– Но почему именно Амелия, а не другая? – вдруг спросила Фрина.

Паоло отыскал брюки и ботинки, но не мог найти рубашку. После тщетных поисков он наконец нашел ее на подиуме, куда сам же и бросил.

– Почему Амелия? – повторила Фрина. – Ведь не из-за денег, по завещанию отца она ничего не получит.

– Мне это известно. Это ерунда. У нее есть немного денег, но дело не в этом. Я бы мог выбрать принцессу, и такое случалось, – добавил он самодовольно, расправляя рубашку. – Посмотри вон на ту полку, bella.

Фрина оглянулась. Там стояли пять скульптур – прекрасно выполненные обнаженные женские тела; это была одна и та же женщина.

– Взгляни на нее. Она великолепна, – прошептал Паоло на ухо Фрине. – Какие длинные ноги, прямая спина; с точки зрения скульптора она – совершенство. Если бы ты могла увидеть ее как я, bella, – без одежды. Вот ты сейчас красивая, я бы даже сказал, потрясающе красивая. Тебя нельзя ни с кем спутать. Если бы с тебя лепили Венеру, Диану или святую Жанну, все бы говорили: «А! Это мисс Фишер», потому что у тебя выразительное лицо. Но тело – это чистота линий и изящество. И только. С годами, прости меня, bella, ты обрюзгнешь, как любая женщина. Ты по-прежнему будешь красивой и необыкновенной. А моя Амелия всегда будет мечтой скульптора – старая, обрюзгшая, беременная. Она исключительная женщина. Когда я встретил ее, она была напугана: ее отец сущий мерзавец, свинья, грязное животное. Я выходил ее, я льстил ей, учил ее позировать обнаженной и любоваться своим телом, и теперь она совершенство. Мне никогда не найти никого лучше. Несомненно, здесь не обошлось без вмешательства святого Антония, который направлял меня всю жизнь. Благодаря ему я нашел Амелию и не стал бы рисковать ею даже ради удовольствия стереть с лица земли ее отвратительного папашу.

– Ясно, – кивнула Фрина. – А теперь ужин?

– Мы пойдем в кафе «Ройял», – объявил Паоло. – Если ты платишь. Можешь спрашивать меня о чем хочешь, я отвечу на любые вопросы, bellisima.

Он отыскал остальную одежду, взял шляпу, ключи и сигареты и вывел Фрину из мастерской.

Кафе «Ройял» было прибежищем богемы и художников. Фрина давно хотела побывать здесь. Попасть внутрь можно было через маленькую, обитую железом дверь, которая вела в затянутый паутиной подвал, где хранилось множество бочек, а затем в большую прокуренную комнату, где с балки свешивались фонари. Это немного напоминало пещеру горного короля или трюм корабля. Аппетитно пахло чесноком, жареным мясом, турецкими сигаретами и кофе. Весь день в очаге горели дрова, и их запах смешивался с дешевыми ароматами, парившими в воздухе.

Фрину церемонно провели к столу три официанта, забрали ее пальто и поставили перед ней бутылку и бокал. В бутылке оказалось ламбруско – крепкое пряное красное вино из долины По. Оно наилучшим образом подходило для морозной ночи.

Паоло знали в кафе «Ройял», хозяин лично вышел с кухни поприветствовать скульптора и его спутницу.

Паоло откинулся на спинку деревянного стула и поднял бокал.

– Я завершил свою нимфу благодаря восхитительной помощи этой молодой леди. Труд был тяжел, поэтому, Джузеппе, нам нужно подкрепиться. Что у тебя есть сегодня?

Джузеппе растянул рот в улыбке от уха до уха, демонстрируя сокровищницу золотых зубов, и принялся темпераментно объяснять что-то по-итальянски.

– Вы позволите мне самому сделать заказ? – спросил Паоло.

Фрина кивнула, потрясенная его манерами.

Джузеппе завершил свою речь широким жестом и громогласно передал заказ на кухню. Паоло налил Фрине еще бокал вина.

– Почему вы приехали в Австралию, Паоло?

– Ну, я родился во Флоренции. Вы бывали в этом городе?

Фрина кивнула. В мерцающем свете сходство с фавном было разительным, она в глубине души поздравила Амелию с удачей или провидением.

– Тогда вам известно, что это город, наполненный искусством. Если вы способны воспринимать прекрасное, вам не может там не понравиться. Мой отец занимается производством цемента. Полагаю, это хороший цемент, он на нем заработал свое состояние. Но я не люблю цемент и ничего не смыслю в бизнесе. Бывало, он посылал меня куда-то со всякими поручениями, а я вместо этого, забыв обо всем, принимался рассматривать парадные ворота, римские скульптуры или бронзовые статуи на площадях. Это совсем не радовало отца. Он отправил меня за границу следить за производством цемента. Но я не мог управлять рабочими, зато обнаружил, что по соседству добывают каррарский мрамор. Тогда отец заявил мне, что не желает меня видеть до тех пор, пока я не брошу свои художества, bella. Но я представил все те лица, которые смогу создать, и красавиц, которых покорю. Когда отец понял, что ему не под силу отвратить меня от красот мира, он лишил меня наследства. Сам он крестьянский сын, а крестьяне ни в грош не ставят искусство. Моя мать из небольшого аристократического рода. Она отдала мне все свои деньги и сказала: «Отправляйся в путь, сынок, и создавай красивые вещи. Возвращайся повидать меня, когда твой отец умрет. Только обязательно уезжай из Италии». Я взял половину денег. Я был свободен. Ага, вот и Джузеппе с пастой! Тебе понравится, bella. Такую я ел на родине. И даже лучше. Здесь продукты лучше тех, что мы можем позволить себе в Италии.

Джузеппе поставил перед ними блюдо со странными зелеными макаронами, смешанными с маслинами, куриной печенкой, луком и грибами, все это было заправлено оливковым маслом. Аромат был восхитительным. Паоло положил себе полную тарелку и продолжил:

– Тогда я спросил самого себя: куда мне отправиться? В Америку? Но мне не понравились те американцы, которых я встречал. Я приехал в доки Марселя и зашел в таверну, чтобы все обдумать. Там я повстречал матросов с австралийского корабля. Это были грузчики и кочегары. Ах, какие у них были лица! А какие тела! Я говорю как художник, ты понимаешь, с сексуальной точки зрения меня мужчины не интересуют. – Он отправил в рот несколько ложек пасты и в восторге помахал вилкой. – Они пригласили меня за свой стол, и мы распили с ними несколько бутылок вина. Это развязало мне язык, и я решился испробовать свои знания английского на носителях языка. Поначалу я их совсем не понимал. Очень сильный акцент, понимаете? Корабль отплывал той же ночью. Они взяли меня, чтобы я присматривал за породистым жеребцом: его конюха арестовала полиция за бучу в борделе. Марсель – город грубых нравов. Я всегда любил лошадей и согласился присматривать за Темным Днем во время плавания в Австралию. Коня надо было доставить в Новую Зеландию. Великолепный жеребец! Немало пришлось мне с ним повозиться. Гордец был необыкновенный, и нрав дьявольский. Потом его хозяин отвалил мне триста фунтов за бронзовую скульптуру, которую я с него сделал. Но я нашел на него управу.

– Какую же?

– Когда конь принимался ржать и метаться так, что я начинал опасаться за его ноги и того больше за свою жизнь, я подносил ему пропитанный медом овес и бренди. Поначалу ему не нравился вкус, но потом он чуть не вырывал у меня из рук бутылку. После этого «лечения» жеребец становился тихим и умиротворенным и укладывался на пол в стойле. К счастью, лошади не страдают от похмелья. Мы доплыли до Мельбурна, и я с сожалением распрощался со своим подопечным. Ему тоже не хотелось со мной расставаться. Я рассказал его новому владельцу про бренди. Так что жеребец благополучно доплыл до Новой Зеландии, где произвел многочисленное потомство. Я бродил по Мельбурну, пока не нашел это место. Джузеппе принял меня как родного. Он нашел мне мастерскую и познакомил со многими художниками, мне даже не пришлось тратить мамины деньги. Я хороший скульптор. И мне здесь нравится. Отличная еда и климат, как во Флоренции, а женщины красивые и любезные. Ни один разумный человек не станет требовать большего. Но мне досталось больше. Амелия как-то пришла на вечеринку учащихся художественной школы. Стоило мне увидеть ее, я понял: это именно то тело, которое я искал всю жизнь. Она была страшно напугана, я едва мог вытянуть из нее слово. Даже бренди не оживляло ее, а лишь делало сонной и еще более печальной. Только после многомесячной осады она позволила мне приблизиться. Я был потрясен, когда узнал, почему она не девственница, а в последнем я был уверен из-за ее манеры держаться. – Паоло доел пасту и выпил еще вина. – Только подумать: надругаться над ребенком! Ее отец был настоящее чудовище, я очень рад, что кто-то взял на себя труд убрать его из этого мира. Но это не моих рук дело. Я собираюсь жениться на Амелии и навсегда увести ее из этого мрачного дома. Со мной она станет дороднее, счастливее, и у нас будет много детей. Она любит ребятишек. И я тоже. Я покажу вам работы, которые сделал с ее воспитанников. Scugnizzi [19]–дети улицы, все до единого, но какая жизненная сила скрыта в этих худеньких телах! И еще. Вы видели ее портреты?