В кузове разболтанного грузовика, на дороге, петлявшей по кладбищу Святой Агнесы, Френсис Фелан понял, что покойники еще больше, чем живые, любят общество себе подобных. Грузовик внезапно обступила чаща памятников и кенотафов; сходные по архитектуре и поражающие своим размером, они сторожили покой привилегированных мертвецов. Но грузовик ехал дальше, и граница простых привилегий обозначилась: дальше лежали гектары подлинно престижной смерти.

Выдающиеся мужчины и женщины, капитаны жизни, погребенные без своих мехов, бриллиантов, карет, лимузинов, но с помпой и почестями, покоились под сводами роскошных гробниц, выстроенных наподобие небесных сейфов или частей Акрополя. Ну а затем, конечно, — неизбежные массы, ряд за рядом, под простыми камнями и крестами попроще. Феланы селились в этом районе.

Мать Френсиса нервно завозилась в могиле, когда подъезжал грузовик, а отец раскурил трубку, улыбнулся беспокойству жены и выглянул из-под своей дернины — сильно ли изменился сын со дня несчастья на железной дороге.

Отец Френсиса курил корешки трав, погубленных засухой, периодически нападавшей на кладбище. Вещество корешков он хранил в карманах, покуда оно не становилось хрупким на ощупь, затем растирал между пальцами и набивал в трубку. Мать плела кресты из одуванчиков и других корневатых сорняков; стараясь сохранить растения во всей их долготе, она плела их, пока они были еще на зеленой стадии смерти, а потом поедала с неутолимым отвращением.

— Погляди на эту могилу, — сказал напарнику Френсис. — Ничего себе, а? Это Артур Т. Гроган. Мальчишкой я видел его в Олбани. Он был хозяин всего электричества в городе.

— Теперь у него электричества маловато.

— Не скажи, — возразил Френсис. — Такие мужики хорошую вещь не упустят.

Приближавшийся прах Артура Грогана, которому не лежалось в своей модели Парфенона, озарился воспоминанием Френсиса о важном, давно минувшем дне. Грузовик продолжал свой путь вверх по склону.

ФАРРЕЛЛ, — назвалась придорожная могила. КЕННЕДИ, — назвалась другая. ДОГЕРТИ, МАКИЛЛЕНИ, БРУНЕЛЛ, МАКДОНАЛЬД, МАЛОУН, ДУАЙР и УОЛШ, — объявили остальные. ФЕЛАН, — сказали две маленькие плиты.

Френсис увидел пару фелановских камней и отвел взгляд из опасения, что под одним из них может оказаться его крошка сын Джеральд. Он не встречался с Джеральдом с того дня, как выронил его из пеленки.

И сейчас не хотел встречаться. Отвернулся же он от камней под тем предлогом, что они принадлежат совсем другой семье. И был прав. В этих могилах лежали два дюжих брата, два молодых Фелана; оба работали на канале, и оба были пропороты одной и той же водочной бутылкой в 1884 году, сброшены в канал Эри возле салуна «Черная рыба» в Уотервлите и притоплены длинной палкой. Братья взглянули на одежду Френсиса, на обтрепанный коричневый пиджак, мешковатые черные брюки, замызганную синюю кочегарскую рубашку и признали в нем своего, хоть и не родича. Туфли на нем были такие же сношенные, как те башмаки, в которых они проходили последний день жизни. И еще братья прочли у него на лице знакомые следы алкогольного томления, которое сильно у них развилось в могиле. Оба были крепко пьяны и беззащитны, когда головорез Маггинс убил их одного за другим и забрал все их деньги, 48 центов. Мы погибли ни за грош, сказали безмолвные, мертвецки пьяные братья Френсису, который трясся в кузове, глядя на веселые белые облака, теснившиеся в утреннем небе. На солнышке соки в нем побежали живее, и он истолковал этот прилив сил как небесный дар.

— Холодновато, — сказал он, — но денек, видно, выстоит.

— Если не блеванет, — сказал Руди.

— Дятел стебанутый, как ты о погоде выражаешься? Выпал хороший денек — радуйся. Разве можно говорить, что небо на нас блюет?

— У меня мать была чистокровная чероки.

— Врешь. Твоя мать мексиканка была — вот откуда у тебя скулы. Про индейцев мне не заливай.

— Она из резервации в Скоки, Иллинойс, уехала в Чикаго и устроилась продавать арахис на Ригли-Филд.

— Нет никаких индейцев в Иллинойсе. Сколько был там, ни одного не встретил.

— Он сами по себе живут.

Грузовик миновал последнюю обитаемую часть кладбища и направился к холму, где пятеро мужчин с кирками и лопатами копали землю. Шофер остановился, отпер задний борт, и Френсис с Руди выпрыгнули. Вместе с пятерыми они стали грузить машину землей. Руди громко пробормотал:

— Сообразим.

— Чего ты опять соображаешь? — спросил Френсис.

— Червей. Сколько червей помещается в грузовике земли.

— Считаешь их?

— Пока что сто восемь, — сказал Руди.

— Чумной, — сказал Френсис.

Когда машину нагрузили, Френсис и Руди влезли на кучу, и шофер повез их к склону, где десятка два свежеумерших распространяли сладкий запах разложения, фимиам незаслуженной бренности и прерванных грез. Водитель, видимо привыкший к таким запахам, подогнал машину поближе к новым могилам и задремал, а Руди с Френсисом стали таскать мертвецам землю. Некоторых похоронили два-три месяца назад, но гробы их все еще забуровливались в раскисшую от дождей почву. Нагульный вес прожитых дней искал себе горизонт упокоения на первопутке смерти, создавая над каждой могилой прямоугольную впадину. Отдельные гробы устремились как будто к ядру Земли. Ни на одной могиле еще не поставили плиты, но некоторые были украшены американским флагом на палочке или глиняным горшком с букетиком линялых матерчатых цветов. В изголовье Луиса (Большого Папы) Дугана поникли в корзине гладиолусы, еще сохранившие кое-какую желтизну на бурой стадии смерти. Папа Дуган, бильярдный артист из Олбани, умер всего неделю назад, захлебнувшись собственной рвотой. Тщетно пытаясь освежить в памяти, как он выполнял обратный винт и верхний, Папа Дуган узнал Френни Фелана, хотя не видел его двадцать лет.

— Интересно, тут кто? — сказал Френсис.

— Наверно, католик какой-нибудь, — ответил Руди.

— Ясно, католик, башка. Кладбище-то католическое.

— Иногда и протестантов пускают.

— Ни в жизнь.

— И евреев иногда пускают. Индейцев тоже.

Папа Дуган запомнил форму Френсисова рта с того дня, когда впервые увидел его на бейсбольном поле в Чедвик-парке. Папа сидел в первом ряду напротив третьей базы и видел, как Френни взлетел на трибуну за верховым мячом; мяч угодил бы Папе прямо в грудь, если бы Френни не встал на уши, чтобы перехватить его. Папа видел, как улыбнулся Френни после этого номера, и, хотя зубов у Френни теперь почти не было, он улыбнулся точно так же, кинув свежую землю на могилу Папы Дугана.

Твой сын Билли спас мне жизнь, сказал Френсису Большой Папа. Поставил меня на голову, когда меня стошнило на улице. Я все равно помер, в другой раз. Но он меня выручил, и я хотел бы взять назад те поганые слова, что сказал ему. И позволь дать тебе личный совет. Никогда не вдыхай свою рвоту.