Бхавани подавил в себе раздражение. Мохан, невысокий, сухощавый человек лет пятидесяти, разносторонне одаренный, знаменитый астролог, выдающийся дипломат, один из самых искусных врачей, всегда вызывал у него восхищение. Несмотря на высокое положение при дворе, Мохан носил традиционную одежду представителей своей профессии — шафрановую ткань, обернутую вокруг талии, священные шнуры вместо перевязи, и волосы собирал на темени в узел. А ведь, подобно многим другим придворным, поддавшимся влиянию могольской роскоши, он мог бы водрузить на голову пышный тюрбан и одеться в расшитое жемчугом платье. У Мохана был один идеал: чистота, — но, в отличие от других брахманов, она не мешала ему участвовать в делах этого, низкого, мира. Свое положение в Годхе он объяснял в первую очередь статусом брахмана, то есть дважды рожденного: первое рождение — приход в этот мир, второе — посвящение. Кроме того, он выполнял наказ отца раджи — поддерживать традиции маленького княжества в том виде, в каком они существовали до того, как Индию завоевали моголы. Правда, кое-что у завоевателей все же позаимствовали: архитектуру, сады, одежды, — то, что не могло осквернить чистоту религиозных ритуалов. Именно благодаря давнему сотрудничеству раджей с людьми знания, для которых религия вовсе не означала уход от мира, Годх смог оставаться городом, одновременно традиционным и современным, живущим будущим, но питающимся плодами прошлого. Одним словом, городом, единственным в своем роде. Для чужестранцев Годх был чуть ли не единственным в Индии местом, где раджа не прятал от людей своих жен. На первый взгляд, незначительная деталь. И вместе с тем это не так; Бхавани понимал это лучше, чем те, кто придерживались противоположной традиции; однако он понимал и опасность этой традиции, понимал с того дня, как его околдовала красота Сарасвати. Женщины, не скрывающие под покрывалами свои лица, имеющие право выходить из зенаны или жить в ней без унизительного надзора евнухов, являлись своего рода символом Годха — города свободного во всех смыслах этого слова, города с открытым лицом, независимого, вольного и мирного.

Раджа вдруг почувствовал на себе иронический взгляд брахмана. В нем вновь поднялось раздражение.

— Властью любви! Властью меча! Говори же, брахман.

Это была священная формула царских приказов. Мохан не мог больше уклоняться от ответа.

— Звезды, как и мир, в котором мы живем, спешат к своему концу, мой господин.

— Да, я это знаю не хуже тебя, все это записано в священных текстах — Ведах и Упанишадах. Не для того я просил тебя не спать всю ночь, чтобы слушать то, что я знаю с детства. Я хочу знать, что говорят звезды. — И робко добавил: — И что они мне советуют.

Он был вынужден признать силу жреца. Без его познаний в астрологии Бхавани мог бы потерять свою власть. Как управлять народом, без помощи посредника между смертным миром и бессмертной вселенной Брахмана, Высшей Сущности? Ведь астролог — один из немногих избранных, кто носит в себе его частицу.

Мохан ликовал:

— Успокойся, раджа, я не собирался предлагать тебе паломничества к звездам. Для того чтобы узнать божественную истину, тебе не придется вести свой народ на покаяние к священным источникам, озерам и святилищам. В отличие от многих других индийских княжеств, народ Годха вполне здоров, развращенность императоров-моголов не заразила его… Ему не нужно совершать обряды очищения.

Он замолчал и стал водить пальцем по узорам на ковре.

— Говори!

— Каждый поступок в нашей жизни — лишь этап на пути долгого совершенствования. В данный момент, господин, ты должен опасаться сапфиров.

— Сапфиров?

Бхавани лихорадочно осмотрел свои кольца, схватил зеркало, чтобы убедиться, не затесался ли зловредный камень среди бриллиантов на его султане. Но нет, все было в порядке. Он не мог сдержать гнева:

— Брахман, я велел тебе прийти, чтобы спросить тебя, можно ли мне без осквернения допустить до себя пришедших фиранги, а ты мне говоришь то, что мне известно со времени смерти моего отца! Никогда, ни разу с тех самых пор, как болезнь желудка унесла его в могилу и ты открыл мне тайны этого неблагоприятного камня, я не надевал сапфиров и не позволял носить их в моем присутствии.

— Любая вещь в этом мире имеет две стороны, раджа. Сапфир может быть неблагоприятным для одного, а для другого — благоприятным.

— Властью любви! Властью меча! Хватит! Говори же!

Мохан терпеть не мог гнева раджи. Он должен привести его к смирению. Дхарма,варнический долг, без исполнения которого осквернился бы миропорядок. Кроме того, он старше раджи и именно он совершил в свое время обряд посвящения этого маленького кипящего гневом господинчика.

— Сдержи свои страсти, раджа! Мне подобает аюрведа, наука жизни. Тебе — наука войны, дханурведа. А Сарасвати — гандхарваведа, наука музыкальных ритмов. У каждого своя каста, варна, свой цвет и своя судьба, своя часть познания. Так замолчи же, чти свою дхарму. Лучше послушай меня и надень свое жемчужное ожерелье, чтобы жемчуг вместе с потом впитал твое дурное настроение.

Бхавани подчинился. Мохан продолжал:

— Я уже говорил тебе, раджа, ты слишком торопишься. С того момента, как я вошел в эту комнату, ты ждешь, что я открою тебе будущее. Будущее таково, как и все остальное: не плохое и не хорошее, скорее даже плохое, раз мы живем в эпоху Калиюги. Ты веришь, что я могу все прочитать по звездам, и желаешь, чтобы я сказал тебе, как себя вести. Ты еще слаб. Ты еще не достаточно силен, несмотря на бриллиант на твоем лбу.

Брахман назвал его по имени, и раджа почувствовал, что опять стал ребенком, что вновь находится на уроке, как тогда, когда они целый день напролет читали наизусть священные стихи Вед. Привычный к таким долгим рецитациям Мохан даже в обычных разговорах сохранял необыкновенную музыкальность низкого голоса. Казалось, он распевает гимны в честь древних святынь. Бхавани стало стыдно; как глупо он увлекся! Устами Мохана говорит Брахман.

— Будущее приходит таким, каким захочет, Бхавани. Я различаю лишь туманные знамения. Даже заметив признак враждебности в оппозиции планет, я, как и ты, не могу предугадать ход вещей.

Бхавани нервно теребил нити жемчуга на груди.

— Прости меня, Мохан. С тех пор, как фиранги появились у ворот Годха, а может быть, еще раньше — с тех пор, как ты рассказал мне о чужестранцах, пришедших из-за Черных Вод, я потерял покой. Теперь, когда они поднесли мне назар, я должен на что-то решиться, а я не знаю, что делать. Прошу тебя, помоги мне. Говори!

Астролог смотрел на него и молчал. Бхавани понял: он отослал слуг, которые постоянно находились в комнате, ожидая его приказаний. Когда те вышли, жрец приблизился к радже и заговорил почти шепотом; стражники тоже не должны были его слышать.

— В эту ночь, раджа, я принес свои мысли на алтаре Брахмана, Царя Царей, Того, на чьем пути, — ты знаешь об этом не хуже меня, — орбиты небесных тел всего лишь листки, а лазурный скакун Солнца — всего лишь песчинка в Сокровищнице Наивеличайшего…

Отчаяние Бхавани только усилилось; напыщенный слог, в который брахманы облекают свои мысли, раздражал его до крайности. Но недавний урок покорности пошел впрок; он промолчал.

Мохан отметил под глазами раджи большие темные круги.

— Выслушай меня спокойно, — снова заговорил он. — Знай, что в давние времени фиранги уже приходили на нашу землю; о тех временах теперь никто и не помнит. Этих фиранги звали Дарий Перс и Александр Грек. Знай также, что они как пришли, так и ушли, оставив нам немного от своего искусства и своих наук, ничтожные мелочи в сравнении с тем, что мы открывали здесь. Потом они возвратились на Запад и из века в век пели нам славу… Мать-Индия не меняется, раджа. Те, кто в нее приезжают, — всего лишь гости; они какое-то время волнуют ее пространства и вновь уходят. Нам остается лишь брать у фиранги то, что у них есть лучшего!

— Но лет пять назад ты говорил мне, что из-за Черных Вод придут две группы фиранги и что они начнут драться друг с другом на наших землях.