— Если вас не затруднит, — сказала мать, — может, вы и меня прихватите. Все равно через несколько дней мне ехать в Кутна-Гору.

— Как, уже? — воскликнул отец Квидо.

— Разумеется, — сказал врач. — А вы не хотели бы с нами? Мы и для вас что-нибудь придумаем.

— Нет, не получится, — засмеялся отец Квидо после недолгого колебания.

Мать Квидо стала собираться в путь, достав из шкафа кожаную сумку. Пришел водитель, он же санитар.

— Мамаша едет с нами, — сказал врач.

— Тем лучше, — засмеялся водитель-санитар. — Двух мух — одним ударом!

— Удачное сравнение, — сказала мама и захлопнула сумку.

Больничные корпуса, в которых лежали Квидо и его мать, разделялись примерно тридцатиметровой полосой заснеженного сада. Волею судьбы их палаты оказались напротив, но на разных этажах (Квидо — на четвертом, его мать — на втором), и лишь хвойная рощица мешала им видеть друг друга. Одна милая сестричка помогала им каждый день обмениваться записками, но, когда Квидо хотел видеть мать, ему приходилось идти в соседнюю палату.

— Добрый день, — всякий раз говорил он взрослым пациентам. — Скажите, пожалуйста, могу я из вашей палаты помахать маме?

— Помахиванию, — объяснял Квидо впоследствии, — в нашей семье придавалось особое значение.

— Разумеется, молодой человек, разумеется, — хрипел пан Главатый, пенсионер-астматик, которого очаровывала вежливость мальчика.

Квидо благодарил и несколько неуклюже взбирался на радиатор центрального отопления — иначе сквозь молочно-белые стекла окна ничего было не разглядеть. В таком весьма неудобном положении ему приходилось поначалу выстаивать довольно долго, пока мать наконец не устремляла взгляд в правильном направлении, но потом они условились на десять утром и на четыре после обеда, и несколько дней подряд у них это превосходно получалось.

Однажды утром мать Квидо в окне не появилась, не появилась она и после обеда. На следующее утро он пришел в соседнюю палату уже в половине десятого и под прозрачным предлогом побеседовать с паном Главатым простоял на радиаторе до половины одиннадцатого. Но маму так и не увидел. Разочарованный, он вернулся в свою постель и стал листать альбом Карла Плисецкого «Пражский Град», подаренный дедушкой Иржи. Вошла сестра, он спросил ее, не прислала ли мама записку.

— Какая мама? Какая записка?

Квидо понял, что сестра торопится, и, чтобы окончательно не оттолкнуть ее, он, максимально сосредоточившись, изложил ей всю ситуацию в одной-единственной, логически и стилистически совершенной фразе. Вид у него был настолько серьезный, что сестре стало жалко его. И она присела к нему на кровать.

— Если твоя мама там, — она указала на окна родильного отделения, — то, наверное, ей некогда с тобой переписываться, теперь у нее другие заботы.

Сестра не ошиблась. Когда наконец, к неописуемой радости Квидо, его мама появилась в окне, в руках у нее была большая белая подушка.

— Почему она показывает мне эту подушку? — кричал Квидо, нервничая оттого, что не понимает смысла всей сцены на противоположной стороне.

— Какая еще подушка? — прохрипел пан Главатый, которого уже начинало утомлять частое присутствие Квидо. Врач, как раз осматривавший астматика, подошел к Квидо и поглядел в указанном направлении.

— Так это не подушка, а ребенок! Ты что, паршиво видишь?

Врач как в воду глядел: на свет появился Пако, а Квидо начал носить очки.

4) Двумя днями позже в парке перед родильным отделением. Ночь.

Отец (бросает в окно камушки).Фьюю! Фьюю!

За окном возникают белесые тени ночных рубашек и лица улыбающихся женщин. Потом тени исчезают, окно открывается, и появляется мать Квидо.

Мать.

Отец.Не сходи с ума!

Мать.

Отец (гордо).Я не пришел. Приехал.

Мать (изумленно).Что, ночью? Ты? А где машина?

Отец.Оставил за городом. Ты же знаешь, я не выношу стоянок.

Мать.Значит, ты ехал ночью? Ты же всегда утверждал, что в темноте у тебя куриная слепота.

Отец.Решил рискнуть. Ночь ясная. (Над хвойной рощицей взошла большая яркая луна.)

Мать (польщенная).И все ради меня?

Отец.Наибольшие опасения внушали мне лесные звери: вдруг из леса ни с того ни с сего выскочит большущая косуля! Ты можешь представить себе это кровавое месиво? Кошмар! Всю дорогу сигналил на всякий случай!

Мать.Ты ехал лесом? Каким путем ты сюда ехал?

Отец.Лесом я не ехал. Но где написано, что косули не могут быть и в поле? Во всяком случае, не думаю, что лесник привязывает их в лесу за ноги.

Мать.И то правда. Ты мой герой. Это я серьезно. Честное слово.

Отец.Пожалуй, в автошколе слишком мало часов отводят ночной езде. При том что ночная езда имеет массу совершенно специфических…

Мать (перебивает его).Люблю тебя!

Отец (оторопело).Я…

Мать.Меня ты любишь? (Мечтательно декламирует.)

Отец.Не сходи сума! Как дела с мочой?

Мать (растерянно).Не кричи. Потом скажу. Нас могут услышать.

Отец. Кто?

Мать (показывает на этаж выше).Мужчины из урологии.

Отец.Ну и что? Разве я не могу спросить, в порядке ли у тебя моча?

Мать (краснеет).Тссс! (Шепчет едва слышно.)В порядке.

Отец.Что? Совсем не понимаю тебя!

Мать (краснеет еще сильнее, продолжает шептать).Моча в порядке.

Отец.Что? Черт подери, ничего не понимаю!

Мать (взрывается).О таких вещах на людях вообще меня не спрашивай!

Отец.А кровь? Про кровь я все-таки могу спросить?

Мать.В порядке.

Отец.Серьезно?

Мать.Серьезно. Кровь в порядке.

Отец (шепчет).А моча?

Мать (взрывается).Черт возьми! Говорю же, что…

Отец успокаивающе).Ну хорошо, хорошо. Спокойно… Что делает Пако?

Мать.Сейчас? Спит.

Отец.А Квидо?

Мать.Очевидно, тоже спит. (Иронично.)Это тебя удивляет?

Отец.Он чистил вечером зубы?

Мать (иронично).К сожалению, не знаю, но завтра спрошу главного врача.

Отец.Будем надеяться, что чистил. Ты ведь знаешь его.

Мать (все с той же иронией).Будем надеяться.

Оба молчат.

Мать (преднамеренно очень громко).Должна ли я думать, что ты ехал ночью тридцать пять километров сквозь табуны косуль лишь ради того, чтобы спросить, чистил ли твой старший сын зубы? В таком случае школьный врач обязан тебе купить коробку конфет.