Новый год Александр Алехин встречал вне дома — в Англии, на традиционном турнире в Гастингсе, начавшемся 27 декабря. Тут он разделил первый-второй призы с Миланом Видмаром. Каждый из них набрал по 8½ очков из 9.

Затем Алехин занял первые места еще в двух небольших турнирах: в Скарборо — 7½ из 8 и в Бирмингеме — 5 из 5 очков. Все эти состязания не имели крупного спортивного значения, но давали Алехину возможность для дальнейшего совершенствования своего стиля. Он стремился вскрыть и устранить недостатки, свойственные его игре по сравнению с игрой Капабланки.

Уже тогда Алехин признавался всеми глубоким аналитиком, способным найти лучшее продолжение в любой позиции. Однажды, когда он отложил партию в трудном для себя положении, его противник — мастер поспешил к Тартаковеру. Показав отложенную позицию и продемонстрировав «решающие» варианты, спросил у гроссмейстера:

— Как, по-вашему, кто выиграет эту партию?

— Алехин, — ответил, не задумываясь, Тартаковер.

— Но почему же? — удивился мастер. — Ведь моя позиция гораздо лучше.

— Но вы ведь не спрашивали, чья позиция лучше, — сказал гроссмейстер, — а хотели знать, кто выиграет?

Тартаковер не ошибся, при доигрывании победу одержал Алехин.

С 8 по 30 марта Алехин выступал в крупнейшем состязании 1926 года — международном турнире в Земмеринге. К удивлению всех начал он его с двух проигрышей, но затем набрал 12½ очков из 15. Однако наверстать упущенное не удалось — первый приз завоевал Рудольф Шпильман, обогнавший его на пол-очка. Третьим был М. Видмар — 12 очков, а 4–5-е места поделили с 11½ очков А. Нимцович и С. Тартаковер.

Кроме приза за второе место в турнире, Алехин получил еще три специальных приза: за наибольшее число выигранных партий, за самую длинную серию побед — пять выигрышей подряд и за самую красивую партию.

Свой неудачный старт Алехин впоследствии объяснил тем, что после баден-баденского успеха не мог вызвать в себе необходимого подъема, испытывал разочарование неясностью перспектив матча с Капабланкой и досаду в связи с отказом Боголюбова от участия в турнире. Поэтому и начал играть без должного воодушевления.

Во время Земмерингского турнира корреспондент популярного австрийского шахматного журнала «Винер шахцайтунг» попросил некоторых постоянных участников состязаний высказаться по поводу того, что привлекло и привязало их к шахматам. Интересные и подчас психологически ценные ответы на анкету «Как я сделался маэстро» дали доктор А. А. Алехин, А. И. Нимцович, Рихард Рети, Акиба Рубинштейн, Рудольф Шпильман, профессор Милан Видмар.

Нас, естественно, сейчас интересуют прежде всего ответы Алехина.

«Сделаться шахматным маэстро меня заставило, во-первых, искание истины, во-вторых, стремление к борьбе. Еще маленьким мальчиком я почувствовал в себе шахматное дарование, а 16 лет — будучи гимназистом (в 1909 г.) — я стал маэстро. Я играю с 7-летнего возраста, но серьезно начал играть с 12 лет. И уже тогда почувствовал внутреннее стремление, непреодолимое влечение к шахматам…

Цель человеческой жизни и смысл счастья заключаются в том, чтобы сделать максимум того, что человек может дать. И так как я, так сказать, подсознательно почувствовал, что наибольших достижений я могу добиться в шахматах — я стал шахматным маэстро. Все же я должен отметить и подчеркнуть, что профессионалом я стал лишь после отъезда из России и что я намереваюсь продолжать работу на юридическом поприще».

Читая эти строки Алехина, еще и еще раз мысленно возвращаешься к чудесному проявлению дарования, изначально заложенного в человеке, прослеживаешь путь его развития. В ответах Алехина подчеркивается взаимное влияние человека и шахмат на формирование характера и стиля игры.

Что касается заключительной фразы, то она вполне понятна — шахматисты, ставшие профессионалами, материально были слабо обеспечены, зависели от организаторов турниров и меценатов, если таковые находились. Предполагаемый матч с Капабланкой тогда еще не обрел обнадеживающей прочности, и Алехину приходилось, естественно, задумываться, как свою неугасимую любовь к шахматам подкрепить материальной базой на основе своего юридического образования.

Спустя всего четыре дня после окончания турнира в Земмеринге мы видим Алехина в числе участников другого состязания — в Дрездене. Тут он играл собранно с самого начала и остался удовлетворен своими творческими достижениями. Но в спортивном отношении его превзошел Арон Нимцович, сумевший завоевать первый приз с великолепным результатом 8½ очков из 9. Алехин, также не проигравший ни одной партии, отстал от него на полтора очка. Далее были Рубинштейн, Тартаковер…

Кроме приза за второе место в турнире, Алехин получил вместе с Нимцовичем второй приз за наиболее красивые партии, выигранные обоими у одного соперника — Рубинштейна.

Здесь уместно будет сделать небольшое отступление, касающееся, в частности, отношений Алехина с Нимцовичем. Общеизвестно, что Алехин нетерпимо относился к искажению его фамилии, когда она произносилась через ё, вплоть до того, что порой не подавал руки. Некоторые шахматисты считали это чудачеством, а Нимцович намеренно постоянно неправильно произносил фамилию Алехина, чтобы вывести его из равновесия. Однако в требованиях Алехина ничего странного не было. Потомки Прохоровых, с которыми встречался автор книги, отстаивали это с лингвистическими словарями в руках.

Подтвердили это и сообщения, полученные недавно из Касторненского района Курской области. Оказывается, жители поселков, прилегающих к бывшей усадьбе Алехиных «Красная долина», до сих пор выговаривают фамилию Алехин только через «е», без точек над этой буквой. «Мы — алехинские», — до сих пор говорят о себе старожилы, и в их словах слышится уважительное отношение крестьян к помещику.

В августе 1926 года Александр Алехин отправился, по приглашению Аргентинского Шахматного Союза, в Буэнос-Айрес. Эту поездку он предпринял в надежде получить финансовую поддержку на организацию матча с Капабланкой. И не обманулся. Уже через неделю после его приезда в Буэнос-Айрес был поднят вопрос о матче на мировое первенство. В местных влиятельных кругах проявили большую заинтересованность в нем; идею поддержал, в частности, президент Аргентинской республики Альвеар. «Переговоры шли успешно, — писал впоследствии Алехин, — и вскоре мне сообщили, что финансовая база, требуемая лондонскими условиями, вполне обеспечена. Тогда я послал Капабланке свой вызов, однако не сразу получил от него определенный ответ, так что еще в начале 1927 года вопрос оставался открытым…»

Объяснялось это тем, что Нимцович, также сделавший вызов Капабланке, отказался от своих притязаний на этот матч лишь в конце 1926 года.

А Алехин, выражая признательность правительству и Шахматному Союзу Аргентины, старался показать свое искусство с самой лучшей стороны. Он выиграл все организованные там турнирные и консультационные партии, чего не достигли ни Ласкер, ни Капабланка, побывавшие до него в Буэнос-Айресе. Из Аргентины Алехин совершил поездку в Уругвай и Бразилию, где дал 20 сеансов одновременной игры, выступал с лекциями, главным образом об эволюции шахматной игры. Его всюду хорошо принимали и выказывали большой интерес к предстоящему матчу.

«Результаты моей поездки в Южную Америку меня глубоко удовлетворили, — писал Алехин в книге «На пути к высшим шахматным достижениям». — В смысле мастерства я чувствовал себя вполне созревшим, а в спортивном отношении огромным достижением было то, что финансовая сторона матча с Капабланкой была, наконец, обеспечена…»

В декабре 1926 года Алехин вернулся в Европу и уже через неделю в разных городах Голландии вступил в матч из десяти партий с Максом Эйве. Матч закончился с результатом 5½:4½ в пользу Алехина. Нормальное течение этого состязания прерывалось неожиданными известиями, выбивавшими Алехина из колеи. Он получил телеграмму, содержание которой вновь ставило под вопрос его матч с Капабланкой, невзирая на выполнение им всех условий Лондонского соглашения. Организационный комитет Нью-йоркского турнира, намеченного на февраль-март, принял решение, что первым кандидатом на мировое первенство должен стать тот, кто займет по меньшей мере второе место в том состязании. Алехину пришлось прервать матч с Эйве и срочно поехать в Париж с тем, чтобы уладить этот вопрос. Последовал обмен длинным рядом каблограмм между Алехиным, Оргкомитетом и Капабланкой, которые вынуждены были после всяких проволочек устранить пункт, ущемляющий права Алехина.