Пошла пятая неделя моей работы в «Дейли экспресс».

Дакуорт заказал мне биографию Россетти и немедленно выдал 20 фунтов, которые я спустил за неделю. С тех пор я не заработал ни пенса, если не считать тех 5 фунтов, которые мне платят на Шу-лейн. Работа в газете веселей некуда, хотя от меня требуется всего-навсего сидеть в редакции; шумно, а теперь еще и очень жарко.

Работает в газете очаровательная девушка Иньес Холден. Хожу по гостям. Вступил в клуб «Горгулья».

На выходные ездил в Плимут, на один день — в Париж. Когда светит солнце, кругом все так славно.

Уволен из «Экспресс» и жду не дождусь каникул. <…>

После месячных каникул сел за книгу о Россетти. <…>

Написал около 12 000 слов книги о Россетти — без особого труда. Получается вроде бы довольно забавно. К сожалению, в следующем году о нем выйдут еще несколько книг [141]. <…>

В Барфорд приехал к обеду. Помимо Аластера и миссис Г. здесь полный сбор: гувернантка миссис X., Джейн и мисс Гудчайлд. За столом высокое напряжение.

Миссис X. (ничего не ест, взбивает в винном бокале соус к салату).Нет оливкового масла.

Миссис Г.Того, что надо вам, в доме никогда нет.

Уходят дворецкий и миссис Г. Дворецкий возвращается с маслом. Спустя десять минут входит миссис Г. с маслом.

Миссис X.Сейчас оно мне уже не нужно.

Миссис Г.Разумеется, теперь, когда я вам его принесла, оно вам больше не нужно.

Миссис X. (в сторону, выходя из комнаты). Она делает это специально, чтобы отвлечь нас от ужина и сэкономить деньги.

Как же я ненавижу этот дом, как плохо себя здесь чувствую. Все сотрясается, идет ходуном от проезжающего транспорта. Не могу ни спать, ни работать.

Рецензировал книги; начал писать комический роман [ «Упадок и разрушение». — А. Л.]. Мать уехала в Мидсомер-Нортон, где умирает тетя Трисси. Непрерывно звонит телефон, отец носится вверх-вниз по лестнице, Гаспар лает, садовник рыхлит под окном гравий — и безостановочно несутся машины. Еще одна такая неделя — и я сойду с ума.

Воскресенье. Делал наброски для книги о Россетти, обедал, ездил в поле, где бегают собаки. <…>

После чая ездили в Келмскотт [142]. Дом гораздо меньше, чем я думал, подъездная аллея отсутствует, лишь небольшие запирающиеся ворота, выходящие прямо на дорогу. К дому ведет мощеная дорожка с большими тисовыми деревьями по бокам; из одного Уильям Моррис вырезал дракона. Комнаты темные, с очень низкими потолками, не покидает ощущение какой-то стиснутости. Невозможно представить, что когда-то здесь жило столько людей. Мисс Моррис [143]— отталкивающего вида женщина, очень застенчивая, нелепо и неряшливо одетая в неизменные платья ручной вязки. С ней живет гермафродит. Два изысканных карандашных наброска Россетти: изображены мисс Моррис и ее сестра — еще детьми. Бессчетное число набросков самой мисс Моррис, большая картина маслом и эскизы для пределлы «Сон Данте». Мебель и отделка нетронуты со дня смерти Морриса. Гобелены, что так волновали Р. [Россетти. — А. Л.], принадлежат не Моррису — это работы старые, они висели в доме, когда Моррис его купил. В саду тоже места мало, тропинки ужасно узкие. А ведь я представлял его себе таким просторным — быть может, это потому, что вместо Морриса здесь живут эта странного вида женщина и ее гермафродит.

<…> В понедельник ходил в Академию мебельного дизайна на Саутгемптон-Роу [144]. Познакомился с очень грубой секретаршей и симпатичным директором; договорился, что буду посещать великое множество самых разнообразных кружков. Чай с Ивлин и Пэнси [145].

Начал рисовать и чертить. По вечерам занимался резьбой по дереву. Ужинал с Тони Пауэллом [146].

Рисовал орнамент на гипсовых слепках. Ужинал с Теренсом.

Чертил секции и проекции. Чай и кино. Иньес.

Строгал доски. Чай с Дадли. Пэнси. Обед с Фулфордом.

До смерти надоел Лондон и его нескончаемые туманы. Последнее время ничего особенного не происходило. Часто вижусь с Ивлин и иногда — с Оливией. <…>

Ужинал с Ивлин в «Рице». Сделал ей предложение [147]. Определенного ответа не получил. Отправился на вечеринку к Урсуле. Звонил Пэнси — говорит, чтобы женился. Поехал на Слоун-сквер посоветоваться. Поехал на Бурбон-стрит и рассказал Оливии. Домой вернулся поздно; долго не мог заснуть.

Звонила Ивлин: мое предложение принято. Ездил в Саутгемптон-Роу, но работать был не в состоянии. Ходил в паб с Дадли — сообщил ему о помолвке. Чай с Ивлин. Пэнси — она на моей стороне — пытала Алетею Фрай [149]. Пьеса Фила Коддингтона. Домой. Устал, как собака.

Обвенчались с Ивлин в церкви Святого Павла на Портмен-сквер в 12 часов. Какая-то женщина в алтаре печатала на машинке. Гаролд — шафер. Роберт Байрон выдавал невесту, Алек и Пэнси — свидетели. На Ивлин был новый, черный в желтую полоску джемпер, на шее шарф. Пошли в клуб «500» и выпили шампанского «под прицелом» подозрительных взглядов Уинифред Макинтош и князя Георгия из России. Оттуда на обед в Бульстене. Обед удался. Потом — на Паддингтонский вокзал, поездом в Оксфорд и на такси в Бекли.

Наш медовый месяц подошел к концу. Все в Бекли были с нами очень милы. Женщины приносили нам в комнату букеты цветов. У мистера Хиггса Ивлин пользовалась большим успехом. <…>

В субботу рисовал обложку для романа в «Чепмен-энд-Холл» [150], одновременно держал корректуру «Упадка». С Чепменом иметь дело не так-то просто.

Сразу после завтрака позвонили из «Чепмен-энд-Холл» и сказали, что Даблдей и Доран [151]хотят издать «Упадок» в Америке и дают мне аванс — 500 фунтов. К концу дня сия блестящая новость существенно потускнела: выяснилось, что придется делиться с Брандтом [152], издательством «Чепмен-энд-Холл» и Соединенными Штатами, и получу я поэтому чуть больше половины указанной суммы, причем не раньше весны следующего года. Пусть так; новость все равно — из лучших. После обеда привезли изготовленную на заказ мебель. После ужина приходил Тони Пауэлл; рассказывал сплетни про Ситуэллов.