми ручонками ствол револьвера, он тянул его в рот, как соску… Страшноватая картина.

А за перегородкой бубнили голоса:

– Ну вот, совсем другое дело! Красота! – радовался Васюта. – Где достал?

– Лелик откуда-то приволок, – отвечал Алексей Слащов.

– Шутишь? Лелик сроду на такую дорогую

вещь не разорится.

– Так это ему, наверное, заказчик дал, – догадался толстяк. – Отвинти ручку и задвинь ему в ухо.

– Ты что?! Барабанную перепонку пробьем!

– Мы аккуратненько привяжем, а веревку потом рисовать не будем, – уточнил толстяк.

Снова лезть на верхнюю полку не было необходимости. И так ясно, что похищенные из музея картины Ремизова попали к Алексею Слащову, который и не подозревает об истинной стоимости этих шедевров. А как попали – разберется контрразведка.

Да, скромные восьмиклассники с блеском выполнили основную часть расследования! Оставалось, как говорится, сдать дела. Контрразведке, конечно. Только не упрекайте Блинкова-младшего за то, что он впутывает семейные отношения в операцию государственной важности. А кто еще, кроме мамы, поверит, что ты раскрыл преступление международного масштаба, с которым до сих пор возятся лучшие силы российских спецслужб?!