— Открытка придет в земельный суд, — ответила Ирэна. — Этот человек готовит наш очередной процесс.

— Процесс, — повторил профессор Монтаг и быстро провел языком по губам. — И поэтому мы должны ее подписать?

— Конечно же, отец, — попытался объясниться Винцент, — ты, я, дети…

Очередь дошла до невестки, она заколебалась. На открытке явно не хватало места, и она в конце концов поставила свое имя и фамилию на копирайте. Профессор Монтаг увидел, что нижний край открытки попал в винную лужу, но этого никто не заметил. Он решил, что нужно переложить ее на сухое место, но когда невестка убрала с открытки ладонь, ему показалось, что все посылают приветы Паченски, разумеется, дружески, словно полноправному члену семьи. А то, что невестка, несмотря на ее мягкость и сдержанность, спокойно приняла эту игру, которая оскорбляла его, лишь придало профессору Монтагу силы для сопротивления.

Он поднял открытку. На ней оказалась весьма некачественная репродукция Энгельсбурга [24]с явным избытком красного цвета. Он бросил ее на стол, поднялся и вышел. Он вернулся бледный, от него исходил кисловатый запах.

— Я предупреждала, тебе нельзя есть что попало, — сказала Ирэна. Настроение за столом испортилось, и это было заметно.

Только что они ели с таким аппетитом и так весело, а теперь сидели, угрюмо уставившись на полупустые тарелки, на искрошенный хлеб, грязные стаканы, банки из-под лимонада, на салфетки в пятнах от красного вина.

Это было в обед. Спустя несколько часов профессор Монтаг стоял посреди цветочной комнаты маленького пансиона и рассматривал совершенно необычные обои. На них были оттиснуты китайские иероглифы, но он не понимал, что они обозначали. При этом он не переставал размышлять над последними событиями. Потребность извиниться за свое поведение за столом была у него столь велика, что он с нетерпением ждал, когда наконец кто-нибудь появится в холле.

Услышав звук открывающейся двери, он направился к лестнице и в самом деле наткнулся на Винцента. Вспотевший, с раскрасневшимся лицом, тот был весьма удивлен, оказавшись лицом к лицу с отцом.

— Мне хотелось бы кое-что объяснить, — произнес профессор Монтаг.

Прозвучавшее в ответ протяжное «да-а-а?» произвело на него неприятное впечатление.

— Пожалуй, я погорячился.

— В чем дело? — поинтересовался Винцент.

Профессор Монтаг опять, как во время еды, провел языком по губам.

— Этот Паченски, — сказал он, — разумеется, нет никаких оснований для…

— Отец, — прервал его Винцент, — выброси все это из головы. Ты был не в настроении, вот и все. Проехали.

— Тебе так кажется, — произнес профессор Монтаг. Винцент покачивался на носках, и профессор почувствовал, что у сына нет желания обсуждать эту тему и что он мешает ему пройти.

Профессор отошел в сторону. Сын, проходя мимо, тронул его за плечо. Через пять секунд профессор Монтаг снова был один-одинешенек.

«Если и Паченски ничего не значит, то так и все остальное в жизни можно отнести к сущим мелочам», — подумал он, ослабил узел галстука и расстегнул пуговицу на воротнике рубашки. В комнате стояла нестерпимая духота. Цветы распространяли сладковатый запах, а от только что политой земли воздух был влажным. Он поднялся по лестнице, прошел не задерживаясь мимо номера жены, но у двери невестки остановился, услышав, как ему показалось, детские голоса. Он постучал и вошел. Старшая смерила его удивленным взглядом, а младшая лишь на секунду оторвалась от своего занятия — она выкладывала мозаику. Их мать, в утреннем халате, складывала в пакет белье, но все же успела поправить пояс, свободно висевший у талии, — профессор вошел неожиданно, — и предложила ему сесть.

Профессор Монтаг не собирался ее задерживать, а только, как он признался, хотел немного поговорить, например о том, довольна ли она комнатой?

— Конечно же! — заверила невестка и освободила от игрушек один из стульев.

Теперь профессору Монтагу пришлось сесть. Его ноги едва не оказались в самом центре мозаики, и он увидел, что младшая девочка пытается сложить пейзаж, но делает все неправильно. Однако именно ее неумелые детские потуги, нежелание воспользоваться помощью взрослого — она решительно потрясла головкой, — это необъяснимое упорство ребенка подействовали на него благотворно.

Невестка улыбнулась, увидев, как неловко он примостился посреди мозаичного поля. Конечно, ей было приятно, что он еще способен на трогательно-семейные чувства, что в последнее время случалось не так часто. Она села на колени и помогла младшей дочке подобрать оставшиеся фрагменты мозаики. Пока она возилась на полу, широкие рукава ее халата скользили по его ботинкам, а когда он убрал ноги в сторону, она подняла голову и посмотрела на него так, словно извинялась. Он ответил на ее взгляд, и по выражению его задумчивых глаз можно было догадаться, какая тяжелая ноша у него на сердце. Спокойные и уверенные движения младшей внучки помогли обоим преодолеть смущение, и они увидели, как под руками девочки рождается нечто похожее на картину, хотя и не совсем такую, как на коробке. Здесь отчетливо была видна часть крыши, а главное — листья деревьев вышли так, будто они колыхались на ветру. Вдруг он объявил:

— Я захватил с собой небольшой чемоданчик с самыми необходимыми вещами и взял достаточно денег и банковских чеков. Ирэне передай от меня привет.

От неожиданности у нее опустились руки, хотя смысл сказанного до нее не дошел.

— И не беспокойтесь, — добавил он, — за венок я заплачу сам.

Прошло два дня, но семья все еще оставалась в том же городе. Никто не понимал, как такое могло случиться. Одно было ясно: профессор Монтаг переехал в другую гостиницу, а без него они не смели покинуть Рим. Но сколько будет тянуться эта неизвестность? Они все время находились с ним рядом, Винцент буквально не отступал от него ни на шаг, хотя и старался не быть навязчивым. Конечно, ему следовало поговорить с отцом, коль тот этого хотел. Все гадали, отчего профессор Монтаг отреагировал на их заботу столь необычным образом.

— Он обходит какие-нибудь достопримечательности, — высказал свое мнение Винцент.

— Даже если это так, — подала голос невестка, — мы не имеем права указывать ему, как себя вести.

С этим все были согласны. Однако продолжали упрекать отца за то, что он неудачно выбрал слишком многолюдный и шумный город, чтобы именно тут выместить на близких свое недовольство.

— В конце концов никто из нас не знает этого города, — заявил Винцент, — а дети, им что, так и болтаться по мостовым?

О том, что у профессора Монтага все-таки были причины исчезнуть подобным образом, о его репликах, выдававших неплохую осведомленность о родственном сговоре в преддверии его смерти, и о попытках Винцента еще в Вероне рассеять эти подозрения все умолчали. И вообще: что они сделали не так? Безнадежно больные люди требуют особенной заботы!

Решили переждать. А поскольку старания Винцента оказались напрасными, то они заключили, что впредь будут опекать профессора Монтага еще настойчивее, вплоть до назойливости.

— Нам нужно подождать его у гостиницы, — предложила Ирэна, — а если он опять куда-нибудь направится, то должны пойти вместе с ним.

Во второй половине дня небо заволокли тучи. Солнце едва пробивалось сквозь серую пелену, так что ожидание на узкой улочке было не столь мучительно. Неприятным был лишь порывистый ветер, который раздувал платье невестки и срывал ее шляпку. Девочек отправили в гостиницу, чтобы они переждали бурю в холле, но по дороге они вынуждены были не раз искать укрытия от вздымавшейся пыли и песка. Винцент остался на том же месте.

— Вон он идет, — воскликнула Ирэна.

В самом деле, профессор Монтаг проворно вышел из двери, перекинулся парой слов с оказавшимися на его пути девочками, и хотя младшая показала пальцем в сторону родственников, он на них даже не посмотрел. Профессор, с растрепанными волосами, энергично шагал против ветра. Девочки растерянно глядели дедушке вслед, и взрослые не посмели в этот момент вмешаться со своими указаниями. Винцент громко скомандовал: «Пошли!» И вся семья тронулась. Никто и не пытался догнать профессора Монтага, однако нельзя было упускать его из виду. Но куда он направлялся?