— Нидия, тебе получше?

— Более-менее.

— Не пугай меня, пожалуйста. Скажи честно, что ты чувствуешь.

— Общее недомогание. Как когда Эмильсен расклеивалась, так же. Видя, как ей плохо, и я хворала.

— И долго у тебя это длилось?

— Пока она не шла на поправку.

— В клинике сказали, что она вне опасности.

— Тебе надо было остаться с ней, не бросать ее одну, хоть на первые сутки.

— Она не захотела, сколько раз тебе повторять? “Ступайте к сестре”, сказала. Так серьезно сказала. Все равно, после успокоительного собиралась спать. А сегодня к вечеру ее уже отправят домой, и все дела.

— Ах, Люси, так неудобно на этой кровати.

— Расслабься, нам бы сейчас немного поспать, а потом…

— Не могу спать днем!

— …

— “Ты себя береги”, — говорила Эмильсен, видя, как я за нее беспокоюсь.

— Ты ведь слышала мой разговор с врачом, после промывания желудка опасность миновала. Так что не переживай из-за этого.

— Какое мне до нее дело? Другие хотят жить и умирают. А она, ей так повезло — она вылечилась! И вдруг устраивает историю с таблетками.

— Думаю, в сущности, она не хотела умирать. Печень отторгла таблетки, она ведь плотно поужинала. Пищеварение еще шло полным ходом.

— Если кто в отчаянии, тут не до еды, Люси. Но на меня все равно это подействовало, не люблю, не могу снова видеть больницу.

— Ты ее больше жалеешь, чем я, с чего бы это?

— В отделении первой помощи или в процедурной, где ты ее видела?

— Не знаю. Ты теперь успокойся и не морочь мне голову. Сейчас она спит, это точно. И нам тоже лучше поспать. К вечеру, если она вернется, мы отдохнем и сможем о ней позаботиться.

— Меня она видеть не захочет. Но все равно, думаю, из клиники ее так скоро не отпустят.

— Желудок не вынес ударной дозы таблеток, и готово, всю вывернуло, это ее и спасло. Иначе быть бы ей уже на том свете.

— Будь ее дом, как твой, без ночного консьержа, она умерла бы.

— Я на собрании кондоминиума просила посадить швейцара, как его тут называют, вполне могли бы сообща платить ему, чтобы не протянул ноги. Но они не хотят, толку нет, говорят, когда последний автомобиль заезжает в гараж, консьерж спокойно засыпает и ничего больше не сторожит.

— Но если из какой-нибудь квартиры попросят о помощи, он проснется.

— Ее всю вывернуло, и без помощи швейцара — она все равно бы спаслась.

— Я тебе скажу одну вещь, только ей не говори. Когда ты звонила в “скорую”, я быстренько осмотрела дом и застала швейцара, он доставал что-то из холодильника.

— Это я попросила лед, протереть лоб холодными тряпками, а то она вся горела.

— Это я знаю. Потом он вернулся к холодильнику, видно, заметил еду и что-то хотел взять, но, увидев меня, все бросил. Бедный мальчик.

— Бедняжка, даже от испуга голод не прошел.

— Люси, давно я не бодрствовала всю ночь, а теперь ворочаюсь, никак не устроюсь.

— Хочешь перекусить?

— Нет, Люси. Хотелось бы такого, о чем даже сказать не решаюсь.

— Хочешь прогуляться.

— Да, так чудно на улице, облачно, солнце глаз не режет.

— Ах, Нидия. Сил нет дойти до туалета, куда уж тут одеваться и выходить. Клянусь, давно хочу в туалет, но от усталости не могу пошевелиться.

— Давят на меня стены, Люси, воздух перекрывают.

— Скажи честно, боишься, что у соседки будут осложнения, жалеешь ее?

— Нет. Она сама себе это устроила, чего жалеть-то?

— Что-то ты темнишь.

— Не знаю, Люси. Даже если звонок был от него, думаю, ничего бы это не решило. Если звонил он, наверняка хотел извиниться, а не объявить о своем визите.

— Нидия, теперь послушай внимательно, если он позвонит и ты подойдешь, смотри, не дай маху. Она сейчас была в ясном уме, после промывания, и дала четкие указания: если он позвонит, ничего не рассказывать.

— Это я уже поняла.

— Она теперь его возненавидела, считает хамом. И она права, ни с кем нельзя так поступать, игнорировать, как последнюю собаку.

— Люси, я на его стороне и всегда буду его защищать. Она же сама набивалась. Сама пригласила его выпить кофе, сама потом стала его разыскивать, перевернула все верх дном, пока не нашла. Сама обманом заманила его в тот отель, уверяя, что все бесплатно. Он ведь ее не обнадеживал, ничего не обещал.

— Ты права, Нидия.

— Все равно, не хочу подходить к телефону.

— Может случиться, что ты останешься на минутку одна, я буду в душе, и позвонит мой мальчик из Швейцарии. Надо отвечать на звонки.

— Как пойдешь в душ, отключи телефон, и все.

— В любом случае, если он позвонит, надо сказать, что ее сейчас нет в Рио, мол, уехала в Сан-Пауло на несколько дней и неизвестно, когда вернется.

— Люси, если заплатить несколько крузадо бедному мальчику швейцару, думаешь, он проводит меня на прогулку?

— Думаю, да.

— Постоянно видишь какого-нибудь старичка на пляже, или старушку, гуляют себе с санитаром или консьержем, он их поддерживает под руку. Мне опираться не надо, просто не люблю гулять одна.

— Мысль неплохая.

— Мальчик, должно быть, уже ушел домой?

— Ах, Нидия, утром никогда его не вижу, видно, он уходит очень рано.

— Когда я застукала его с холодильником, он так посмотрел, сердце перевернулось. Глаза красивые, как у испуганного олененка. Не только вчера у открытого холодильника. Когда ни взглянешь, у него такой вид, словно ты его застала с поличным. И всякий раз, как ты рассказывала о мужчинах соседки, я думала о глазах этого мальчика.

— Никогда не всматривалась.

— Да ты что! Мальчик такой красавец — сразу обращаешь внимание. Я заметила, как только приехала.

— Наверно, в Рио к этому привыкаешь. Таких девушек, как на здешних пляжах, я нигде не встречала. А у парней такие прелестные мордочки. Да! Чуть не забыла. Сильвия еще кое-что прояснила, когда я уже выходила из палаты. Отчаяние по поводу его звонка — тут особая причина: вчера утром она для него передала, чтобы звонил на этот номер, мол, он ей срочно нужен.

— Не понимаю.

— Ну да, она же терпела, не звонила ему все это время, после острова.

— Кому же она передала?

— В одну из тех контор. Домашний номер он так ей и не дал. Это я тебе уже объясняла.

— Нет, Люси, ни разу не говорила.

— Ужасно, правда? Но это так, домашний телефон он никогда ей не давал, вроде как по рассеянности, поди его пойми.

— Я думала, он так беден, что живет без телефона.

— С телефоном, Нидия.

— Значит, держал дистанцию с самого начала. Нахал.

— В общем, после острова она его голоса не слышала. Но когда два дня назад у нее снова сломался телефон, не выдержала, позвонила и оставила этот номер, на случай, если он вдруг вздумает позвонить.

— И еще сказала, что срочно.

— Ну да.

— Значит, это он звонил вчера вечером, когда я не подошла. Нарочно не подошла.

— Откуда ты знаешь? Могли звонить из Швейцарии, даже лучше, что не подошла, сын потратился бы впустую. Хорошо, что не ответила.

— Когда Кука сказал, что вернется?

— Да уже должен был вернуться. Не нравится мне это.

— Не думаю, что его уговорят там остаться.

— Я ничего ему не сказала, что не хочу переезжать в Люцерн, но он догадался.

— Вот ужас, если он тебя внезапно вызовет, и мне придется уезжать из Рио тоже.

— Нет, должен сюда вернуться. Не пугай меня. Может, это он звонил вчера вечером.

— Нет, наверняка этот ее Феррейра.

— Говори честно, сняла трубку?

— Да, Люси. Сняла. Это был бразилец. Только я не очень поняла, что он говорил, и трубку повесила. Так получилось, клянусь, не знаю почему.

— Нидия…

— Занервничала и повесила трубку. Может, фамилию ее назвал, не знаю. Странные были имена.

— Ее зовут Сильвия Бернабеу.

— Плохо я поступила, правда?

— Если она узнает — убьет тебя.

— На меня что-то нашло, Люси, не знаю, зачем я так сделала.

— Хоть бы она никогда не узнала.

— …Люси! С улицы звонят!