Джулио всегда любил и уважал Рафаэля, но теперь он чувствовал нестерпимое желание сотворить с ним что-нибудь вроде того, что сделал наемник Лучиани.

Однако то, что он услышал, помогло ему многое понять. Теперь становилось ясно, почему она отказывалась посидеть и поговорить с ним дольше минуты. Руки Джулио сжались в кулаки. Он знал, что такое страсть и лишающее рассудка желание, но, как и кем бы ни искушал его Рафаэль, находил в себе силы противиться. Его никогда не прельщали дешевые шлюхи из квартала дель Ортаччо. Он ждал, когда придет настоящая любовь и утолит его страсть. Этого он готов был ждать столько, сколько потребуется, какие бы речи ни вел учитель о том, что познание плотских утех обогатит его мастерство художника.

Джулио никогда не любил всерьез, так, чтобы побороть все сомнения. То, что он чувствовал к Елене, было, скорее, не сердечной склонностью, а желанием не дать ее в обиду. Он сам объяснял это себе как сострадание, а не нежную привязанность. Однако же сострадание это оказалось настолько сильно, что теперь полностью занимало все его мысли. Выходя из кухни, он собирался что-то предпринять. Оставалось лишь решить, что именно.

18

В воскресенье пошел снег, и весь Рим высыпал на улицу, чтобы посмотреть на странные белые хлопья которые таяли, едва коснувшись земли. Но горожан это не смущало. Они наблюдали за чудом, волшебной красотой, отвлекшей их от беспросветности повседневной жизни.

Полумертвый от усталости Рафаэль ехал верхом из Ватикана в свою мастерскую. Было уже очень поздно На фресках обнаружилась досадная неточность: против изначального замысла Амур оказался совсем не похож на Агостино. Рафаэль не мог оторваться от работы ни на минуту. Выяснилось, что штукатурка для одного из слоев неправильно смешана и наложена учениками, и Рафаэлю пришлось бросить все дела, чтобы собственноручно переделать неудачный участок до того, как высохло все вокруг него. Но это было еще не все.

Рафаэлю наконец удалось добиться личной аудиенции у Его Святейшества, на которой он надеялся вытребовать себе право на кольцо из Домус Ауреа. Все последнее время понтифик был занят укреплением союза с Испанией и Францией, и впервые за несколько недель со дня находки кольца Рафаэль получил возможность ее обсудить. Однако, как только он вошел в приемную залу, откуда-то из боковой двери появился кардинал Биббиена – сама набожность, руки сложены в молитвенном жесте – и по сути дела взялся руководить всем ходом беседы. На Рафаэля посыпались вопросы о продвижении заказов, в итоге возможности спросить о кольце так и не подвернулось.

Он не понимал, что происходит. Хотел ли Биббиена оставить кольцо себе или преследовал какие-то иные цели, но в тот вечер Рафаэль покинул Ватикан в полной уверенности, что без боя реликвию ему не отдадут. Холодный, колючий взгляд кардинала обещал жесточайшую схватку. Похоже, судьба послала ему слишком сильного противника.

В мастерскую вошла Маргарита, и все примолкли. Было далеко за полдень, ветер продувал узенькие и кривые улочки Рима и холодным клинком проникал под плотный голубой плащ бедной Маргариты. Мгновение – и все взгляды отвратились от нее, будто ее и не было. Это показное безразличие пробирало ее холодом до костей почище, чем ветер за стенами. Для всех здесь она явно была очередным трофеем учителя, и не более того.

– Его нет, – крикнул кто-то, не разводя церемоний, и сразу отвернулся к мольберту. Конечно, этим человеком оказался седеющий щеголь да Удине, который решил ясно выказать ей свое отношение. Она ему не нравилась в принципе, и делать ей здесь, по его разумению, было нечего.

– Когда он обещал быть? – Маргарита заставила себя разговаривать вежливо.

Ее собеседник не дал себе труда обернуться.

– Учитель – человек свободный, он делает то, что считает нужным, синьорина. Его настроение столь же переменчиво, как погода, так что не стоит ожидать, что он будет долго сидеть на одном месте.

Он имел в виду: с одной и той же женщиной, это было очевидно. Она уже успела понять, что иногда намеки бьют больнее, чем прямо высказанные соображения.

Маргарита сделала шаг вперед, заставляя себя не бояться брошенного ей вызова. Она дрожала от негодования.

– Я подожду.

– Как пожелаете, – холодно отозвался да Удине, по-прежнему не поворачиваясь в ее сторону.

– Это и есть то, чего я желаю, синьор да Удине.

Да уж, желаю, подумала она. Никто больше не пожелал с ней разговаривать, и ей ничего не оставалось, как присесть на деревянную скамью возле дверей. Несмотря ни на что, это гораздо больше того, о чем я могла мечтать.

Как они и договорились, Маргарита ждала его в маленькой комнатке при мастерской. Теперь здесь не было ничего, кроме кровати, покрывал и отороченных бахромой подушек. Увидев ее лицо, Рафаэль сразу же понял, что Маргарита устала от ночных встреч, которые для него были настоящим спасением от работы. Нет, вернее, он был ими одержим.

– Прости, любовь моя, но я никак не мог прийти раньше, – нежно сказал он, обняв ее и поцеловав в щеку. Ее кожа оказалась холодной на ощупь, а взгляд непривычно отстраненным. Она была напряжена и не расслабилась, даже когда он ее обнял.

– Мне было бы легче тебя ждать, если бы я каждый вечер не натыкалась на безразличные взгляды твоих учеников и моделей.

Она сказала «безразличные», но имела в виду грубость, которую чаще всего встречала со стороны Джованни да Удине, самого старшего и враждебного ей в мастерской. Каждый раз, когда она входила в двери, он всем своим видом, закатывая глаза и ухмыляясь, показывал, что считает ее очередной прихотью хозяина, простой девкой для удовольствий.

– Я знаю, как тебе тяжело сюда приходить, – сказал он, поцеловав в шею за ушком.

Рафаэль внутренне сжался. Елена не желала покидать его дом на Виа деи Коронари, несмотря на то что все три дня после неприятного разговора прошли во враждебном молчании. Она заявила хозяину, что в Риме сложно найти работу, особенно на тех условиях, которые предложил ей Рафаэль. Поскольку она не взяла предложенные деньги, у Рафаэля просто не хватало духу выставить ее на улицу.

– Кардинал Биббиена пообещал моей матери, что я всегда буду работать у вас, – отрезала она нынешним утром. – И поскольку я выполняю все, что здесь от меня требуется, не вижу причин торопиться с уходом.

– Но я хочу получить свободу приводить в свой дом того, кого пожелаю! – вырвалось у него от негодования.

– Я ничем вам в этом не мешаю.

– Одно твое присутствие здесь уже помеха!

– Тогда, может, вам стоило подумать о последствиях своих поступков до того, как вы меня обесчестили!

– Господи, кто бы мог подумать, что ты так дорожишь своей честью! Почему ты тогда не сопротивлялась?

– Но вы же Рафаэль! Разве не все женщины повинуются вам и делают то, что вы им велите?

– Нет, Елена. Не все.

Рафаэль вздрогнул, гоня воспоминания о неприятном разговоре, прижал Маргариту к себе покрепче и поцеловал в лоб. Он был благодарен небесам за возможность снова ее видеть, чувствовать рядом ее спокойное присутствие, которое одно давало ему силы для дальнейшей работы. Они поцеловались, и Рафаэль наконец произнес:

– Пойдем, я хочу тебе кое-что показать.

Рафаэль взял ее за руку и повел в мастерскую, в которой уже не было ни художников, ни моделей, которые ее так нервировали. В розовато-оранжевом свете уходящего дня она увидела мольберт возле стола Рафаэля. На нем стояло завершенное изображение Мадонны. У Маргариты захватило дух, когда она увидела себя в образе Пресвятой Девы, босую, на облаке. Перед ней преклоняли колени святая Варвара и папа Сикст II. Она еще никогда не видела ничего более красивого и величественного. И не могла увидеть. Она была потрясена до глубины души.

– Это… совершенно.

– Ты так думаешь?

Она посмотрела на него и поняла, как он ждет одобрения и поддержки.

– Да, честное слово.

– Ты доверилась мне, и я не хотел тебя разочаровывать. Я старался, чтобы эта картина получилась необыкновенной, как ты.