– Маргарита, ты должна пойти в церковь!
– Она не могла умереть! Она же моя мама! Бог не может быть таким жестоким!
– Она никогда не оставит тебя, – мягко говорил Антонио. – Она будет наблюдать за тобой с небес и, если увидит, как ты плачешь, очень расстроится.
Маргарита подняла к нему залитое слезами лицо и всхлипнула.
– Она была особенная, Антонио! Она верила в меня, заботилась обо мне! Она обещала, что в жизни меня ожидает чудо! А теперь! У меня остался только отец и его пекарня! Да ему будет некогда мной заниматься.
– У меня всегда найдется для тебя время, Маргарита. Я буду о тебе заботиться, – уверенно сказал он и взял ее за руку, помогая подняться.
– Обещаешь?
– Теперь всю жизнь мы будем делиться всем, обещаю… – Когда она попыталась улыбнуться, он добавил: – Ну что, готова идти в церковь? Ты должна проводить маму в последний путь. Все остальные уже там.
Маргарита снова всхлипнула.
– А ты пойдешь со мной?
– Пойду… и сяду рядом с тобой… и однажды я даже женюсь на тебя.
Детские воспоминания исчезли так же неожиданно, как и появились. Ей стало спокойнее. Маргарите казалось, что она принадлежит Антонио, как и вся ее жизнь. Он был для нее чем-то вроде любимой игрушки, уютным образом, дающим покой и уверенность. Теперь известный всему свету художник воплощал собой что-то еще более восхитительное. Что-то роскошное, возбуждающее и неведомое. Если она согласится на его предложение и увидит мир, лежащий за пределами Трастевере, для сердца ее возврата назад, в привычный с детства мир, уже не будет. Это как ящик Пандоры: единожды открыв его, прежнего уже не воротишь. Одна мысль о подобном приводила ее в ужас.
И заставляла снова и снова представлять себе будущее в Трастевере.
Антонио Перацци, непутевый младший брат Донато, был помощником конюха и учился делать стремена и седла, но ему прочили хорошее будущее. В прошлом году парню предложили помогать брату в конюшнях дворца Киджи. Он хвалился, что скоро истинные его дарования будут оценены по достоинству. Тогда он станет конюхом и сможет сопровождать синьора Киджи или одну из его любовниц в поездках между виллой и Ватиканом, где они были частыми гостями.
Услышав легкие шаги по крыше рядом со своим окном, Маргарита выскочила из-под покрывала. Она распахнула пошире оконные ставни и в смятении помогла Антонио забраться в свою комнату. Словно бы внезапно материализовавшись из ее мыслей, он стоял перед ней, уперев руки в боки, в зеленой рубахе с кожаным кантом, темно-желтых шерстяных штанах, кожаных сапогах с разрезом и отворотами и маленькой кожаной шапочке. От его гладкого, безбородого лица и взъерошенной медового цвета копны волос веяло стойким запахом лошадиного пота.
– Ты с ума сошел! Что ты тут делаешь? – спросила она шепотом, все еще не веря своим глазам. – Тебя же увидят!
– Я постарался, чтобы меня никто не заметил. Но я должен узнать! Неужели великий Рафаэль Урбинский не только пожелал с тобой познакомиться, но и хочет, чтобы ты позировала для одной из его картин?
– Тебе Донато рассказал?
– Конечно. Мой брат всегда мне все рассказывает.
– Мы встретились вчера на холме Джаниколо, – с сомнением начала она, будто речь шла о чем-то очень личном. – В общем, сначала я ему не поверила. Но он послал одного из своих помощников за мной, и я увидела, что руки у того испачканы мелками, а штаны все в краске. Антонио замер, его серо-голубые глаза расширились, а потом он неожиданно хлопнул себя ладонью по лбу. Обняв ее за плечи, он выпалил:
– Ты должна это сделать!
– Что сделать?
– Ты должна позировать для Рафаэля! Она отвернулась.
– Ну, не знаю.
– Ты должна думать только о своем будущем, дорогая. Удача улыбается лишь тем, кто смел и может ухватить ее за хвост!
Не обращая внимания на банальность этой фразы и странную тревогу, закравшуюся в душу, Маргарита спросила:
– Разве ты не говорил мне, что встреча с тобой – моя самая большая удача?
Он схватил ее за плечи, на сей раз властно, и притянул себе. Как раньше, он нашел ее губы и поцеловал с такой страстью, что она лишилась всякой возможности спорить.
– Сделай это ради нас, дорогая, – шептал он. – Это поможет нам начать новую жизнь. Пожалуйста! Пообещай, что хотя бы подумаешь над его предложением.
Маргарита ощущала напор сильного тела и желание ему поддаться.
– Хорошо, я подумаю.
– Вот и славно. – Он поцеловал ее в шею и улыбнулся.
Через секунду он уже был по другую сторону окна, но обернулся, будто о чем-то вспомнив. Ветерок взметнул навстречу ему тонкие занавески.
– Кстати, о тех золотых флоринах, которые тебе оставил Рафаэль, – произнес он, озорно поблескивая глазами. – Было бы замечательно, если бы ты дала один из них моей матери. – Голубые глаза сверкнули под лунным светом. – Не могу ничего обещать, но мне думается, что такой поступок окончательно убедит ее в серьезности твоего намерения породниться с ней.
– Я не могу сейчас спуститься. Отец услышит!
– Тогда принеси его завтра на конюшню, когда пойдешь в мастерскую Рафаэля, хорошо? Ты должна снова с ним встретиться. Чтобы извиниться.
– Раз ты меня об этом просишь, я подумаю.
– Подумай. И, кроме этого, не думай ни о чем другом. Этим ты доставишь мне огромное удовольствие.
Все еще находясь под впечатлением страстного поцелуя, окруженная давно забытыми образами из прошлого, Маргарита с трудом различила тихий стук в дверь. Не успела она ответить, как ручка двери повернулась и вошел Донато.
– Не спишь? – спросил он. – Мне показалось, что я слышал тут какие-то голоса.
– Не сплю, – ответила Маргарита.
Донато стал ей братом. Они вместе выросли, вчетвером, их детство прошло в одном и том же месте: на узких улочках и проулках Трастевере, между древними Порта Сеттимиана и роскошным дворцом Киджи.
Донато присел на край кровати. Она снова почувствовала знакомый запах кожи и лошадиного пота и улыбнулась ему. Так они и сидели в кругу неровного света лампы. Донато был высок и худощав, с гладкими темными волосами до плеч, приплюснутым тосканским носом и румяными щеками. Он был таким хорошим, что порой казался Маргарите воплощением доброты. Именно из-за него она так любила Антонио.
– Легация рассказала мне о том, что произошло сегодня, – мягко сказал он. – Как ты?
– Это просто невероятно. – Она бросила осторожный взгляд за окно, где только что стоял Антонио, и ее мысли тут же вернулись к тем временам, о которых лучше было не думать.
– Тем не менее ты сама отказываешься от возможности проверить, правда ли это. А вдруг это правда?
– Что может быть общего у этих людей с такими, как я? – Она наклонилась и снова прижала колени к груди, укрыв их покрывалом.
– Ты красивая девушка, дорогая. Неужели тебе так трудно поверить в то, что великий художник разглядел в тебе эту красоту?
– Он рисует королей и принцев и расписывает стены Ватиканского дворца для самого Папы Римского! А мы печем хлеб. Неужели великий Рафаэль этого не заметил? Даже если и заметил, что будет со мной потом, когда все закончится?
– Тогда перед тобой откроется целый мир. Твоя жизнь станет легендой!
– А как же твой брат? Что будет с ним? Мы же обещаны друг другу!
– С Антонио все будет в порядке, дорогая. Не волнуйся за него. – Прочитав сомнение на ее лице, Донато осторожно взял ее за руку. – Бедная девочка. Жаль, что ты не можешь видеть себя так, как тебя видят другие. И как вижу тебя я. – На его губах играла улыбка. Лунный свет, пробивавшийся сквозь окно, отражался в темных глазах. Он наклонился к ней и сильнее сжал руку. – Я знаю одну женщину, служанку дамы с виллы Киджи. Нас познакомил мой брат. – Почему-то эта фраза явно далась ему с трудом, но он продолжил: – Я как-то выручил ее в деле, касавшемся Антонио, и с тех пор она считает себя моей должницей. Завтра на рассвете приходи на конюшни. Я попробую сделать кое-что, что поможет тебе принять правильное решение. И сравнить ту роль, которую ты играешь в жизни моего брата, с тем, как способен изменить твою судьбу Рафаэль.