У него не было ни единой причины доверять мне. Он сказал навсегда, а я – прощай. Он попросил меня остаться, а я сбежала.

Хоторн посмотрел на меня, музыка говорила на нашем языке, а тела уже вспомнили каждое движение. Нам были не нужны уроки танцев; нас связывало слишком многое, чтобы знать заранее какой шаг следовало сделать.

Но это всегда был шаг вперёд, три назад.

Я закрыла глаза. Единственное слово, способное изменить мою жизнь.

– Никогда, – прошептала я, наши лбы сопрекоснулись. Я не желала, чтобы песня заканчивалась. Я хотела, чтобы Хоторн поцеловал меня; чтобы он почувствовал то, что чувствовала я.

Но он этого не сделал. Мелодия смолкла, и Хоторн сделал шаг назад, он смотрел на меня так, словно видел призрака.

Я не хотела становиться тенью его прошлого, я мечтала стать его будущим.

Я хотел поцеловать ее, но поступи я так здесь, сейчас, то не смог бы произнести речь от имени главного свидетеля, с которой мне нужно было выступить. Я ничего не готовил, но зная, насколько Ханни ненавидела публичные выступления, я мог, по крайней мере, заставить ее сиять, когда подойдёт ее очередь.

И тогда, я вытащу ее с этого приема и буду держать, точно сокровище, которым она и являлась, отказываясь отпускать. А Бог знает, я задолжал Марку речь, учитывая, что именно друг стал причиной того, что я стоял здесь, рядом с Ханни.

Ее взгляд, когда песня закончилась, стал слегка остекленевшим; смотря в ее глаза, я, казалось, способен был увидеть свое будущее. Когда мы встретились, Ханни напоминала человека, прошедшего через ад, раненная столько раз столькими мужчинами. Ее бывшие, начальники и профессора. Словно всюду, куда она только не пыталась пробиться, ей вновь говорили, что она вещь, а не человек.

И это море боли заставляло ее ранить себя настолько, что Ханни менялась. То как она себя видела, то, что говорила себе каждый день.

Но теперь она была другой. Я мог это заметить, когда смотрел в ее глаза. Ханни теперь знала, чего хотела, кем была, словно обнаружила нечто, неведомое ей год назад

Когда я попросил ее выйти за меня замуж, она настолько испугалась вновь быть обиженной, что не смогла принять любовь, которую я предлагал ей.

Но сейчас все изменилось.

Она вернулась.

И да, пусть она приехала на свадьбу Лауры, но не только ради этого. Она обвила мою шею руками и сказала, что больше не уедет.

Никогда.

Диджей позвал меня произносить речь, и я взглянул на Ханни в последний раз.

– Ты же мне не веришь, да? – мягко спросила она.

Мои брови изогнулись.

– Верю? О, цветочек, я всегда верил в нас.

А затем я ушел, прежде чем она смогла ответить, и поднялся на сцену, желая, чтобы у меня было чуть больше этих нескольких часов, чтобы подготовить речь. Взяв микрофон, я пожелал паре жизнь, полную счастья, попытался несколько раз пошутить, на что в ответ гости естественно рассмеялась, а затем передал слово Ханни, которая ждала, чтобы высказать свои пожелания подруге и ее новоиспечённому мужу.

Ханни глубоко вздохнула, ее длинные волосы ниспадали на плечи, а глаза оглядывали комнату, на ее губах сверкала улыбка, такая же сладкая, как и ее имя. Она всегда думала, что была слишком несобранной и запутавшейся для меня из-за того, что я рос в стабильной семье, имел постоянную работу рейнджера в парке и регулярно делал отчисления в пенсионный фонд – все это означало для Ханни, что я был для нее не тем мужчиной.

Что же выходило с ее точки зрения? Если кто-то прошел через ад, то он заслуживал всегда испытывать боль, словно остаться вечно покрытым пеплом после пережитого пожара? Нет. Я говорил Ханни окунуться с головой в реку и позволить ее водам унести прошлое прочь, чтобы она стала женщиной, прошедшей огонь, который ее закалил, но не разрушил.

Но смотря в зеркало, Ханни никогда не видела там того, что видел я. Настоящую и совершенную женщину, по которой страдало мое сердце. Я не желал удерживать ее насильно – лишь лелеять в своих руках, пока она бы исцелялась.

Ханни прочистила горло, ее взгляд устремился к Марку и Лауре.

– Лаура, как твоя лучшая подруга, я держала тебя за руку и в радостях, и в горестях. Во время неудач и провалов, хотя нуеудачи и были чаще моими, – Ханни засмеялась с грустной улыбкой на лице. – Ты всегда была рядом, когда я нуждалась в тебе, ни разу не усомнившись в нашей дружбе, и неважно насколько сложной была ситуация. Именно поэтому я точно знаю, что вас с Марком ждёт прекрасная жизнь вместе. Ты не сбегаешь, столкнувшись с трудностями. Ты очень преданная. И именно поэтому Марк настоящий счастливчик, раз смог заполучить тебя.

Ханни подняла бокал, провозглашая тост за пару, а слезы в ее глазах сказали мне, что она была куда сильнее, чем думала о себе.

Ханни могла думать, что Лаура и Марк были идеальны, с их будущей жизнью за белым штакетным забором, но мне этого было не нужно. У меня были молоток и гвозди, и я сам мог построить что угодно из ничего.

Но Ханни и я? Мы больше, чем ничего.

Мы сами можем починить любой сломанный забор.

Ханни сошла со сцены, и я взял ее за руку.

Я не собирался ждать разрезания торта и бросания подвязки невесты.

Это мог быть свадебный день Лауры и Марка, но также он являлся первым днём моей новой дальнейшей жизни.

И я собирался разделить его с любимой женщиной.

С той, которую всегда любил.

Я вывел Ханни наружу, где солнечный день постепенно превращался в пасмурный из-за тяжёлых облаков, набежавших на небо, окрашивая его в серый свет.

– Ханни, – сказал я, притягивая ее к себе. – Ты ошибаешься. Марк не самый большой счастливчик.

Ее глаза распахнулись шире, в них плескалась надежда.

– Нет?

Я покачал головой, когда упали первые капли дождя, наша нарядная одежда промокла, но этот день – все равно он был все ещё чертовски близок к идеальному.

– Нет, – сказал я ей. – Потому что, самый большой счастливчик – это я.

И затем я поцеловал ее, позволяя дождю смыть всю боль нашего прошлого.

Дождь лил, как из ведра, словно небеса точно знали, в чем мы нуждались, пока Хоторн целовал меня. И если люди думали, что солнце приносило чистое счастье, то они просто никогда не целовались под дождем.

Потому что губы Хоторна против моих стали голубым небом, а мое тело против его – садом мечтаний, жаждущим прорасти. И как дождь накрывал нас, так и рот Хоторна накрыл мой.

Наши губы раскрылись, а языки переплелись, и я задалась вопросом, как вообще смогла оставить Хоторна, этого мужчину, который держал меня в своих руках, чьи широкие плечи защищали меня от любой бури. Но он так же был тем, кто знал, что справиться с громом и молнией я могла и сама. Именно Хоторн научил меня, что я сильна. Достаточно, чтобы стоять под шквальным ветром и не быть снесенной им.

Я встретила Хоторна, когда считала себя хрупким цветком, и он показал мне, что мои лепестки не так-то просто оборвать. Он любил меня, пока я становилась кем-то более храбрым, чем когда-либо могла себе представить.

Хоторн полностью открылся мне. Обнажив и свое сердце.

И все же… я ушла.

– Ты меня ненавидишь? – спросила я между поцелуями, слезы стекали по моему лицу вместе с каплями дождя. Платье облепило мое тело, пока я также прижималась к Хоторну. Он не ответил. – Ты должен ненавидеть меня, Хоторн.

Он обхватил ладонью мою щеку, это прикосновение послало дрожь желания по моему телу, пробуждая меня от годового сна. Хоторн покачал головой.

– Никогда.

Я закрыла глаза, слезы просачивались сквозь сомкнутые веки, и Хоторн стирал их пальцами.

– Тебе нужно было уйти, понять, в чем именно ты нуждалась.

Я кивнула, мое сердце пылало, а душа стремилась к Хоторну.