Спустя несколько дней после этого случая Франца снова повысили, теперь он стал капралом. Он также был бухгалтером и кассиром 699–й инженерно–строительной роты. В качестве такового он вел все записи своего подразделения и заведовал всеми деньгами.

Каждые десять дней он выдавал жалованье солдатам. Так как они были частью восточного фронта, им была положена компенсация за службу на территории, где велись бои. Она равнялась одной дополнительной рейхсмарке — около доллара за каждый оплачиваемый день. Было очевидно, что постоянный риск их жизням не очень высоко оценивался.

Франц также заказывал провизию, одежду и другие продукты из Германии. Когда они останавливались в переходе, он открывал маленький магазинчик, где солдаты могли купить мыло, бритвы и другие предметы первой необходимости. Его начальство не очень беспокоилось о ревизии его записей — они знали, что могут полностью доверять ему.

Планомерно их часть продвигалась на восток. Часто на их пути попадались изуродованные русские танки. Однажды они встретили две тысячи триста русских военнопленных, следовавших на запад в немецкий военный лагерь, охраняемых всего лишь двенадцатью немецкими солдатами. Когда шел дождь, солдаты промокали до нитки. Если шел ливень, немощеные дороги становились непроходимыми, и 699–я инженерно–строительная рота останавливалась на день–два для отдыха. Франц, используя эту возможность, раскладывал промокшую после дождя писчую бумагу на крышах домов, чтобы просушить ее.

Однажды в пятницу сержант Нойхаус пришел к Францу.

— Хазел, тебе нужно написать десятидневный отчет завтра, чтобы я его отправил в штаб.

— Есть! — Франц энергично отдал честь.

— Не отдавай мне честь, Хазел. Я не офицер. Я сержант.

— Есть, сержант. Хочу вас поставить в известность, что вся бумага промокла.

— И что?

— Если я вставлю ее в печатную машинку, она разорвется.

Да уж, — сержант задумался. — Как ты думаешь, когда она высохнет?

— К воскресенью.

— Хорошо, тогда и сделай. В следующую пятницу:

— Хазел, тебе нужно завтра закончить ежемесячный отчет.

— Есть! Но есть одна проблема.

— Какая?

— Нужно поработать в магазине в субботу вечером. И так как первое число месяца приходится на воскресенье, все цифры должны быть включены в расчеты.

— Ты прав, лучше подождать до воскресенья.

Не проявляя неподчинения, Франц всегда убеждал их, что задание будет выполнено лучше, если его выполнять в воскресенье.

Иногда в субботу его товарищи подходили к нему и спрашивали:

— Франц, можно у тебя купить мыло?

— Я не знаю, осталось ли что–нибудь. С последней поставкой ничего не пришло. Но если ты подождешь до вечера, я постараюсь найти кусочек для тебя.

— Ах, да, сейчас же суббота. Я забыл. Солдаты уже давно смирились с тем, что Франц по субботам не работает.

В августе стали чаще идти дожди, превращая сельскую местность в огромное месиво грязи. Но немцы не задерживались. Они упрямо продвигались дальше. Когда грузовики колесами увязали в грязи, солдаты вытягивали их задним ходом. В конце концов грязь стала затекать через края солдатских сапог внутрь, и за несколько часов они прошли всего лишь несколько сот метров.

— Мы так увязли, что вынуждены остановиться, — сказал один из офицеров, покачивая головой, — даже немецкая решимость не может одержать победу над силами природы.

Когда наконец появилось солнце, солдаты инженерно–строительной роты еще два дня приводили в порядок себя и в рабочее состояние технику. В следующий раз, когда пошел сильный ливень, они благоразумно остались в своих временных квартирах. Тогда они еще не знали, что сильные дожди завели в тупик всю войну. Всемогущий вермахт был остановлен — не врагом, а грязью.

В конце концов, их инженерно–строительная рота подошла к Черкассам — городу, расположенному на западном берегу реки Днепр. Здесь, где ширина реки достигала пяти миль, им было приказано построить мост. Чтобы помочь справиться с трудновыполнимым заданием, к ним присоединились четыре других батальона, всех вместе было 6 000 человек.

Часть полка направилась в лес пилить деревья: бригада в количестве 21 человека работала на украинской лесопилке, другие 25 — на фабрике гвоздей, где делали не только гвозди, но также скобы и металлические эстакады. Бревна перевозили на лесопилку, где их обрезали точно по размеру, рассчитанному инженерами, затем их волокли в то место, где остальные солдаты строили мост.

Здесь немцы столкнулись с растущим сопротивлением Красной Армии, и наступление замедлилось. Преимущество в сражении переходило то на одну, то на другую сторону. Русские воздушные эскадрильи бомбили войска, а немецкие силы ПВО сбивали самолеты. Пока самолеты догорали на полях, немецкие пикирующие бомбардировщики начинали атаковать и уничтожать оставшееся сопротивление. Но не успевали немцы опомниться, как русские начинали танковую контратаку, после которой силы вермахта окружали советские танки и уничтожали их из минометов и гаубиц. Так продолжалось снова и снова, с обеих сторон были большие потери.

В одну из суббот русские окружили солдат инженерно–строительной роты. Лейтенант Гутшальк быстро мобилизовал их.

— Хазел, вы с Вебером идите в заброшенную маслобойню и защищайте наши позиции с юга, — прокричал он.

«Вот и настал тот момент», — подумал Хазел. Он прочистил горло и постарался говорить спокойно.

— Лейтенант, сегодня суббота. Я не могу участвовать в сражении.

— В чем дело, Хазел?

— Я не могу участвовать в бою. Простите, господин офицер.

Гутшальк был ошеломлен.

— Это война, солдат! Мы сражаемся за наши жизни!

— Простите, господин офицер, — повторил Франц.

— Хазел, ты отказываешься выполнять приказ?

— Да, господин офицер, — ответил Франц, стоя по стойке «смирно».

Лейтенант покраснел от злости.

— С меня довольно! — прорычал он. — На этот раз ты получишь по заслугам, и никто не сможет тебя спасти! Я позабочусь об этом лично!

После того как русских успешно оттеснили, лейтенант сделал запись в послужном списке Франца, что по окончании войны он должен быть наказан за отказ подчиниться приказу вышестоящего офицера.

Несмотря на то, что их рота была инженерным подразделением, она часто попадала в зону боевых действий. Как–то Франц с Карлом были в охране, когда другие солдаты занимались укреплением противотанковых барьеров вокруг деревни. Внезапно сверкнула вспышка, и раздался оглушительный взрыв. Они побежали к тому месту и увидели солдата по имени Генрих Корбмахер: половина его лица отсутствовала, и внутренности его вывернуты наружу — он наступил на фугас. Все, чем они могли ему помочь, это держать его голову и успокаивать, в то время как его крики сотрясали воздух: «Мама, помоги мне! Мама, ты нужна мне! Где ты, мама?»

К счастью, его страдания скоро прекратились. Его похоронили в тот же вечер. Здесь нечего было сказать. Эта утрата была особенно тяжелой еще потому, что предыдущей весной британский бомбардировщик разрушил маленький домик Генриха в Германии.

У него остались жена и четверо детей. Как секретарь роты Франц должен был известить вдову и отправить ей немногие вещи Генриха. С печалью на сердце он размышлял о том, придется ли кому–то однажды выполнить эту обязанность для него. В следующие четыре года это стало нормой жизни немецкой армии.

Трамвай № 23 грохотал по улицам Франкфурта под вой сирен противовоздушной обороны, отвозя Хелен и детей от вокзала к дому.

— Мамочка, посмотри, — Курт показывал на дома спального района, который они проезжали.

— Куда?

— На окна. Все окна разбиты. Сердце Хелен оборвалось.

— Это бомбы, — сказала она печально. — Когда они взрываются, взрывная волна разбивает стекла.

— Думаешь, наши окна тоже разбиты? — спросила Лотти.

— Мы скоро это узнаем.

Наконец трамвай сделал остановку. За полквартала они увидели занавески, развевавшиеся на ветру.