— Могу тебе кое-что посоветовать, — сказала Опал, поднимаясь и поправляя шапочку. — Например, ты пойди в кабинет главной медсестры и скажи ей — говорят, она человек отзывчивый и понимающий, хотя лично я не разу не заставала ее в подобном состоянии, — что сыта по горло мужчинами-пациентами, которые неправильно истолковывают твою бескорыстную заботу, и хочешь уволиться. Еще ты можешь пойти к этому типу, по которому страдаешь, все объяснить ему, воззвать к его интеллекту и попросить помочь тебе выпутаться из ситуации. Или возьми в шкафчике снотворное, прими, засни и спи до тех пор, пока все само собой не утрясется. А лично я на твоем месте ночью сбежала бы отсюда куда глаза глядят.

— Спасибо! Просто чудные советы, — горько сказала Лейла.

— Ты сама меня спросила, и, кстати, мои советы не такие уж идиотские. Человеку с мозгами по крайней мере один из них может пригодиться. Предоставляю тебе выбрать. Ну все, Ричи, хватит смотреть на меня так, словно я тебе всадила нож в спину. Будь благоразумна. Посмотри на себя — один больной едва не с операционного стола кричит, что ты обещала выйти за него замуж, и требует немедленно обручиться. Второй воюет с богатой маменькой и подружкой-снобкой ради твоих прекрасных глаз. Третий вообще муж сестрицы нашего главного… Столько неприятностей нарочно не накличешь на себя, даже если очень постараешься.

— Я поняла твою мысль, Опал, — сказала Лейла твердо. — И выбираю визит к главной сестре. Наверное, это ты посоветовала всерьез. Интересно, что скажут мама с папой, когда я нагряну домой как снег на голову?

— Об этом уже поздно задумываться.

— Да, конечно. Но дом — такое место, куда можно всегда прибежать, если у тебя беда… только, конечно, ее никогда не ждешь. Ты иди, Опал, а я сейчас кажется буду реветь.

Она плакала не из-за пациентов и не из-за неприятностей, которые на нее свалились, она плакала от безысходности. Только сейчас Лейла поняла, что, покинув Сент-Мэри, скорее всего, никогда больше не увидит Керни Холдстока…

Спала она плохо, а когда проснулась, под глазами ее обозначились круги, которые так боялся увидеть Керни Холдсток. Она выглядела совсем больной.

Встретив Лейлу в больнице тем же вечером, Керни пристально взглянул ей в лицо:

— Вы хорошо себя чувствуете?

Она вспыхнула и смутилась. Как нарочно, он постоянно попадается ей на пути. Вот что он делает в больнице в такой поздний час? Он дома когда-нибудь бывает?

— Я в порядке, спасибо, сэр, — натянуто ответила Лейла, в отчаянии спрашивая себя — отчего в его присутствии сердце так нелепо прыгает, а пульс учащается? Она ведь нисколько ему не нравится. Он просто следит за ней.

Он явно собирался сказать что-то еще, но тут его окликнул другой врач, и они пошли по коридору, что-то обсуждая. Лейле показалось, что Керни Холдсток был не слишком доволен, что его отвлекли. Наверняка собирался задать ей головомойку.

Тем не менее неприятного разговора удалось избежать. Все еще с сильно бьющимся сердцем она направилась на свое дежурство в отделение Роджера Весткомба. У нее слегка кружилась голова — Лейла заметила, что это ощущение неизменно возникало в последнее время, стоило Керни Холдстоку заговорить с ней.

По дороге к ней присоединялись другие сиделки. В отлаженном механизме работы больницы было что-то успокаивающее. Не важно, какая буря бушевала в сердце сиделки, ее действия были расписаны по минутам, она двигалась в общем потоке со всеми, и этот четкий порядок давал ощущение безопасности, надежности.

Лейла начала обход палаты, здороваясь с теми больными, кто еще не спал, втягиваясь в привычный круговорот, и личные неурядицы мало-помалу отступили на второй план. Она особенно живо отмечала мельчайшие подробности, помня, что скоро это исчезнет из ее жизни. Стоит только зайти к главной медсестре больницы и заявить о своем уходе…

Ее охватила неуверенность. Как она будет жить дальше? Теперь, когда она задумалась об уходе, Сент-Мэри приобретала в ее глазах особую атмосферу, которую ей не хотелось терять. Она достаточно долго пробыла частью этой большой семьи, и лишиться ее было страшно и грустно.

Но все же Лейла приняла решение. Это требовалось сделать. Но перед уходом следовало разобраться в путанице и прояснить отношения с тремя пациентами — особенно с Марвудом Таппенденом. Одно дело, когда твое имя связывают с холостяком или вдовцом, другое — с женатым человеком. Кроме того, она категорически не могла допустить, чтобы Керни Холдсток запомнил ее как сиделку, которая внесла раздор между его сестрой и зятем. С этими мыслями на уме Лейла заглянула в палату Марвуда. Он очень обрадовался ее появлению.

— Ричи! Мне казалось, что день никогда не кончится. Я так хотел вас видеть.

— Послушайте, у меня очень мало времени, а я должна сказать вам что-то важное, — решительно произнесла она.

— Но мы хотели обсудить, что мне делать с Романи Девере?

— Я помню. Речь как раз об этом. Я, возможно, скоро уйду из больницы…

— Вы уходите? Но почему? — перебил ее он.

— Мистер Таппенден, дослушайте меня, — в отчаянии проговорила Лейла. — Дело в том, что, стараясь помогать пациентам, я оказалась в затруднительном положении. А здесь это не приветствуется. Я думаю перейти в другую больницу, но сначала хочу сделать что-нибудь для вас. И у меня есть идея. Самым лучшим будет вывести эту девушку на чистую воду. Рассказать вашей жене всё и устроить так, чтобы ваша жена увиделась с ней.

— Ну нет, это не пойдет, — простонал он.

— Другого варианта нет, — настойчиво проговорила Лейла. — Если, конечно, у вас с ней… все обстоит так, как вы мне рассказали. Я имела в виду, что могу сама поговорить с вашей женой. Она меня знает и, думаю, не откажется выслушать. Я только хотела сначала посоветоваться с вами.

Он угрюмо посмотрел на нее. Если бы не травмы, он пожал бы плечами.

— Поступайте как знаете. Какая разница, если вы исчезнете из моей жизни.

— Мистер Таппенден, конечно, разница есть! Разве вы не хотите вылечиться, встать на ноги и вернуться домой, где вас ждут? Я всегда терпеть не могла, когда человека принуждают к чему-то против его воли. Шантаж пробуждает во мне боевой дух. Я бы это так не оставила, даже если бы не знала вас и вашу жену. Мне Романи Девере не понравилась с первого взгляда, — горячо проговорила Лейла.

— И все-таки вы не понимаете. Все это замечательно, но разве я встану на ноги без вас? Если вы уйдете, я человек конченый.

— Какая ерунда! Совсем недавно вы и знать не знали о моем существовании, — заволновалась она.

— Но теперь-то я знаю! Если вы исчезнете, я даже пытаться не стану. Какой в этом будет смысл?

— Вы должны поправиться ради вашей жены! Разве вы ее больше не любите? — проговорила Лейла с воодушевлением. И тут же поняла, что как раз этого говорить не стоило.

— Думал, что люблю, пока не встретил вас.

Она услышала, как дверь палаты за ее спиной открылась, но на сей раз это был не Керни Холдсток. Он все-таки, видимо, ушел наконец домой. Вошел один из стажеров, а с ним ночная медсестра — строгая суровая особа, для которой существовали только физические проблемы больного. Лейла поспешила уйти, пока не поздно.

Предстояло повидать еще двоих, но Лейла знала, что с Джефри пока разговора не получится. Он все еще находился в полусонном состоянии после операции. Едва ли он даже ее узнает.

Другое дело Дадли Марчмонт. Он больше не входил в число ее подопечных, и, чтобы повидать его, ей требовалось получить разрешение. Ей хотелось уговорить его помириться с Мерси Лилбурн, но неожиданно случилось нечто заставившее ее передумать.

В одиннадцать часов она пошла на первый перерыв и встретила Абни, которая сменила ее в палате Дадли.

— Извини за бестактность, но ты слышала про нашего художника?

— Мистера Марчмонта? Нет, а что с ним такое? — настороженно спросила Лейла. Любые слухи об этих трех пациентах все сильнее заставляли ее нервничать.

— Сперрой должна была передать ему посылку от тебя, — начала издалека Абни.