– Полиция, мисс Карр.
Пауза. Затем:
– Ну и?…
Восхитительно, ему попался очень общительный образчик для проведения опроса.
– Не могли бы вы открыть? Хотелось бы побеседовать.
Звякнула цепочка, дверь приоткрылась на дюйм с небольшим, в щели показались нос и один глаз. Глаз был серо-голубой и тусклый, едва различимые в темноте губы покрыты тонким слоем розовой помады. Фостер предъявил удостоверение и представился.
– Ну и? – повторила она.
– Может, я войду? – предложил он. – А то я чувствую себя идиотом, разговаривая через эту щель.
Глаз моргнул.
– Только хитрозадого, блин, копа мне и не хватало.
– Либо мы беседуем сейчас, либо я повторно приду в приемные часы, и мы потопаем беседовать в участок, – сказал он и подчеркнул: – В ваши приемные часы, не мои.
Она что-то пробормотала шепотом, дверь закрылась, и он услышал, как с грохотом сдергивается цепочка. У нее было усталое лицо, полинявшее, как и тоскливые глаза. Кожа, увядшая от выпивки, курения и чрезмерных невзгод, хотя женщине едва ли перевалило за тридцать. На ней был розовый махровый халат, а на голове упрямо курчавились мокрые волосы.
Открытая дверь почти упиралась в боковую стену. Кровать, полтора на два, занимала почти всю площадь комнатенки. Раковина и двухконфорочная плита стояли в дальнем углу, справа от окна.
– Вы Трайна Карр?
Она пренебрежительно вздернула голову: да.
– Можете сесть сюда. – Женщина указала на ярко-розовое надувное кресло у окна.
В комнате было слишком много розового: розовые стены, розовый коврик, недавно почищенный пылесосом, чистые розовые простыни на постели. Даже китайские фонарики, развешанные над передней спинкой кровати, были розовые.
Перспектива втиснуться в пукающий пластик надувного кресла не привлекала, и Фостер отказался. Оглядевшись, он прошел к дальнему концу кровати и осторожно снял зверинец мягких игрушек с прикроватного стула.
Она смотрела, как он садится, с таким видом, будто была уверена, что под его весом стул отдаст концы.
– Милая комнатка, – сказал он. – Очень… розовая.
– А что плохого в розовом? – спросила она.
– Ничего, – ответил Фостер. – Это ведь дамский цвет, не так ли?
Ответ, видимо, успокоил ее, она села на кровать, слегка наклонившись в его сторону, открыв ложбинку между грудей больше, чем это было необходимо.
– Ну а мне нравится, – сообщила она.
Фостер решил извлечь выгоду из этого успеха и прибегнул к лести:
– У вас опрятно.
Трайна тут же села прямо, оскорбленная, и немедленно перешла в наступление:
– А ты чего ожидал увидеть? Мерзкую постель с обтруханными простынями и пользованные презервативы в пепельнице?
Фостер примирительно поднял руки и слегка откинулся на стуле.
Она продолжала сидеть прямо как стрела.
– Ну? – Выражение лица у нее оставалось подозрительным.
– Квартирка у тебя первый класс, – начал он успокаивающим тоном, переходя на доверительное «ты». – Но вот сам дом…
– Ага. Так ты бы рассказал это хозяину!
– Тебе следовало бы обратиться в жилищную ассоциацию, – посоветовал он. – У них есть неплохие варианты в центре города.
Она фыркнула:
– Разок у них уже снимала. Они не больно-то благоволят к таким, как я.
– Могла бы поменять работу.
– А то у меня есть выбор!
– Выбор есть всегда, – сказал Фостер. Он увидел, что она опять собралась на него обидеться, и поэтому поспешил задать следующий вопрос: – Девочки водят сюда клиентов?
– У них и спрашивай.
– Ну а ты?
Она пожала плечами:
– Я к себе вожу не часто. Только если чистоплотный и платит сверху.
– Стены тонкие, – продолжил Фостер. – Ты должна слышать, как мужчины входят и выходят. Прости за каламбур.
– Это не бордель, если ты это хотел сказать.
Он было решил, что опять задел ее, но она продолжала:
– Я работала в публичном доме. Это целая структура: штат на телефоне, администратор, расписание дежурств девочек, заказы от владельца. Старик Престон, наш домохозяин, в этом смысле бессилен. Прости за каламбур.
Фостер засмеялся. Ему нравился ее стиль, если только она не водит его за нос, пытаясь увести от темы.
– В котором часу ты вернулась домой? – спросил он.
– Когда?
– Вчера вечером.
Она пожала плечами:
– Да как сказать. То приходила, то уходила. Так весь вечер.
Фостер воздержался от шуточек, лишь спросил:
– Со своими чистоплотными?
Она непонимающе нахмурилась.
– Ты приводила сюда клиентов?
– А, ну да.
– Ты что-нибудь слышала?
Она насторожилась:
– Типа чего?
– Да я почем знаю! – сказал Фостер, уже начиная терять терпение. – Какие, по-твоему, звуки издает девушка, когда, умирая, истекает кровью?
Трайна вздрогнула. Вскочила с кровати и направилась к каминной полке за сигаретами. Сразу не закурила, а вертела в руках пачку, открывая и закрывая.
– Она была новенькой.
– Ты это к чему?
– Ну а если ты новенькая, то бывает…
– Бывает – что? – поторопил он.
Она перевела дыхание, будто всхлипнула:
– Я, должно быть, слышала ее рыдания. – Она смотрела на него, словно моля о понимании.
– Когда?
– Сразу же после половины третьего, когда я пришла домой на перерыв.
– Одна?
Она строго посмотрела на него:
– Одна, понятно? Видишь ли, я замучилась торчать на улице и морозить сиськи, поэтому пришла домой выпить чашку горячего кофе.
– Я не твой сутенер, детка, – сказал Фостер. – Я не обвиняю тебя в нерадивости, я хочу всего лишь выяснить, есть ли у нас другие свидетели, чтобы опросить их.
– Никаких клиентов, – твердо сказала она. – Я пришла сама по себе.
– А у твоей соседки кто-нибудь был?
– Откуда мне знать.
Он с силой стукнул по стене за кроватью:
– Этот кусок дерьма обладает такой же надежной звукоизоляцией, как и занавеска в душевой. Ты слышала, что у нее кто-то был?
Трайна уставилась на чистый розовый коврик:
– Вроде бы слышала мужской голос, но он просто говорил. По звукам не было похоже, чтобы он обижал ее.
– Ладно. А ты что делала?
Трайна вытащила сигарету и закурила:
– Она часто плакала. Все мы через это проходим. – Она избегала его внимательного взгляда. – Надо перетерпеть, потом становится легче.
– Что, – повторил Фостер, – делала ты?
Она отвернулась к окну, открыла его и пускала сигаретный дым в морозный воздух:
– Заткнула уши сидюшником.
Фостер смотрел на ее спину. Через несколько секунд она повернулась к нему, сверкая глазами.
– Нечего меня осуждать! – выпалила она. – Если бы я только знала, что… что она… – По ее щеке поползла слеза. Она вытерла ее дрожащей рукой.
– Значит, ты думаешь, что этот мужчина был ее клиентом, – сказал Фостер.
– А что мне еще думать?
– Выходит, она водила сюда мужчин?
– Она пробыла здесь всего несколько дней.
– И имени ее ты не знаешь?
– Я же сказала, что нет. Господи! – Она выбросила сигарету в окно и схватила с прикроватного столика салфетку.
– Откуда она?
Она вытерла нос:
– Да почем мне знать? Я мама ей, что ли?
– В данный момент, Трайна, ты ей ближе всех ее родственников, – сказал Фостер, приподняв бровь и ожидая, пока до нее дойдет смысл его слов.
Когда она поняла, что он имеет в виду, вся ее агрессивность улетучилась, плечи опустились.
– Ну ладно, парень, двигай отсюда, а то меня эти разговоры уже совсем затрахали.
Фостер сморщил нос:
– Прости, голубушка, еще не совсем. Нам с тобой еще нужно на опознание.
– Нет! – Ее голос сорвался на панический визг. – Не заставишь. Я ее даже не знала.
– Но ты знаешь, как она выглядит. Сможешь подтвердить, если это девушка из соседней квартирки.
– Я вечером работаю, – сделала она последнюю безнадежную попытку избежать визита в морг.
– Нет проблем, – успокоил Фостер. – Примерно через час мы закончим. Я подвезу тебя куда будет надо. Идет?