– Старик, как я рад тебя видеть! – Саймон рванулся к нему, оскалив зубы в ухмылке шире плеч.

Рикмен взглядом остановил его. Этот взгляд был выработан тринадцатью годами тяжелой работы в полиции, напряженными обходами участков в Токстет, патрулированием на пустошах; позже – расследованиями дел наркоторговцев и сутенеров, бандитских убийств и организованной преступности. Тринадцать лет лицом к лицу с закоренелыми преступниками и психопатами.

Ухмылка полиняла и потухла, и Саймон остановился с обиженным выражением лица, безвольно опустив руки. И снова появился он, их отец, только более смуглый и морщинистый и менее рыхлый. Обиженный вид и озадаченное выражение, казалось, говорили: а что я такого сделал? Эту черту Саймон унаследовал от отца.

– Джефф? – промямлил он.

Рикмен почувствовал жалость к нему, затем раздражение, оттого что способен был еще что-то чувствовать.

– Что тебе от меня нужно, Саймон?

– Ничего, я…

Яркие голубые глаза Саймона затуманились, и Рикмен вздохнул. Складывалось все не так, как он предполагал.

– Твой врач сказал, что ты хотел меня видеть.

– Да. – Он нахмурился, будто пытаясь вспомнить беседу с врачом.

– Зачем?

– Ты мой брат, Джефф. Я только… Я хотел увидеть брата.

– До сих пор тебя это как-то не волновало.

Саймон вновь мучительно наморщил лоб, будто с трудом переваривая слова брата, не в силах сосредоточиться.

– Подумал о тебе сразу после того, как очнулся, – наконец заговорил он. – Я был в… – Он сжал губы, пытаясь вспомнить слово, а в памяти Рикмена снова вспыхнуло воспоминание: сорокалетний отец уставился в пространство, стараясь ухватить слово, поймать его в воздухе. – Я крепко спал, – произнес Саймон, явно сбитый с толку невозможностью подыскать нужное слово. И покачал головой – этот жест Рикмен успел подметить раньше. – Слова… Как рыбки. Скользкие… Глубокий сон… Как еще его назвать?… – Он явно просил подсказки.

– Кома, – помог ему Рикмен.

Саймон кивнул.

– Кома, – повторил он, пытаясь сохранить слово в памяти. – Была автомобильная катастрофа. – Он почесал макушку. – Ничего не помню. – Наморщил лоб от напряжения. Затем взглянул на Рикмена, и его лицо прояснилось, он даже слегка улыбнулся. – Хотя нет, тебя я вспомнил.

– Восхитительно, – сказал Рикмен. – Наконец-то ты меня вспомнил!

Саймон не заметил иронии.

– Я вспомнил… – Он нетерпеливо потряс головой. – Я все вспомнил, Джефф, – поправил он себя.

– Все ли?

Рикмен вгляделся в лицо брата. Он увидел неясные проблески чувства – вины, осознания? И тогда Рикмен сказал:

– Ну, раз ты вспомнил все, то поймешь, почему я сейчас отсюда уйду.

И Джефф ушел, а он так и не понял, что же произошло. К тому же он забыл спросить у брата о всех тех вещах, о которых спросить собирался. Например, помнит ли Джефф, как он венчался, и действительно ли та женщина на фотографии его жена. И почему он не может вспомнить названия таких вещей, как… как кома. Ну да, он не понимал этого. Правда, что толку, если он и вспомнит нужные слова, когда уже слишком поздно?

Джефф был зол на него, это точно, а он так и не понял из-за чего. Может, у них с Джеффом произошел скандал и поэтому он разбил машину? Они всегда воевали. Он легонько покачал головой: они всегда воевали, когда были детьми. Они уже больше не дети, потому что сейчас Джефф был… старый.

Несмотря на то, что они ему твердили, несмотря на очевидность собственного отражения, смотрящего на него из зеркала, Саймон все ждал, что в дверях его палаты действительно появится Джефф – десятилетний Джефф с полными карманами всяких сокровищ: резиновая лента, карманный фонарик, серебристый перочинный нож, который Саймон подарил ему на день рождения – Джеффу исполнилось тогда девять. Им удалось утаить ножик, мамочка не сумела его конфисковать. Джефф с вечно разбитыми коленками и потрясающими идеями. Не этот старый Джефф, этот огромный, пугающий Джефф, казавшийся таким сердитым… И голос у него совсем как у папочки.

Этот Джефф, приходивший его навестить, был совсем взрослым. Значит, врачи не врали: ему, Саймону, действительно сорок один. Он посмотрел в зеркало и с новым ужасом увидел глядящего на него отца – с его беспокойными, покрасневшими, испуганными глазами. Он услышал шум в ушах и не понял, что это его собственная бешено пульсирующая кровь.

Ему хотелось броситься за Джеффом, извиниться, только чтобы они снова были друзьями, ведь он не может остаться один. Вот только мир стал больше, враждебнее, ужасно изменился за потерянные годы – между юностью и этой нелепой зрелостью, и он так и не нашел в себе храбрости переступить порог.

В фойе у входной двери Рикмен увидел жену Саймона. Она курила, а охранник делал вид, что не замечает этого, что было весьма трудно, поскольку он глаз с нее не сводил. Рикмен понял, почему тот пялится: природную красоту женщины подчеркивала ее манера держать себя. Джефф предположил, что в свое время она работала моделью. Возможно, тогда-то они с Саймоном и познакомились.

Увидев Рикмена, она выбросила окурок за дверь и заспешила к нему. У нее был смугловатый цвет лица, в темно-карих глазах светился интеллект.

– Послушайте, – сказала она. – Я хочу извиниться за… Дело в том, что, когда он вышел из комы, он как помешался: твердил не переставая только о вас.

– Он говорит, что не помнит саму катастрофу.

Выражение полной безнадежности промелькнуло на ее лице.

– Он ничего не помнит. В памяти остались дни детства и то, как он пришел в сознание уже здесь, в госпитале. Остальное – чистый лист.

Потрясенный услышанным, Рикмен спросил:

– Это надолго?

Она беспомощно приподняла плечи:

– Это называется посттравматическая амнезия. Обычно она проходит, но у некоторых… – Ее глаза снова наполнились слезами, и она нахмурилась, глядя поверх его плеча, пытаясь вернуть самообладание. – Он обращается со мной как с совершенно чужим человеком. Готова поклясться, что к медсестрам он и то испытывает больше теплых чувств. У нас двое сыновей. А он их видеть не желает. Господи, не хочет видеть своих собственных детей! – Она прикрыла рот рукой и всхлипнула.

Рикмен взял ее под руку и отвел присесть. Она стала судорожно рыться в сумочке. Достав салфетку, дрожащими руками промокнула глаза.

– Простите, – сказала она, – но все это так…

– Вы пережили сильнейшее потрясение, – проговорил Рикмен, желая сказать больше, но чувствуя себя более чем неловко.

Она взяла себя в руки, решив объясниться:

– Видите ли, мне совершенно не к кому здесь обратиться.

– Сколько лет мальчикам? – Он не смог заставить себя произнести эти непривычные слова – «мои племянники».

– Джеффу семнадцать, а Фергюсу двенадцать.

– Ого! – Рикмен был потрясен: Саймон назвал сына Джеффом. – Они, должно быть, пропускают занятия.

– Да, мне придется отправить их назад, они учатся в Британской международной школе в Милане, но хотят перед отъездом повидаться с отцом, а тот отказывается их видеть.

– Я хотел бы познакомиться с ними, – сказал Рикмен.

Она, похоже, и удивилась, и обрадовалась:

– Обязательно. Думаю, мальчики тоже не станут возражать. – Слезы опять наполнили ее глаза, и она достала салфетку. – Господи! Удивительно, что я еще не сморщилась от всех этих слез как сушеный чернослив!… Целую неделю мы не знали, выживет ли он, а потом, при первой встрече, он не узнал меня… Все бы не так страшно, но мои родители уже совсем стары и больны – они не в силах приехать из Корнуолла. – Она замолчала, по ее щеке медленно поползла слеза.

– Вы живете в Корнуолле?

Она отрицательно помотала головой:

– В Милане. Там у Саймона основной бизнес. В Корнуолле живут мои родители, там-то я и выросла.

– Как вы оказались в Ливерпуле?

Вопрос, казалось, ее немного испугал. Рикмен понял, что это прозвучало резко, и улыбнулся, извиняясь:

– Мой напарник говорит, что я разговариваю, как допрос веду.

Она улыбнулась в ответ, видимо, успокоенная таким откровенным признанием.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: