Коста покачал головой:

– Ни души. Похоже, Сант-Эразмо не нуждается в присутствии полиции.

Перони рассмеялся:

– Шутишь? Это ж огромная территория.

– Да, территория огромная, но население всего пара сотен человек. Какой смысл держать полицейского?

– Вот это по мне, – усмехнулся Перони.

Фальконе разочарованно вздохнул:

– Что ж, придется действовать самим. И вот вам на заметку еще одна информация. Раскопал сегодня утром в полицейском архиве, пока вы завтракали в постели. За братом Беллы кое-что числится.

Альдо Браччи? Коста представил несчастного, озлобленного, осаждаемого бедностью хозяина запущенной мастерской.

– Не могу сказать, что сильно удивлен, – заметил Перони.

– И в чем же он, по-вашему, мог провиниться? – полюбопытствовал Фальконе. – Попался на воровстве? Подрался?

– Скорее всего и первое, и второе.

Инспектор устало поднялся. В ярком свете утреннего солнца он казался старым, изможденным и мало походил на того энергичного, бодрого Фальконе, каким был накануне за ужином.

– Верно и первое, и второе. И вдобавок кое-что еще. Случай, правда, давний. Настолько давний, что к нынешним событиям может и не иметь никакого отношения.

Перони и Коста ждали. Сомнения роились в голове Фальконе, словно стайка неопознанных насекомых, готовых и одновременно не решающихся атаковать цель.

– Полиция задерживала Альдо Браччи по подозрению в сексуальном насилии по отношению к сестре. Ему было девятнадцать, ей на четыре года меньше. До суда дело, разумеется, не дошло. Тогда подобного рода случаи редко получали огласку. Судя по документам, насилие действительно имело место, и Белла это частично признала. Интересно, что заявление поступило от соседа, а не от кого-то из членов семьи.

– Миленькая история, – проворчал Перони.

– Есть что-то еще? – спросил Коста.

– Мы не знаем, – ответил Фальконе. – Но подумайте вот о чем. Браччи, несомненно, имел доступ к ключам Беллы. Остров ему хорошо знаком. Его алиби – семья. Они с Беллой вполне могли договориться убить Уриэля. Но потом Альдо решил поквитаться с ней. За что?

Он повернулся лицом к острову. Катер шел к шаткому на вид причалу, соединенному пыльной тропинкой с небольшим сельским домиком. Какие-либо другие признаки жизни отсутствовали. В стороне виднелся знакомый желтый знак лодочной остановки, а еще дальше к северу – невысокая церквушка и несколько домиков.

Громкий лай, дружелюбный и приветливый, а не злобный и агрессивный, чего следовало бы ожидать на пустынном берегу, заставил их повернуться.

Перони с удивительной для его веса легкостью перепрыгнул на причал. Коста последовал за ним. Прежде чем покинуть катер, инспектор приказал Гольдони дожидаться их возвращения.

Навстречу полицейским уже летел, виляя хвостом, черный спаниель. Перони, всегда питавший слабость к животным, наклонился и погладил пса по голове.

– Какой молодец! – восхищенно сказал он, заглядывая в темные собачьи глаза. – У нас дома таких же держат. Не для забавы, заметьте, а для дела. Это же охотник. Может найти все, что угодно.

– Ему бы еще полицейскую работу освоить, – фыркнул Фальконе, держась от пса на безопасном расстоянии.

От дома к ним шел мужчина почти такого же, как Перони, сложения, может быть, лишь на пару лет моложе. Одет он был в рваную белую рубашку и потертые черные штаны. Круглое лицо не выражало никаких чувств. Черные курчавые волосы, похоже, давно забыли, что такое расческа. В левой руке мужчина держал переломленный дробовик. Держал так, как держат привычный и необходимый домашний инструмент.

– Пьеро Скакки? – спросил Коста.

Перони все еще возился с собакой, поглаживал по густой шерсти, приговаривал и цокал от восхищения.

– Это я, – ответил мужчина и, заметив, что Коста смотрит на ружье, объяснил: – Скоро сезон на уток. Вот и готовлюсь. – Удивленный приветливостью пса, он кивнул Перони. – А вы ему понравились.

Коста показал удостоверение.

– Полиция.

Пьеро Скакки хмуро взглянул на спаниеля.

– А я-то думал, что хорошо тебя обучил.

Городской морг помещался в низком одноэтажном строении, примыкавшем к центральной квестуре – серому, неприметному зданию, при виде которого Тереза Лупо с тоской вспомнила свой собственный офис в историческом центре Рима. Окна здесь выходили на мрачные корпуса нефтеперегонного завода, расположившегося на другом берегу канала, который отделял Венецию от большой земли. Грязный, запущенный завод выглядел неуместным придатком, неустанно отравляющим атмосферу пылью и дымом. По мосту непрерывной вереницей ползли грузовики и автобусы. Даже в ясный, солнечный день картина производила тяжелое, гнетущее впечатление. В общем, решила Тереза Лупо, вспоминая вид на тихий дворик за своими окнами, завидовать нечему.

Този встретил ее как заезжую знаменитость, соизволившую посетить его скромные владения. Едва ступив на территорию этих владений, Тереза ощутила необъяснимый холодок страха. И не потому, что попала в морг. У себя дома она входила в такого рода учреждения без малейшего колебания. Проблема заключалась в самом Този – суховатом, прямом как палка пенсионере в очках, стекла которых напоминали полумесяцы, и белом нейлоновом халате, сияющем так, словно его стирали каждый день – и хрупкой девушке лет двадцати в таком же халате и круглых очках а-ля Джон Леннон, исполняющей обязанности ассистентки. Эти двое не только были неразлучны, но и действовали как единое целое, открыто обмениваясь всем, что приходило им в голову, и поочередно отвечая на вопросы, словно пара близнецов, проходящих тестирование телепатических способностей.

Секрет оказался прост – Този объяснил, что Анна приходится ему внучкой. Мало того, все учреждение – большая часть работ проводилась в другом морге, за каналом, – оказалось чем-то вроде семейного бизнеса. Главным моргом – тем, что в Местре, – заведовал, разумеется, сын Този, отец Анны. На какое-то время Тереза потеряла дар речи. Семейство, похоже, образовало подобие гильдии, взявшей на себя сортировку и категоризацию усопших и передававшей нелегкое бремя от поколения поколению. Удержаться от следующего вопроса она не могла, хотя заранее догадывалась, каким будет ответ. Да, конечно, сказал Този, его отец тоже был патологоанатомом, а дед – городским хирургом, специализировавшимся на вскрытиях до введения официальной должности патологоанатома.

Венеция, подумала она, усилием воли заставляя себя перейти к делу.

– Мне бы, конечно, не хотелось вмешиваться в ваши дела, – начала Тереза, усаживаясь на неудобный стул за широким сияющим столом, по другую сторону которого расположились рядышком, как куры на насесте, дед и внучка.

– Вы и не вмешиваетесь, – с улыбкой ответил Този.

– Нисколько, – подхватила внучка. – Мы только рады.

– Для нас это честь, – добавил дед.

Мысленно Тереза послала пару проклятий в адрес втравившего ее во все это Фальконе.

– Просто случай… э-э… произвольного самовозгорания… – она едва выговорила ненавистный термин, – это так необычно.

– Неслыханно, – согласился Този.

– В здешних краях, – поправила Анна. – А вообще такого рода происшествий отмечено немало.

– Ты не могла бы показать нашей гостье компьютер? – Последнее слово старик произнес с почти религиозным почтением.

Девушка поднялась и прошла к допотопному компьютеру, стоявшему на дешевом столике у стены.

– Хитрая придумка, – признался Този. – Поистине удивительное приспособление. У вас, конечно, их больше, а здесь… Здесь нам достаточно и одного. Зачем выбрасывать деньги на ветер? Мы всегда тратим средства только на то, что абсолютно необходимо. Хотя и не знаю, что бы мы без него делали. Вам известно, что случай произвольного самовозгорания документально зафиксирован в Милуоки в 1843 году? Имел место в чугунолитейном цеху. Весьма похоже на наше дело.

– Если человек загорелся в цеху… – Терезе не хотелось спорить со стариком. – Объяснений ведь можно предложить несколько, не правда ли?