Теперь Лейла по-настоящему забеспокоилась. Стоит в больнице родиться сплетне, и уже никто не мог предсказать, когда она заглохнет и как далеко отклонится от истины на своем пути. Мало ей Джефри и Дадли. Так вот теперь Марвуд Таппенден передает ей тайные сообщения, а это чревато крупными неприятностями.

Лейла решила, что этой ночью заглянет к нему в палату, когда сдаст дежурство. В палате Марвуда теперь дежурила более опытная сиделка, очень серьезная замкнутая девушка, которая, несомненно, не взялась бы передавать сообщения другим сиделкам. Но она прекрасно справлялась с обязанностями, и в обычной ситуации Марвуд мог только радоваться тому, что получает помощь из ее рук. В действительности он очень страдал оттого, что Лейла больше не была его сиделкой.

— Куда вы пропали? — спросил он, когда она проскользнула в его комнату. — Почему вас перестали назначать ко мне?

— Мне жаль, мистер Таппенден, но меня назначили на ночные дежурства в главном отделении, — сказала Лейла.

— Надолго?

— Не знаю точно, боюсь, что на продолжительный срок. Кто-то сообщил главной сестре, что я прямо-таки рвусь дежурить ночью, а обычно ночных сиделок не хватает. Те, кто в ночные попадает добровольно, надолго увязают в этих дежурствах.

— Мне необходимо с вами поговорить. Вы тут единственная, кому я могу доверять. Пожалуйста, присядьте и позвольте мне все объяснить. Речь о том письме, помните? Которое я собирался отправить, перед тем как… со мной это случилось. Так вот, меня просила это сделать та девушка, Романи Девере.

— Зачем? — непонимающе спросила Лейла.

— Письмо было написано ради нее, понимаете? — устало произнес Марвуд.

— Честно говоря — нет, — сказала Лейла, присаживаясь рядом с кроватью. — Видимо, письмо потерялось или порвалось, и его уже не восстановить. Не хотелось говорить вам, но одежда, которая была на вас тогда, уже больше ни на что не пригодна, так что если письмо лежало в кармане, как вам кажется…

— Нет, скорее я уронил его. Не могу вспомнить точно. Дело обстоит так, что я должен отправить новое письмо, или, не дай бог, моя жена узнает обо всем.

Лейла молчала, и он сжал ей руку.

— Не смотрите так осуждающе! В моей просьбе нет ничего ужасного. Это всего лишь несчастливое стечение обстоятельств. Хорошо, я признаюсь вам во всем. Надо же было этому случиться именно в такой момент! Так слушайте. Прежде всего — моя жена страшная собственница. Да, она меня обожает, бедняжка, и сверх меры идеализирует. Но с ней я чувствую себя негодяем.

Он зажмурился и помотал головой.

— Я не то хотел сказать. Вы можете подумать, что для этого есть причины, но все совсем не так. Я не сделал ничего постыдного. Просто по работе мне приходится много ездить — приходилось, — и в поездках я приглашал своих секретарш в ресторан. И больше ничего. Но жена никогда этого не поймет.

Лейла продолжала сидеть молча.

— Уверяю вас, речь идет только о совместных обедах в качестве благодарности за хорошо выполненную работу. И сами девушки воспринимали это точно так же, как я. Но с Романи Девере вышло по-другому. Она очень честолюбива и мечтает стать секретарем председателя правления. Но для подобной работы она недостаточно квалифицирована, и я отказался ее рекомендовать. Вы понимаете, Ричи, к чему я клоню?

— Не вполне, — осторожно ответила Лейла. Разговор принял неожиданный для нее оборот.

— Трудно сказать, откуда Романи узнала, что моя жена не тот человек, кому можно рассказать о секретаршах. И вот она стала поговаривать, что жена узнает от нее обо всем, и в весьма вольной трактовке, если я не предоставлю ей письменную рекомендацию. В конце концов мне это так надоело, что я решил написать письмо, полагая, что председатель волен выбросить его в корзину для бумаг. Он уж точно не станет рассматривать ее как ближайшую претендентку. Но письмо так до нее и не дошло…

— И поэтому она приходит сюда? С ее стороны это просто жестоко и эгоистично!

— Вы все еще не поняли, Ричи, — сказал он печально. — Романи Девере, может быть, и эгоистична, но не глупа. Она правильно рассудила, что, если станет наведываться сюда регулярно, я испугаюсь, что об этом узнает жена, и выполню ее нынешнее требование — а оно уже на ступеньку выше, чем секретарь председателя. Я на самом деле так устал от нее, что почти готов согласиться. Видите теперь, — произнес он с вымученной улыбкой, — что значит иметь любящую жену, которая не понимает обычаев делового мира. То, что для меня ничего не значащая мелочь, вроде обеда с сотрудницей, для жены равноценно краху нашего брака. — Он беспокойно задвигал головой по подушке, будучи не в силах облегчить тревогу более активными движениями тела.

Лейла вопросительно смотрела на него.

— Чем, по-вашему, я могу вам помочь, мистер Таппенден? — спросила она спокойно. — Мне повидать эту девушку? Потребовать, чтобы она оставила вас в покое?

— О нет, ни в коем случае. Я хотел, чтобы вы нашли то старое письмо в моей одежде, но, судя по вашим словам, на это надеяться не приходится.

— Знаете, как вам следует поступить? — спросила Лейла. — Надо рассказать все жене. И то, как вы волновались, что она узнает об этой назойливой девице.

— Немыслимо, Ричи! Арабелла просто не поймет, а она и без того переживает из-за меня. Вы знаете, встану я когда-нибудь на ноги или нет? Видимо, все-таки нет… То есть я поднимусь, конечно, только как? Вот что меня терзает! Неужто буду ковылять на костылях, как немощный старик? Зачем это Арабелле? Я всегда был непоседой. Арабелла отказывалась ездить со мной, ей нужен комфорт, а я умею обходиться малым. Но что она станет испытывать, глядя на меня, беспомощного инвалида, в кресле с пледом на коленях?.. О боги, такого я просто не вынесу!

Лейла порывисто нагнулась к нему:

— Мистер Таппенден! Кто такая Романи Девере, чтобы вы так из-за нее падали духом? Это не похоже на вас! Перестаньте же! Господи, если вы сейчас расклеитесь, потом вам будет трудно собраться с силами, и вы не успеете подготовиться к приходу жены, тогда она может догадаться и все выплывет наружу, а вы как раз этого не хотите, так ведь?

Он перестал мотать головой и посмотрел в лицо Лейле, которая низко склонилась над ним.

— Вы не хотите этого, мистер Таппенден, — повторила она тверже.

— Скажите, что мне делать? — проговорил он дрогнувшим голосом. — Боже мой, малышка Ричи, что же делать? Научите! Только вы сумеете! Кроме вас, никто на свете…

Он замолчал и устремил взгляд через ее плечо на распахнутую дверь. На пороге стоял Керни Холдсток. Лейла упустила из виду, что, освобождаясь с дежурства, он заходит к своему зятю.

— Мне пора бежать, — шепнула она Марвуду и, машинально сжав ему руку, проскользнула в дверь мимо Керни.

Торопливо шагая по коридору, она подумала:

«Господи, я так и не узнала, чего теперь добивается от него Романи Девере! Может быть, сегодня удастся еще раз забежать к нему в палату?»

И, только принявшись за повседневные дела, она вдруг вспомнила, что Керни Холдсток заглянул в палату именно в тот момент, когда Марвуд говорил: «Кроме вас, никто на свете…» И при этом держал ее за руку…

Джефри Филби должны были оперировать в следующую среду. Лейла твердо верила, что после этого его состояние изменится к лучшему. Оперировать больного собирались сэр Джон Рид и Стреттон Викли, а разве такие великие мужи могут в чем-то ошибиться? Если они решили разрезать Джефри во второй раз, значит, имелось веское основание!

На следующий день она почти забыла о том, с какой странной лихорадочной настойчивостью Джефри говорил ей о своих чувствах. Воспоминания стерлись из памяти, поскольку в ее жизни появлялись новые, более серьезные осложнения. Например, тревоги Марвуда Таппендена.

Арабелла пришла навестить его на следующий день. Фрит потом сказала Лейле, что мадам во время визита держалась очень холодно и больной не мог этого не заметить. Разговор между супругами шел на повышенных тонах, хотя и в благовоспитанном духе. Скупыми мазками Фрит живописала весьма красочную картину, и Лейла, хорошо выспавшаяся после дежурства и еще безмятежная после сна, далекая от больничных треволнений, не могла не восхититься талантом подруги, но пожалела, что та решила проявить его именно сейчас.