— Но она-то мечтает спасти его в одиночку, без команды спасателей.

— По-моему, она хотела его уверить, что спасение есть, в одиночку или с чьей-то помощью, неважно, главное — чтобы он не сорвался оттуда, где зацепился, не соскользнул еще глубже, ведь знатоки подземного грота понимали, что он находится в надежном месте, впотьмах, но вне рокового ледяного потока, который унес его супругу. В общем, как говорит Сильвия, обо всем этом она догадалась в кафе, но, когда он последний раз звонил, предчувствие ей подсказало, что он в опасности, ведь положение дел ухудшилось.

— Бедный, он грустил, но был вне опасности. Она много придумывает, по-моему.

— Она догадалась: бедняга не может поверить, что из стольких людей, нуждавшихся в помощи, она выбрала именно его, чтобы вызволить из этого холодного, темного грота. Понимаешь?

— Не знаю, что и сказать…

— Ни разу я не видела ее такой ошалелой, а ведь шесть лет знаю. И женщина она скорее скрытная. Во время болезни ничего не сказала, про весь этот ужас. Я потом узнала, когда все анализы оказались отрицательными и с ней случился приступ радости.

— Какой приступ радости?

— Я тогда впервые видела ее такой взбудораженной, даже неуправляемой. Она не могла поверить, что спасена, была вне себя от счастья, что может дальше слать сыну деньги на учебу. И впредь зареклась волноваться по пустякам, обещала наслаждаться жизнью. Принесла мне огромный букет цветов, полевых цветов, и пригласила домой, отметить, когда она закончит с пациентами, но в итоге было уже поздно, и я села смотреть фильм.

— Она всегда подбирает тебе фильмы?

— Да.

— Не слишком ли много она себе позволяет?

— Нет, Нидия, у нее мало времени, это я, если захочу, смотрю по два-три в день, у меня времени полно. В тот вечер она выбрала про ужасы, обожает их. Я их на ночь смотреть не люблю, сильно действуют, но день был для нее особый, и я согласилась.

— Она, значит, своевольная.

— Нет, Нидия, это был уникальный момент в ее жизни, неужели ты не понимаешь?

— Скажи честно, Люси, она думала, у нее рак, правда?

— Да, я не хотела говорить, чтобы не напоминать тебе об Эмильсен.

— Об Эмильсен я ни на секунду не забываю. Иногда по ночам снится, что она жива, и мне становится легче, снится всегда одно, будто я зря испугалась насчет болезни, она оказалась не тяжелой. Потом просыпаюсь и первым делом думаю об этом, что она умерла. И всякий раз снова должна привыкать к этой мысли, и с каждым днем все труднее привыкать.

— Так странно получается, одним выпадает спастись, другим нет. Кто это решает? Никто, лотерея. Так и здесь, у этой были худшие симптомы, злокачественная опухоль матки. А все вышло как нельзя лучше. Удалили без труда, а метастазы, что были вначале, под конец вообще исчезли, наверно, их придумали, чтобы сделать вторую операцию, штучки врачей. Чтобы вытянуть денег.

— Ей повезло. А у жены этого типа тоже был такой недуг?

— Да, клиника специализируется на этом. У них есть все для химиотерапии, и для всякого такого.

— А о типе она тебе говорила, еще когда лечилась?

— Конечно, нет. Первый раз — в тот вечер, когда смотрели грустный фильм, с Вивьен Ли.

— Когда все это было?

— В конце зимы, месяца три-четыре назад.

— А когда он позвонил снова?

— Он не звонил, она ждала неделю и приняла решение: разыскать его. Знала только имя человека, которому он оформлял бумаги в консульстве. Потому что в телефонной книге не нашла никого с его именем.

— Даже не верится! Значит, он никогда не давал ей своего телефона!

— Нет.

— Просто почуял неладное, что от нее не отвяжешься!

— Что-то ей наплел, мол, никогда не бывает дома, в этом роде. В общем, тогда она позвонила туда, в контору компании по импорту фруктов. И начались хождения по мукам, он там уже закончил работу, и ни у кого не было его номера. Одна секретарша обещала разузнать, но прошел день-два, она не перезвонила. Тогда Сильвия позвонила снова, и ей страшно повезло.

Первая секретарша была на обеде, и трубку взяла другая, она-то и знала, по какому номеру его искать. Наша Сильвия чуть сознание не потеряла, тут же позвонила, но это оказался просто телефон, по которому можно попросить что-то передать. А поскольку фамилия у него самая обычная, Феррейра, никто не мог его толком вспомнить. И пишется через “и” с точкой, не через “игрек”, как в Аргентине, а “й” они вообще не произносят, говорят Феррера, балбесы. Короче, она снова позвонила после выходных, это вроде было в пятницу, и в понедельник сказали, что есть точные сведения, и дали номер, по которому он тогда работал. Она сразу позвонила, это оказалось госучреждение, отдел Министерства финансов, и ее стали футболить с одного добавочного на другой. И тишина. Но по этому другому телефону она хоть попросила передать, что звонила. На том немножко успокоилась. И подождала несколько дней. В следующую пятницу не выдержала и снова позвонила в Министерство. Ее отсылали туда-сюда, пока не нашли ко-го-то, кто вроде знает бухгалтера Феррейру. Человек взял трубку и оказалось, да, знает. И чуть не убил ее наповал, сказав: “А, вы сеньора из района Леблон, он вам не звонил?” Она так изумилась, что не осмелилась задать еще вопросы, только просила передать, чтобы он срочно перезвонил. И ничего, проходит еще несколько дней. Но ей уже лучше — ведь он о ней помнит и даже поведал кое-что сослуживцу.

— Небось сказал: даже не знаю, как от нее отделаться.

— Ее имя звучало у него на устах, это ее потрясло, “сеньора из Леблона”. К тому времени я уже не ходила к ней сидеть на телефоне, она больше не просила, хотя наверняка ее подмывало. Но это было бы чересчур, как ты считаешь?

— Надо думать.

— Да, чуть не забыла фундаментальную деталь! У нее намечалась поездка по работе, больше десяти дней вне Рио. И если он раньше не позвонит, представляешь, какая неувязка, вдруг он позвонит, когда ее нет, и уж тогда забудет ее навеки.

— Продолжай.

— С трудом вытерпела она несколько дней, но все ж решилась и снова позвонила в Министерство, и попросила к телефону того, последнего, не помню, как его звали. Перепробовала тысячу номеров, все впустую, правда, оставила сообщение — для этого, последнего! И он ей перезвонил, говорит, Феррейру больше не видел, но тот должен зайти на днях, а то он сам уже волнуется, в последний раз заметил, как тот подавлен, недели за две до этого, то есть во время пресловутого коктейля. Наша чуть не умерла, готова была лететь и спасать его, не знаю уж от чего, ей мерещилось, что он уже на грани самоубийства, она собиралась стоять под дверью Министерства с утра до вечера, но все бесполезно, откуда знать, когда он еще зайдет в эту контору. В тот вечер она заглянула ко мне, вроде тогда мы и смотрели второй фильм с Вивьен Ли. А на следующий день она не выдержала и снова позвонила в Министерство. Прежде ее вечно переключали с телефонистки на телефонистку, через тысячу добавочных номеров, и в этот день она позвонила на номер, указанный тем, последним, а по нему трудно дозвониться, всегда занято. Только набрала, и сразу ответили, она попросила того, последнего, но услышала вроде знакомый голос: “Это вы, Сильвия?”

— Не может быть.

— Она чуть не лишилась чувств — сам ответил! Из тысяч линий того Министерства. И он ей сразу сказал: надо увидеться, она согласилась, он попросил адрес. На следующий день была суббота, он сказал, что ему удобно утром, в десять. Она не могла поверить. Проснулась рано, часов в семь, но душа ни к чему не лежала, так что дом она не прибрала, себя в порядок не привела, была уверена, что он позвонит в последний момент, скажет: случилось то-то и то-то и прийти он не может. Но было примерно без двадцати десять, а телефон все молчал, она позвонила мне, просила перезвонить и проверить, работает ли телефон. Я перезвонила, телефон работал прекрасно. Тогда она слегка причесалась, и все, сил у нее, правда, никаких не осталось, так она измоталась, пока билась за эту встречу. Села писать письмо приятельнице из Буэнос-Айреса, с которой не общалась целую вечность, чтобы не пялиться на стрелки часов. Ровно в десять услышала звонок в дверь. Припала к дверному глазку, уверенная, что это консьерж принес счет за газ или свет, или еще что-нибудь такое. Нет, это был он, хочешь верь, хочешь нет. Стоял ждал, когда она откроет.