Женщина несколько раз судорожно вздохнула и положила руку на живот.

Ее звали, как выяснилось, Ануша Табризи. В Соединенном Королевстве она находится около двух недель. Грейс подала ей стакан воды и перекатила свое кресло вокруг стола, чтобы сесть рядом с пациенткой.

– Ну вот, теперь рассказывайте, что с вами случилось.

Пока Наталья переводила, Грейс сидела, держа миссис Табризи за руку. Она не отводила взгляда от лица женщины, ясно давая понять, что говорит с ней, а не о ней. Она уже давно работала с Натальей, и обычные формальности перевода – все эти паузы и инструкции «скажи ей» – были не нужны, они обходились без этих помех, поэтому вопросы Грейс и ответы миссис Табризи непринужденно, почти естественно чередовались, будто они говорили на одном языке.

Семья Табризи проживала во временном жилье, пока рассматривалось их прошение о предоставлении убежища. Миссис Табризи почувствовала себя плохо. Поначалу решила, что съела что-то не то, но потом у нее открылось кровотечение. Наталья внимательно выслушала, затем перевела:

– Мужа не было дома, он находился на занятиях английского языка. Она не могла с ним связаться, поэтому отправилась в госпиталь одна.

Миссис Табризи казалась очень юной. Ее личико, туго обвязанное шарфом, скрывавшим волосы, было бледным и тревожным.

Она заговорила снова, запнулась на середине фразы от душивших ее рыданий. Закончив говорить, разрыдалась опять.

– Говорит, что ей отказали в госпитале, – озадаченно проговорила Наталья. – Сказали, что она должна обратиться в другое место. Грейс, она утверждает, что там ей сказали, будто у нее… будто она не сможет родить ребенка.

Грейс почувствовала смутную тревогу:

– Куда ей рекомендовали обратиться вместо госпиталя?

Наталья перевела вопрос, и женщина, освободив руку, продолжала говорить, роясь в сумочке.

– Ей посоветовали найти переводчика. Она растерялась, но друзья порекомендовали ей пойти сюда, – перевела Наталья.

Наконец миссис Табризи, найдя сложенный листок бумаги, протянула его Грейс дрожащей рукой.

– Вот куда, сказали ей в госпитале, она должна обратиться, – пояснила Наталья.

Грейс развернула бумажку и уставилась в нее. Ее охватили противоречивые чувства: потрясение, сострадание к молодой женщине – и бешенство. Как мог человек, называющий себя врачом, выставить эту девочку, не дав ей внятных объяснений?!

– У них не оказалось никого, чтобы перевести? – спросила она.

Наталья коротко спросила и выслушала ответ миссис Табризи.

– Они сказали – это срочно, – сказала она. – Никого, владеющего фарси, не оказалось поблизости.

– Вы не обращались к врачу до приезда в Великобританию?

Она не обращалась. Медицинское обслуживание в ее стране находится в зачаточном состоянии. Роды принимают в основном повивальные бабки. У них и не принято, чтобы женщина ложилась рожать в госпиталь, – за редким исключением.

Грейс снова взяла руку женщины:

– Миссис Табризи, у меня очень плохие новости.

Наталья перевела женщине, что сказала Грейс, и миссис Табризи, прикрыв живот свободной рукой, произнесла короткую фразу. Ее жест и тон ясно показали: тут не нужен никакой перевод, она поняла, что с ее ребенком случилось что-то страшное.

Грейс кивнула:

– Мне очень жаль.

Миссис Табризи заговорила. Наталья посмотрела на Грейс:

– Она хочет знать, что же все-таки с ее ребенком.

Грейс беспомощно смотрела на пациентку. Как сказать этой женщине, что плод, который она носит под сердцем, который баюкает и любит, это вовсе не ребенок и никогда им не был? На самом деле это чудовищная опухоль, которая убьет Анушу, если ее не удалить, а место, куда ее направили, – это отделение онкогинекологии.

– Эта записка, – начала Грейс, – врача, который вас осматривал. Вам показывали сделанные снимки?

Миссис Табризи посмотрела на Наталью в ожидании перевода. Выслушала, закивала, затем снова заговорила. Как красноречивы ее озабоченно сдвинутые брови и легкое пожатие плеч!

– Она не поняла, что там ей демонстрировали, Грейс, – перевела Наталья.

Грейс взяла себя в руки.

– У вас новообразование в матке, – начала она. Она объясняла подробно, стараясь сохранить самообладание ради женщины, смотрящей на нее так тревожно, с еще оставшейся робкой надеждой в глазах.

Миссис Табризи словно окаменела. Долго не могла выговорить ни слова.

– Вам придется удалить опухоль, – сказала Грейс. Голос Натальи, мягкий и ненавязчивый, зазвучал рядом с ней как тихая молитва.

Миссис Табризи резко согнулась пополам, обхватив руками живот.

Грейс взглянула на подругу:

– Господи, Наталья…

Наталья нахмурилась:

– Что-то еще?

– Да… Скажи ей… – Грейс на секунду закрыла глаза. – Скажи ей: когда удалят опухоль, она не сможет больше иметь детей.

Наталья в ужасе уставилась на нее:

– Я не могу ей это сказать!

– Ты должна.

– Грейс, ведь это у нее должен был быть первый ребенок! Не надейся, будто я скажу, что у нее никогда не будет детей.

– Я надеюсь, что ты скажешь ей правду.

Миссис Табризи переводила взгляд с одной женщины на другую. Она инстинктивно чувствовала, что худшее еще впереди.

– Наталья, даже если она не узнает это от нас, то поймет, когда ей придется срочно обратиться в госпиталь с обильным кровотечением. – Грейс на секунду умолкла, вглядываясь в лицо Натальи, пытаясь передать той свое убеждение, что нет другого пути. – Скажи ей, Наталья. Прошу тебя.

Конечно, Наталья сказала миссис Табризи все. Понадобился час без малого, чтобы успокоить женщину. Грейс вызвала для нее такси, чтобы ее отвезли в общежитие, после того как Наталье удалось дозвониться и выяснить, что муж Ануши вернулся домой. Он порывался приехать за женой, но Наталья убедила его, что проще дождаться ее дома. Миссис Табризи тоже минут десять проговорила с мужем. Наталья, уже опаздывавшая на свидание, убежала, а Грейс проводила пациентку к машине.

Помогая миссис Табризи сесть в такси, Грейс с удивлением заметила мужчину, опершегося на один из столбиков, перекрывавших въезд. Она заплатила водителю и повернулась, решив выяснить у этого мужчины, какое у него дело. При ее приближении он распрямился. Торговый агент, решила она, оценив его элегантное черное пальто и дорогие перчатки.

– Доктор Грейс?

Нет, пожалуй, она была не права в своей оценке: «доктор Грейс» называли ее пациенты и другие беженцы. Она воспринимала такое обращение как комплимент, как знак симпатии. Значит, этот человек тоже беженец, на что определенно указывал и его акцент. Она определила его как сербскохорватский, но была уверена, что они никогда раньше не встречались. Впрочем, хоть он и назвал ее по имени, она отнеслась к нему с подозрением.

– Да, я доктор Грейс, – сказала она, подумав: «А это чертово устройство персональной сигнализации с сиреной я оставила в кабинете».

Он был высок, крепко скроен, смуглокож и кареглаз. Его черные волосы блестели под светом уличных фонарей.

– Меня зовут Мирко Андрич.

Совсем молодой, лет двадцати – двадцати пяти, прикинула она, но в нем чувствовалась уверенность и спокойный авторитет зрелого, опытного человека. Его рукопожатие было крепким и сердечным.

– Вы заболели, мистер Андрич?

Он улыбнулся:

– Я вполне здоров, спасибо. – При этом он слегка поклонился, и Грейс была обезоружена его старомодной вежливостью. – Я искал вашего коллегу.

– Доктора Коркорана? Боюсь, его уже здесь нет.

– Простите. – Он слегка смутился. – Похоже, я употребил не то слово. Я имел в виду вашу помощницу – Наталью Сремач.

– Нет, вы прекрасно выбрали слово. Это я ошиблась, – сказала Грейс, уже внимательнее вглядываясь в него. Быть может, он был знаком с Натальей в Хорватии? Грейс проработала с беженцами достаточно долго, чтобы понимать: не всякого человека из прошлой жизни следовало принимать с распростертыми объятиями.

– Вы знакомы с Натальей?

– Мы с ней старые друзья. – Он снова улыбнулся.