Я не знала, что сказать.
— Я могу что-нибудь сделать?
— Нет.
Для Мег ответ до ужаса резкий.
— Ладно, просто хотелось удостовериться, — сказала я и посмотрела на мальчонку.
Мег отвернулась от нас обоих. Я беззвучно спросила у мальчика: все хорошо? — и он, утирая слезы, кивнул.
— Тогда беги отсюда, — сказала я, как можно мягче.
Он так и сделал. Пулей рванул по песку к приятелям.
Как раз в ту минуту, когда заговорила с мальчиком, я заметила, что Мег — отворачиваясь от нас — сунула что-то в карман шортов, и рука ее по-прежнему оставалась в этом кармане.
— Надо полагать, он что-то стащил. Верно?
— Да. — Почти так же резко, как «нет».
— Ты хочешь…
— Нет, — с усталостью в голосе. Потом: — Спасибо.
— Ты хочешь вернуться в гостиницу или…
— В гостиницу.
Мы пошли прочь.
— Меня на днях тоже пытались обокрасть, — сказала я, в надежде разрядить обстановку.
— Знаю. Этот мерзавец Найджел.
— О, — пробормотала я, игнорируя ее ярость. — Выходит… ты уже в курсе.
Конечно, я прекрасно знала, что она при сем присутствовала, но еще не была готова сообщить ей, что и сама находилась там. Вдобавок ее ярость выбила меня из колеи. Не то чтобы Мег не могла выругаться, вспылить. Такое случалось с нами обеими, время от времени. Но не как сейчас, подобного тона я еще не слыхала.
— У меня хотели стащить фотографии, — сказала я. — А у тебя?
Она напряглась.
— Само собой, ты не обязана говорить. Я просто так… болтаю. Ты меня напугала, Мег. Прости, но вправду напугала. Я боялась, ты ударишь этого мальчика.
— Я и ударила.
— Ох.
— Он кое-что стащил… у Майкла. Этого я стерпеть не могла. Грязные маленькие лапы прикасаются к тому, чем я… Ненавижу воровство! Терпеть не могу!
— Да, — кивнула я. — Совершенно с тобой согласна. Воровство отвратительно.
Мы добрались до дощатой дорожки.
— Ты как? Все нормально?
— Пожалуй. Пошли выпьем.
Она зашагала по дорожке — даже не замечая Майкла, запаркованного в тени, и Бэби Фрейзьер, которая поила его имбирным пивом.
— Ты видишь, где Майкл? — спросила я. — Кресло само поехало.
Мег бросила прямо-таки беглый взгляд на мужа и Бэби Фрейзьер.
— С ним Бэби, — сказала она.
Тут я вконец растерялась. Ведь Мег, похоже, собиралась идти дальше, оставив мужа на прежнем месте.
— Почему бы нам не захватить его с собой? — Мне не хотелось рисковать, бросая его здесь. Эта мысль слишком меня пугала, поскольку перед глазами вставал образ непостижимо черствой Мег. А такое выше моих сил.
И вот, чтобы унять мои страхи — и начисто забыв, что бы почувствовал Майкл, если б Мег оставила его там, — мы по очереди толкали кресло, пока не добрались до крылечка под окнами их номера. Бэби шла следом, несла имбирное пиво.
86. Предусмотрительный Куинн Уэллс установил пандус возле пендлтоновского номера в первый же год, когда Майкл оказался прикован к креслу. Сейчас Мег толкала кресло вверх по пандусу, а Бэби, забежав вперед, открыла дверь. Я беспомощно посторонилась — из опасения перестараться с участием.
Потом я сидела в прохладе гостиной, слушая, как где-то за спиной Мег уговаривает Майкла воспользоваться туалетом.
Бэби стояла у двери, курила сигарету, которую позаимствовала из тех пачек «Дюморье», что лежали на кофейном столике. С Бэби всегда так — она не упускала случая покурить и выпить на даровщинку или съездить домой, в Бостон. Все ее деньги до последнего цента заморожены в каких-то немыслимых трастовых фондах. И деньги немалые — целый миллион, но отец ее явно переусердствовал с охранными условиями, не желая, чтобы она транжирила его нажитые тяжким трудом капиталы на своего непутевого муженька. Было это, конечно, еще перед тем, как Брэдли Фрейзьера хватил удар, хотя надо признать, что до этого прискорбного события он вправду слыл сущим плейбоем. Отец Бэби умер, однако условия завещания остались нерушимы как скала. Брэдли мучился от последствий удара, а «высвободить» деньги было невозможно, вот и пришлось им, само собой относительно, кое-как выкручиваться. Задача нелегкая, конечно. Бэби — как Мег в случае с Майклом — наотрез отказалась от услуг медицинских учреждений. Шесть долгих лет она ухаживала за неподвижным лежачим больным.
Брэдли умер, кажется, уже очень давно, и Бэби осталась не у дел. Она отиралась возле чужих семей, стремилась помочь — то как этакая тетушка, то как сиделка. У Ришей она играла роль сиделки. Разве поставишь ей в упрек, что она нет-нет да и угощалась сигареткой или стаканом виски, а порой просила подвезти ее в Бостон.
Мы редко разговариваем, Бэби и я. Нам нечего сказать друг другу. Но этим утром, стоя в дверях между комнатами, Бэби обронила:
— Мне кажется, Мег изменилась, вы не находите?
Я слегка опешила.
— В чем?
— Стала холоднее. Жестче.
— Не говорите глупостей, Бэби. По-вашему, жестче к Майклу?
— Ко всем. Несколько раз она посылала меня куда подальше. Что не мешает ей меня использовать. На нее это не похоже. — Она смотрела на свои ногти, потом затянулась сигаретой. — Вы слышали этим летом, чтобы она смеялась?
— Один раз. Да, один раз или два.
— Это не похоже на Мег, она всегда любила посмеяться.
— Что ж… Я-то думала, Бэби, что вы… именно вы… поймете. Ведь так продолжается уже пять лет. Пять лет Майкл совершенно беспомощен, это же невыносимо тяжело.
— Я имею в виду другое. Она не такая, как раньше. Огрубела.
— Огрубела? — повторила я. Удивительная характеристика. Что-что, а огрубеть Мег никак не могла.
— Ладно, — сказала Бэби. — Я выразилась неудачно. Но что-то в ней изменилось. Очень изменилось. И пожалуй, мне она не по душе.
— Ну а я люблю ее. Люблю такой, какая она есть… как бы она ни изменилась. В самом деле, Бэби, вы меня удивляете.
Я попыталась рассмеяться. Забавно ведь.
Бэби не шелохнулась. Лицо у нее даже не дрогнуло. Потом она сказала:
— Вы же с детства были неразлейвода, верно?
— Не то чтоб неразлейвода, но дружили. Всегда.
— Кое-кто говорит, вы единственная ее подруга.
— Кто вам это говорил? — спросила я.
— Земля слухом полнится. Люди замечают такие вещи. Она, конечно, частенько разговаривает со мной, просит зайти и присмотреть за ним, но в остальном разговаривает только с вами. Вы разве не заметили?
— Нет. Не заметила.
Это была чистая правда. Я не заметила. Мне казалось, Мег все та же.
Вернее, была все та же, пока я не застала ее на пляже в разгар потасовки с мальчишкой.
— Можете оставаться при своем мнении, — сказала Бэби.
— Я так и сделаю.
— Я просто высказала свои наблюдения… — закончила Бэби. — Вот и всё.
Тут вернулась Мег с Майклом.
— Мы с Ванессой пойдем выпьем по рюмочке. Будем в баре.
Она направилась к выходу и исчезла за дверью, прежде чем я успела встать.
Бэби посмотрела на меня.
— Теперь вам понятно, что я имею в виду?
Куда уж понятней! Но я промолчала.
Только наклонилась к Майклу, поцеловала в макушку и сказала:
— Мы скоро придем.
87. Я чувствовала себя обманутой, ведь Мег не сказала мне, что́ стащил мальчишка. В общем-то, я пошла искать ее, просто чтобы избавиться от собственных потаенных опасений. И прекрасно понимала, что даже самые близкие друзья вправе не выдавать свои личные секреты. И все-таки чувствовала себя обманутой.
В тюрьме такая штука, как личная собственность, не существует — даже в недрах самых глубоких карманов. Ни тела своего не утаишь, ни его отправлений, ни его желаний, ни его идиосинкразий, слабостей или сильных сторон. Это попросту невозможно. Вся жизнь как на ладони. Разве что мысли худо-бедно защищены от вторжения посторонних. Но зачастую и мысли не спрячешь. Причина ясна: в тюрьме любой секрет — даже скромность, даже задумчивость — представляет собой угрозу. Взять, к примеру, Мойру Ливзи. Что она прячет? Почему не покажет нам? О чем она думает? Почему не расскажет?Неустановленное, неназванное — все что угодно — может навлечь на человека страшную опасность. Однажды мы потеряли одну женщину — она расхворалась и умерла, потому что не сказала нам, что с ней. Страдала бедняжка ужасно. Мы пытались помочь, но все время задавали не те вопросы. Сперва думали, что она просто туповата, потом — что она нарочно над нами издевается, отказываясь отвечать. В результате только после ее смерти выяснилось, что болезнь была врожденная и она этого стащилась. Духу у нее не хватило сказать нам. Могли бы и догадаться, но даже не подумали о ее гордости.