Агентство уже закрывалось, женщина возилась с дверной решеткой, пытаясь ее опустить. Она повисла на ней всем телом, но там, видимо, что-то заело, и женщина во взъерошенной шубе болтала над землей ногами в «казачках». Наконец она спрыгнула – прямиком в лужу, обрызгав себя и подошедшую Клару. Чертыхнувшись, женщина снова отперла двери и зажгла в офисе свет.

Клара заглянула внутрь. На сегодня они с Вебером не договаривались – встречались всегда у нее, когда он приводил клиентов. Сейчас Кларе просто было по дороге – возвращалась от слесаря, изготовившего дополнительный комплект ключей. Подбросить бы их сейчас в агентство – тогда завтра можно будет отлучиться из дому, ведь у нее так много дел, которые необходимо уладить перед отъездом.

– Я опоздала – можно ли оставить у вас ключи? – Они были еще теплые – только-только со шлифовального станка.

– Для кого? – Губы женщины слиплись от помады.

– Для пана Вебера.

Женщина не пропустила Клару внутрь, просунула под решеткой руку с пластиковым пакетом, набитым не то пещами, не то тряпками.

– А вы… – заикнулась Клара. Она вряд ли решилась бы доверить ключи уборщице.

– Его жена.

Отдергивать руку было неприлично, и Клара поглубже сунула ее в протянутый пакет, однако, усомнившись, спрятала ключи в собственную перчатку, прежде чем успела осмыслить, что делает. Эта шкварка не вызывала у нее ни малейшего доверия. Возможно, она и говорит правду, возможно, действительно является женой Вебера – в конце концов, пару иногда создают совершенно несхожие между собой люди… Шкварка, как правило, остается в тени, в тылу – такой себе мешок с деньжатами. Он же – лощеная витрина. Кто знает, может, мафия продала Вебера этой бабище – тогда у него дурная карма, усмехнулась Клара, выходя из трамвая. Ведь он, кажется, верит в переселение душ и во всякую подобную дребедень – сам же говорил, что теория реинкарнации, по его мнению, весьма логична.

– Ах, вот ты где! – Клара поперхнулась крекером от неожиданности, прежде чем увидела, что ее обвили рукава темно-синего плаща Минотавра.

Засмотревшись на витрины Свентокшиской, она не заметила его роскошной шевелюры с проседью, хотя он и возвышался над уличной толпой. Да и снег к тому же приглушал шаги.

Вот и остались они наедине – что дальше? Начинать потрошить свои чувства в стерильной белой операционной?

Он потянул Клару за шарф. У нее потекли слезы.

– Я очень, очень любил твою маму.

Он не смог приехать на похороны, зато прислал самый большой венок – один из тех бесполезных, украшенных цветами спасательных кругов, которые могильщики бросают на свежий холм.

– Забери кровать, – попросила она.

– Отдай лучше в больницу, там пригодится.

– Угу… – Ей едва удавалось не разрыдаться.

– Клара, милая, никто бы не смог сделать больше, чем ты. Ты ей помогала всем, чем могла.

– Морфий ей помогал, а не я.

Он увлек ее в сторону кафе на углу Нового Света. Когда они вошли, он выбрал столик подальше от окна, около фортепиано.

– Холодно? – Он обтер ее замерзшие, мокрые от слез щеки. – Съешь что-нибудь горяченькое? – Он поманил официантку.

– Нет, чая вполне достаточно.

– Рад тебя видеть. Возьми по крайней мере глинтвейн.

– Чай с пончиком, пожалуйста.

– Ты похудела. Я о тебе беспокоюсь. Я слышал…

– Ничего, я справляюсь, – перебила она его.

– У Кавецкого? – с сочувствием спросил он.

– В четверг я улетаю в Китай.

Он взял бутылку коньяка с тележки проходившей мимо официантки.

– Сделай хотя бы глоток, – пододвинул он к ней рюмку. – Неужели ты хочешь быть какой-то знахаркой? Почему ты не сказала, что идешь работать к этому…

– Между прочим, он профессор.

– Иди лучше ко мне, у меня ты будешь прилично зарабатывать, по крайней мере кое-чему научишься.

– О да-а, – Клара выпила коньяк.

Она не любила алкоголь – пьянела даже от одного бокала пива. Но сейчас ей хотелось показать ему, что в ней хоть что-то изменилось. Хорошо бы продемонстрировать еще и выдержку.

Она не слышала, что он говорил, – видела только, как двигаются его капризные губы – губы гурмана. Если рядом не оказывалось изысканного блюда или нежной женской кожи, он готов был дегустировать и воздух.

– Ты мне не звонишь, потому что скучаешь по мне, – произнес он с теплотой в голосе.

– Что?

– Мы так одиноки. Но ты ведь сама сказала: все кончено… Что ж, я понимаю. Знаешь, когда меня одолевает искушение позвонить тебе, я отправляюсь бегать. Изматываю себя бегом.

Лабиринт Минотавра, как и полагается, был полон ловушек и тупиковых коридоров. Клара уже давно отказалась от идеи проследить его извилистые ходы.

– И ты в неплохой форме.

Он не уловил издевки.

– Ты покраснела.

– Дело в коньяке. Я должна идти.

– Клара, отбросим эти глупости, ведь это так редко бывает… У меня вот никогда… Нет, в самом деле, это такая редкость, когда два человека не просто рядом, а именно вместе… Поверь мне.

– И что я должна тебе сказать?

– Ничего, мне достаточно смотреть на тебя. Ты так красива…

Она знала эту его манеру, привыкла к ней, как женщины, живущие с пьяницами, привыкают к их болтовне, когда от признаний недалеко до оскорблений. Вот сейчас он непременно скажет что-нибудь такое, что ее наверняка заденет. Нет, ничего оскорбительного, ведь нокаутировать можно и чем-нибудь эдаким, поэтическим – подойдет и цитата из Коэна, и сравнение с Одри Хепберн из «Завтрака у Тиффани».

– Когда с нас сходят краски юности, мы все становимся седыми, – произнес он, накручивая на палец ее мокрый от снега локон.

Интересно, откуда он это выкопал, подумала Клара. На прессу времени у него нет, читает разве что специальные журналы на немецком. Книги – только в дороге. Покупает их обычно в аэропорту, просматривая список бестселлеров, и подыскивает себе что-нибудь серьезное, в твердом переплете. Да, он имеет обыкновение брать с собой чтиво и любовницу. Она была с ним в Тунисе и в Греции – плавала, загорала, а он, лежа на матраце в бассейне, добросовестно перелистывал страницы какой-нибудь модной новинки, смачивая пальцы в воде. Клара подозревала, что о прочитанном он подробно докладывает жене, обеспечивая себе тем самым почти безупречное алиби. «Милая, все время были конференции, а потом я спал и читал. Просто оторваться не мог. Думаю, ты согласишься со мной, что вещь потрясающая…»

Солидные тома он оставлял в своем кабинете. Порой среди них на короткое время появлялись и другие обложки, не вписывающиеся в коллекцию, – томик американской поэзии, альбом компьютерной графики, а однажды даже «Введение в славянскую керамику». Эти скромные книжечки знаменовали собой мимолетные любовные приключения – вероятнее всего, со студентками, а вот старательно подобранная литература должна была свидетельствовать об установившихся привычках и предпочтениях.

– Клара, я паковал вещи и нашел твои письма. И еще, помнишь, ты как-то отправила мне на Мазуры [9]свой диплом?

– Угу, заказным письмом. Я ухожу, а то консульство закроется и я не получу визу.

– Я подвезу, – полез он за бумажником.

– Нет, спасибо.

– Брось, я же только тебя подвезу.

На самом деле все эти слова – его уверения, ее сухой отказ – не имели никакого значения. Подлинный «разговор» происходил под круглой столешницей между ее, влажным влагалищем и его напряженным членом. Они охотно сцепились бы, подобно собакам, если бы только очутились сейчас в его кабинете… а лучше в гостинице, где их не будут удручать лишние воспоминания… Отменная память Минотавра намертво зафиксировала однажды подобранный к Кларе шифр, который никогда не давал сбоев: губы, соски, клитор, клитор губами и соски рукой одновременно…

Когда, бывало, он в ванной завершал приготовления к любовной битве, Клара включала телевизор и забавлялась с гостиничным сейфом, расположенным, как правило, в шкафу. Ей нравилось мечтать о спрятанных там драгоценностях. У нее самой не было ничего такого, что стоило бы спрятать в сейф, – ничего, кроме документов, поэтому она нажимала 1, 9, 6, 7 – год своего рождения – и прятала туда использованные трамвайные билеты.