«Самое раннее воспоминание о сексуальных фантазиях, связанных с твоей матерью?» Зонтаг, честное слово, я не помню. Мать была для меня не человеком, а, скорее, климатом, в котором я рос. Все, что мне приходит в голову сексуального в связи с ней, это сиденье в разных углах комнаты, которую я ощущал своей тюрьмой (снаружи было солнце, а внизу по течению реки сыновья рудокопов ловили форель); но, по мере того как я воображал себе, что мы будем делать вместе с Джейн Рассел, когда поженимся, тюрьма эта становилась все более удобной, просторной и роскошной.

Мамочка берет в руки резиновую палку и говорит:

– С этой штуковиной я могу заставить любую девчонку визжать и извиваться, как бомж, которого полицейский избивает своей крепкой дубинкой. Но не переживай. Если будешь в точности исполнять то, что я тебе прикажу, я буду добра с тобой. Кивни, если хочешь, чтобы все было наилучшим образом.

Роскошная теперь совсем покорна, она уже почти не существует как личность. Ее сучья смелость и сучья надменность парализованы необычностью ситуации. Я хотел бы, чтобы она сейчас неожиданно набросилась на Большую Мамочку и поборолась с ней за ключ, лежащий в бездонном кармане юбки. Разумеется, Мамочка победит и позовет на помощь женщину помоложе и не такую толстую, одетую в рабочие штаны, обрезанные до паха. Но если всякий раз, сталкиваясь с трудностями, я буду придумывать нового персонажа, у меня скоро накопится полный зал женщин, с которыми будет просто не справиться. Дорога к счастью ведет через врата воздержания. Кто это сказал? Платон? Безумный Хизлоп? Председатель Мао? А может, я сам это придумал. Итак, Роскошная смотрит на Мамочку с ожесточением, но кивает – да, она будет делать то, что ей скажут.

Большая Мамочка так и сидит в юбке, толку от которой немного, ведь она ничего не прикрывает, но зато на ней есть полезный карман, и поверхность стола не холодит зад. Она закуривает, аккуратно кладет одну ногу на другую и мяпсо говорит:

– Избавиться от этих босоножек. Стяни с себя эти тесные джинсы и все, что под ними. Можешь делать это медленно.

Роскошная не собирается устраивать для этой толстухи стриптиз. Она быстро и как бы между делом сбрасывает босоножки, снимает серебряные браслеты со щиколотки, джинсы, трусики, складывая все это аккуратной стопкой на полу рядом с блузкой. Потом опять надевает браслеты, потому что так угодно Мамочке, и становится перед ней, с плотно сжатыми ногами, одно колено чуть согнуто, груди прижаты скрещенными руками. Что можно сказать о ее теле, кроме того, что оно сильное, вес средний и грудь большая? Она могла бы выглядеть, как издательница, у которой была немного удлиненная и элегантная верхняя часть тела, расширявшаяся к бокам, которые еще немного расширялись к бедрам коротких полных ног. То есть выше талии она была полнее, чем Венера Боттичелли, а снизу – помельче, чем традиционная Венера Рубенса; несколько странное тело, но очень симпатичное в обнаженном виде. В одежде она выглядела весьма заурядно, поскольку стеснялась своих ног и прятала их под широкими юбками и платьями с завышенной талией. Она сознательно делала себя обычной и непривлекательной, думая, что если мужчина обращает на нее внимание на улице, то непременно смеется над ее короткими ногами. Однажды, когда мы вместе выпивали, я пытался объяснить, что ей следовало бы одеваться длясвоего тела, а не вопреки ему. Она сказала:

– Хочешь, чтобы я одевалась как проститутка?

Я ответил:

– Только идиоты уверены, что привлекательно одетая женщина – непременно проститутка. Ты общаешься с интеллигентными людьми, и им будет очень приятно, если ты станешь одеваться менее скромно.

– А ты-то сам почему не одеваешься менее скромно?

– Моим друзьям нравится, как я одеваюсь.

– Обманщик. Ты точно такой же, как я. У тебя нет друзей, есть только коллеги и эпизодические женщины на одну ночь, такие же одинокие, как ты сам.

– Пытаешься сменить тему? Моя одежда сшита точно по мне и идеально мне подходит.

– Выглядит она довольно неуклюже.

– Мужчине не обязательно выглядеть привлекательно.

– Сидящей перед тобой женщине этого тоже не требуется.

– Между нами существует различие, никак не связанное с полом. Мне друзья не нужны, а ты стала бы только счастливее, если бы была не так одинока. На мой взгляд, ты очень привлекательная женщина. Если бы ты потрудилась потратить хоть каплю воображения на свой внешний вид, окружающие поняли бы, что ты хочешь подать себя социально, а вовсе не исключительно сексуально. Мужчины и женщины заметили бы тебя и стали бы стремиться общаться с тобой.

– Тебе не нужны друзья?

– Нет. Я совершенно счастлив и без них.

Она засмеялась и сказала:

– Ты врун. Ты несчастный, несчастный обманщик.

Я ничего не ответил, потому что был почти готов разозлиться. Тут Зонтаг и заявила:

– Предлагаю сделку. Купи мне что-нибудь, что ты хотел бы видеть на мне, а я потрачу такую же сумму на одежду для тебя.

– И что же ты мне купишь?

– Джинсы и вельветовые брюки. Кожаную куртку. Цветные футболки. Может быть, еще домашний халат.

– Я слишком стар для такой бредовой одежды.

– В Америке и на континенте даже старики так одеваются, и никому это не кажется смешным.

– Но мы в Шотландии.

– Что ж, будем считать, что сделка не состоялась.

Ее фигура прекрасно подошла бы для Роскошной, если бы не напоминала мне с такой болезненной остротой об ее одиночестве, ее привычке просить меня уйти сразу, как только заканчивалась наша постельная сцена, ее печали, которая разъедает мою душу, хотя мы не виделись уже восемь или девять лет. Я слышал, что у нее был удар, парализовало всю правую часть тела, так что она сидит взаперти, я должен был бы навестить ее, я собирался навестить ее. Пусть у Роскошной будет тело Мэрилин Монро, нет, она тоже была ранимой и одинокой, или тело Джейн Мэнсфилд, БОЖЕ, НЕТ, ей оторвало голову в автомобильной катастрофе, пусть у Роскошной будет лицо и тело Джейн Рассел. Помни, не чье-нибудь, а Джейн Рассел, я имею в виду Роскошную, и маму, то есть Большую Мамочку, да что же я все время путаю свою мать с Большой Мамочкой, ведь у них нет СОВЕРШЕННО НИЧЕГО ОБЩЕГО, мать была уважаемой женщиной (пока не сбежала из дома) и вовсе не была лесбиянкой (она сбежала с мужчиной), была высокой и совсем не толстой, а тело Большой Мамочки я взял у той барменши из Глазго и, может быть, еще у той проститутки из-под моста, А ПО ХАРАКТЕРУ МАМОЧКА ВООБЩЕ НЕ ПОХОЖА НИ НА КОГО ИЗ РЕАЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ. Может, мать иногда и ненавидела женщин, но они ей по-настоящему доверяли. В отличие от меня, ей никогда не нравилось оскорблять людей, даже в мыслях. Я почти на сто процентов уверен в этом. Хм, так я не на все сто процентов уверен в этом?

Допей виски из бокала Никто не может быть уверен на сто процентов ни в чем. Так устроен мир – невозможно смотреть на что-либо только с одной стороны. Ей, должно быть, доставляло какое-то особое удовольствие расстраивать мои дружеские отношения с ребятами, удерживать меня подле себя, подбадривать меня в учебе, но ей уж точно не могло бы понравиться возбуждение, которое я испытываю, когда Мамочка тушит сигарету, указывает на маленькую кучку вещей Жанин на полу и говорит ласково:

– Надень это. Начни с подвязок.

Могу ли я представить себе, что Роскошная подчинится этому приказу? Даже если поначалу она сомневается, она не может не видеть, как Мамочка берет в правую руку резиновую палку и красноречиво похлопывает ею себя по левой ладони. Конечно, я готов это представить. Безумный Хизлоп был мужчиной небольшого роста, и он издевался над шестью мальчиками (причем один из них был выше его), выстраивая их в ряд с вытянутыми руками и нанося каждому по шесть ударов своей плеткой с тремя хвостами. Пятеро из них по-настоящему плакали, а самый высокий только сердито хмурился, сжимая зубы. Хизлоп смотрел на нас и говорил с невыносимым наслаждением: