Триш уставилась на него.

— Надо позвонить в полицию. Такой тебе нужен ответ? Вот насколько это по-настоящему.

— Но ты же уничтожила улику.

— Нет, я только сказала… потому что я подумала, что она твоя. Я спрятала ее в подвале. Заперла в старом бабушкином чемодане.

Он покачал головой. Игры, с облегчением сказал он про себя, его ум сразу начал придумывать новый план, он постоянно что-то придумывал, находчиво перемешивал мысли, перегруппировывая их в связи с новыми событиями. Это характерное свойство любого первоклассного бизнесмена.

— Я не хочу, чтобы к нам в дом приходила полиция, — заявил ей Грэм. — Я оставлю кассету в полицейском участке с запиской о том, кому она принадлежит.

— Ты прямо сейчас это сделаешь? — Триш вытерла слезу в уголке глаза, как будто ее беспокойство уже слегка улеглось и больше уже не нужно было плакать.

— Да, конечно. Сходи за кассетой.

— Ты сейчас поедешь?

— Да. — Он дотронулся до ее щеки, стер широкий след от слезы большим пальцем, потом поцеловал влажную кожу.

— Не хочешь сначала посмотреть?

— Это вряд ли. Если все так ужасно, как ты говоришь, я лучше обойдусь.

— А я думаю, ты должен посмотреть. Ты не поверишь, насколько все это жутко и страшно.

— Мне правда совсем не хочется, — сказал он ей, ожидая, что она будет его умолять, просить, чтобы он разделил вместе с нею ношу ее горя.

— Ты должен тоже ее посмотреть. Я не хочу, чтобы у меня одной в голове бродили эти картинки.

В примерочной кабинке Дженни надела платье. Оно в какой-то степени сняло с нее налет дешевизны, которой с избытком хватало в ее характере, но неряшливые волосы с белесыми прядями и плохо наложенная косметика выдавали ее, выдавали в ней самозванку.

Ньюлэнд купил платье, заплатив наличными, и велел Дженни его не снимать, потом отвел ее в магазин белья напротив, где сам выбрал комплект, совершенно белый, весь в замысловатых кружевах. Потом они отправились за туфлями, уехали из Харборфронта, проехали вверх по Янг-стрит и припарковались у «Итон-центра». Дженни обрыскала магазины, она примеряла туфли, вышагивала по застеленному ковролином полу, улыбаясь в зеркала и потом взглядывая на Ньюлэнда, ища одобрения, чувствуя себя Золушкой, которая пытается найти пару идеально сидящих туфель, чтобы она придала ей походку принцессы.

— Впору? — спросил Ньюлэнд, мастерски угадывая ее фантазии.

— Как влитые.

— Продано.

Они пришли в салон красоты, где Ньюлэнд поговорил с женщиной у кассы и потихоньку передал ей несколько купюр. Женщина посмотрела в книгу регистраций и сделала удивленный вид. Какая наигранная, подумала Дженни. Ее проводили внутрь вне очереди и усадили в кресло в глубине зала, где Ньюлэнд объяснил, чего он хочет. Дженни смотрела на зеркальные отражения Ньюлэнда и стилиста, тощего мужчины с длинными, густыми, светлыми волосами, они обсуждали ее так, будто из нее нужно сделать новое и значительное произведение.

Когда стилист закончил мыть и сушить, резать и взбивать, из суеты за их спинами вышла женщина со столиком косметики на серебряной ножке и села рядом с креслом Дженни.

— Добрый вечер, — сказала женщина, искренне улыбаясь. — У вас прекрасная кожа. Как вы обычно наносите макияж?

Как обычно, в «Мёвенпике» стояла очередь. И как обычно, Стэн Ньюлэнд решил этот вопрос, купил себе дорогу в главный зал, где метрдотель, сняв с Дженни черное шерстяное пальто, усадил Ньюлэнда и его юную светловолосую спутницу за небольшой столик в центральном ряду.

— Ты выглядишь просто потрясающе, — сказал Ньюлэнд, беря меню и открывая его, но не глядя в перечень блюд, а не отводя глаз от лица Дженни, от этого милого личика, которое он с огромным удовольствием изуродует сегодня же ночью. Откупорит ее, говорил он себе, думая, рискнет ли он довести дело до конца. Слишком многие видели девушку с ним. Многие знают. Это возбуждало его, его пульс учащался при одной мысли о том, что его заметят.

Дженни улыбнулась, глядя в меню и чуть прищуриваясь, стараясь не испортить эффект только что приобретенного изящества. Она беспокойно улыбнулась, взглянув на Стэна, который просматривал меню и думал о девушках, которые были до этой, о том, как он играл с ними в ту же игру. Но то, что потом оставалось от них, нельзя было идентифицировать, так что, по правде говоря, он не забивал себе голову мыслью о том, что его на самом деле могут поймать. Эта игра всего лишь давала ему лишнее возбуждение. Девушки появлялись из огромного резервуара под названием «никто». Никто о них не заботился. Никто по ним не скучал. Никто не волновался о том, живы они или мертвы. Это были одноразовые живые существа, рожденные без цели, созданные исключительно для его весьма своеобразных убийственных развлечений.

— Все так красиво, — сказал Ньюлэнд, обращая ласковый взгляд на Дженни, которая оглядывала ресторан.

Она почувствовала легкость, едва не задохнулась, заметив свое отражение в зеркале. Она еле узнала себя, пораженная тем, как она вписалась в антураж вместе с остальными посетителями ресторана. Хорошо одетыми молодыми парами, увлеченно болтавшими о всевозможных важных вещах, мужчинами постарше и женщинами в костюмах и платьях из новейших модных коллекций. За соседним столиком сидела женщина средних лет и курила сигарету в черном мундштуке, на ней было черное платье, короткая нитка жемчуга, светлые волосы уложены в пучок. Она казалась такой утонченной, и ее как будто ничто не волновало, она даже не заметила официанта, долившего ей в чашечку кофе. Слишком занята своей значительной жизнью.

— Что? — спросила Дженни, глядя на Ньюлэнда.

— Я сказал, все так красиво.

Она кивнула и прикусила губу, глядя в меню прищуренными глазами и ощущая аромат, который таким теплым облаком поднимался от ее груди, которую она надушила новыми духами.

Триш вставила кассету в магнитофон и нажала кнопку, потом включила телевизор. Она оглянулась на Грэма, который сидел со стаканом в руке в своем любимом кожаном кресле винно-красного цвета и ждал, когда на экране проявится изображение.

— Ты правда думаешь?.. — спросил он.

— Да, ты должен знать. Мы должны разделить это. Ладно, в общем, просто сиди и смотри, хорошо?

Наблюдая за Триш, Грэм различил в этом что-то большее, чем признала бы Триш. Возможно, патологическое влечение. С одной стороны, запись ее возбуждала, с другой — отталкивала. Фокус состоял в том, чтобы принять гадливость и позволить ей внести новые краски в возбуждение. Управлять отрицанием, поглотить его, поглотить табу, отдаться ему до потери дыхания, отдаться восторгу до того предела, когда отключаются все нравственные соображения, преодолеваемые физическим наслаждением от насилия и секса. Выталкивание.

Наконец появилась картинка, заляпанный матрас, исписанные стены, обстановка подобрана таким образом, чтобы место выглядело скверным и заброшенным, насколько возможно, для создания нужного эффекта, хотя Грэм знал, что на самом деле сцена снималась в городской квартире где-то в Штатах и походила на загородный дом, который они использовали в Торонто. Для начала Ньюлэнд волочился за девицей, даже свозил ее в Нью-Йорк, потому что это была девушка с художественными наклонностями из Монреаля. Завороженная видами Нью-Йорка, музеями, галереями, театрами, магазинами. Семнадцатилетняя девица с холодной очарованностью смертью и претензиями на понимание искусства. Она всегда хотела присмотреться к смерти поближе. Вот ей и дали то, что она хотела. Внушили ей, что это искусство. Незаконное искусство, для которого она добровольно раздвинула ноги. Сначала добровольно.

Триш стояла у телевизора, смотрела, потом показала на экран.

— Тут только секс… сначала. Там молоденькая девушка.

— Насколько молоденькая?

— Увидишь. Вот она, — прошептала Триш, наклоняясь и включая звук, когда в комнату вошла девушка, совершенно одетая, чуть нервничая. Потом она посмотрела назад и вниз, села на край матраса и уставилась в объектив, разговаривая с человеком за камерой, режиссером, который отдавал команды. Ее выход в большое кино.