— В том числе и чертовская куча золота, о которой он нам говорит.

— Кроме золота. Выйди на палубу, Никель. Почувствуй на своей шкуре холодный дождь, жгучий ветер. Это реальный мир, а не пушистый волшебный мир Ника Крика. Ты ничему не научился внутри? Если хочешь подобру-поздорову выйти наружу, надо всем угождать за счет кого-нибудь другого. Сейчас Сидней получает свое за наш счет, потом мы возьмем свое за его счет. Такое тут редко случается — называется амбициозные отношения.

— Симбиозные, — поправил Ник.

— Все равно, — кивнул Ленни. — Пойду в бар. — Выходя из туалета, он задержался, прислонился спиной к двери. — И еще одно: ваше с ним воркование вовсе не означает, что ты должен кишки перед ним выворачивать.

— В каком смысле?

Ленни постучал себя по носу:

— Ленни знает. У него чуткий нос. Не хочу, чтоб ты завоевал симпатию, используя свое тюремное заключение.

Ник взбесился.

— Пошел в задницу! — крикнул он, брызнув слюной.

Ленни снова постучал себя по носу:

— Пока мы договорились на этот счет. Ленни Нос.

Чем больше он пил в пустом баре, тем лучше понимал, что в течение ближайших дней за Ником надо хорошенько присматривать. Маленький гаденыш номинально уже получил пятьдесят процентов имущества Сиднея, и Ленни ясно видит, как он сматывается со своей долей, если не проявить предусмотрительность. Ленни крайне редко в жизни совершает ошибки, но, взяв с собой Ника, подорвал прежнюю непогрешимость. Откуда ему было знать, что старик решит выложить карты на стол именно в ту ночь, когда он явился с помощником? Несомненно, Сидней давно оценил способности и надежность Ленни и выбрал тот вечер, чтобы рассказать ему о воображаемом золоте. За каким хреном он привлек к делу Ника — тайна, покрытая мраком. Допустим, тридцать три процента несуществующего сокровища погоды не делают, но с завещанием полная чертовщина. Старый сукин сын знает Ника меньше недели и отдает жалкому неудачнику половину своего имущества. Если бы Ленни не была обещана другая половина, он усомнился бы в здравом уме Сиднея Стармена, но в сложившейся ситуации лучше, пожалуй, подыгрывать. Подобную ситуацию надо точно и тонко улаживать, а тонкость — одно из мощнейших орудий в арсенале Ленни. Он подмигнул барменше — пухлой крошке француженке с ореховыми глазами и прыщами, — а та в ответ нахмурилась, стараясь держаться как можно дальше. Ленни многие завидуют, но эффект, который он производит на женщин, — еще одно проклятие кровей кокни. Запив пиво очередной рюмкой водки, он поднялся со стула, возобновив атаки на игральный автомат. Когда закончит, барменша будет на том же месте, никуда не денется.

На второе утро в море Сидней Стармен проснулся с окостеневшей шеей и болью в горле. Медленно встал, повертел головой, пока боль не утихла, выпил глоток арманьяка для смазки глотки. Снаружи было светло — больше сквозь заросшие солью стекла ничего видно не было, — а когда он вышел на палубу, бледное небо покрывали арьергардные клочья разорванных ветром туч, волны катились, как масло, темный иберийский берег маячил на горизонте приближавшимся грозовым фронтом, низким, зловещим. Сидней ухватился за мокрые поручни и поднялся на цыпочки, глубоко втягивая носом в легкие бискайский воздух в надежде, что слабый запах Испании оживит его память. Он смотрел на берег Кантабрии со страхом и волнением блудного отца, возвращавшегося к брошенному семейству, и нервное предчувствие сглаживала только вера в справедливость своего решения. Почти огорчительно, что он вновь прибывает в страну после шестидесяти девяти лет душевных мучений, вытерпев двадцать часов физических страданий. Безусловно, море противилось возвращению. Захочет ли земля его снова принять?

Он зашагал вперед к носу, где стоял Ник с взъерошенными ветром волосами.

— Спасибо, что позаботились обо мне прошлой ночью, — сказал Сидней, приподняв кепку.

Ник пожал плечами, глядя вперед:

— Вы босс.

На берегу уже виднелись строения, маленькие рыбацкие лодки, возвращавшиеся в гавань.

— Что означает присловье мистера Ноулса, знаете, когда он стучит себя по носу?

— «Ленни Нос»? Он читал книгу о Бернарде Мэтьюсе и решил, что ему необходима фирменная фраза вроде «преквасно». Ленни Нос — нечто вроде имени и фамилии: Ленни Ноулс. — Ник огляделся. — На нервы действует, правда?

Сидней кивнул:

— Со временем, думаю, надоедает.

Он прислонился к поручням и посмотрел на Ника. Чайки кружили над траулерами, в воздухе слышался первый смолистый запах земли. Младший спутник старался сохранить незаинтересованный, даже скучающий вид, но губы выдавали волнение. Обнадеживающий признак.

— Хотите узнать больше о золоте? — спросил Сидней, вытирая носовым платком очки.

— Дело ваше, — пожал плечами Ник, изображая бесстрастие.

Сидней с улыбкой придвинулся ближе, оглядываясь по сторонам, не слышит ли кто.

— Как я уже говорил вам в Норфолке, там главным образом старые монеты. Слитков совсем мало. Они прибыли с испанских территорий в Южной Америке и составляли основную часть государственного золотого запаса, который хранился в Мадриде. В тридцать шестом году испанская армия под командованием генералов Франко, Молы и Кьепо де Льяно выступила против правительства в защиту государства и церкви от так называемой «красной угрозы». Немцы и итальянцы встали на ее сторону, а законное правительство поддерживали Мексика и Советский Союз. — Он поднял глаза на буревестника, как бы зависшего над головой. — Вы любите историю, мистер Крик?

Ник смотрел, как приливные волны разбиваются о дугообразный мол пляжа Сомо, чуял запах незнакомой еды и дыма, слышал корабельное радио, шипение моря под килем, взволнованные крики чаек, далекий грохот приближавшегося порта.

— Я свободу люблю, мистер Стармен, — ответил он. — Разве не ради этого велась война в Испании?

Сидней вздохнул:

— Не думаю.

— Так что там насчет золота?

— Да-да, — медленно кивнул Сидней, — в том-то и дело. Государственный резерв хранился в подвалах Испанского банка в Мадриде, а к концу лета тридцать шестого силы Франко были на окраинах города. Республиканское правительство ударилось в панику — будущее сулило лишь повязку на глаза и последнюю сигарету, — поэтому любой совет выглядел лучше, чем ничего. Джо Сталин высказывал массу советов. Отмечал, что потеря Мадрида не обязательно погубит страну, а потеря капитала наверняка погубит. Советовал для надежности перевезти весь золотой запас в Москву, пользуясь им, как валютным счетом, для закупки оружия и снаряжения. Посмотрите вон на тот военный корабль.

Светло-серый фрегат шел вдоль мола Пуэрточико, моряки в белой форме стояли у поручней со стороны моря.

— F-73, — прочел Ник на носу корабля. — «Каталунья».

— И у меня было когда-то такое же зрение, — с ворчливым восхищением вздохнул Сидней.

— Память у вас, видно, в полном порядке, — заметил Ник. — Испанское правительство приняло план Сталина?

Сидней кивнул:

— Что еще оно могло сделать? Попало в тиски между двумя идеологиями, и только одна казалась дружественной. — Он снял кепку, провел рукой по голове. — У Сталина был один гнусный подонок по фамилии Орлов, служил консультантом по безопасности при республиканском правительстве, которое поручило ему руководить транспортировкой золота. Он должен был сотрудничать с испанцем Негрином, бывшим тогда министром финансов, но, по-моему, действовал исключительно по своему усмотрению. Негрин организовал отправку золота из Мадрида на средиземноморское побережье в строжайшей тайне. Пятьсот шестьдесят тонн было спрятано в Карфагене в военно-морском арсенале. Орлов вызвал за ним из Одессы четыре русских корабля, и ночью двадцатого октября тридцать шестого года золото на сорока грузовиках доставили в порт. Никто не знал, что везет, а если у кого-то возникли догадки, они либо их проглотили, либо подавились. Говорят, Сталин хохотал до потери сознания, когда золото прибыло в Москву, и сказал: «Больше они своего золота не увидят, как не смогут за локоть себя укусить».