– Талл против Сноупса. Оскорбление…

– Да! – перебила его миссис Талл. – Дайте мне слово сказать, прежде чем вы начнете. – Она подалась вперед, глядя мимо Талла на Лэмпа Сноупса. – Ежели вы думаете, что можете облыжно выгораживать Флема и Эка Сноупса из…

– Не надо, мамочка… – сказал Талл.

И тогда она обратилась уже к Таллу, не изменив ни позы, ни тона, даже не запнувшись:

– Ты мне рот не затыкай! Позволить Эку Сноупсу, или Флему Сноупсу, словом всей этой Варнеровой шайке выволочь тебя из фургона и колотить чуть не до смерти об мост, – это ты готов. А когда дошло до того, чтобы притянуть их к ответу за нарушение твоих законных прав и наказать, тут тебя нет. Потому что это, видите ли, не по-соседски. А валяться во время сева в самую страду, покуда мы вытаскивали занозы из твоей рожи, – это по-соседски?

Но шериф уже кричал:

– К порядку! К порядку! Не забывайте, что вы в суде! И миссис Талл замолчала. Она села на скамью, тяжело

дыша, уставившись на судью, который продолжал, словно читал по бумаге:

– Оскорбление действием, нанесенное Вернону Таллу посредством одной лошади, не имеющей клички и принадлежащей Экрему Сноупсу. Телесные повреждения наличествуют, ответчик явился. Свидетели – миссис Талл с дочерьми…

– Эк Сноупс тоже все видел, – сказала миссис Талл, уже не так сердито. – Он был там. Подоспел в самое время и все видел. Пусть только попробует отпереться. Пусть только поглядит мне в глаза и посмеет сказать, что он…

– Позвольте, мэм, – сказал судья. Он сказал это так спокойно, что миссис Талл примолкла и стала вести себя сдержанно, почти как всякий разумный и смирный человек. – Никто не оспаривает тот факт, что ваш муж пострадал. И никто не оспаривает, что пострадал он из-за лошади. Закон гласит, что если человек имеет скотину, которая, как ему известно, представляет опасность для окружающих, и если эта скотина ограждена и отделена от общественного выпаса забором или загородкой, способной оградить и отделить ее от упомянутого выпаса, то, если кто-либо войдет за этот забор или загородку, независимо от того, известно ему или нет, что скотина, там содержащаяся, представляет собой опасность, это действие является нарушением права собственности, и владелец скотины не несет ответственности за последствия. Но коль скоро скотина, представляющая для окружающих опасность, более не ограждена означенным забором или загородкой, преднамеренно или непреднамеренно, с ведома или без ведома владельца, то владелец несет ответственность за последствия. Таков закон. Нам остается лишь установить, во-первых, кому принадлежит лошадь и, во-вторых, представляет ли она опасность для окружающих в соответствии с буквой упомянутого закона.

– Ха! – сказала миссис Талл, точь-в-точь как Бук-райт. – Опасность! Спросите у Вернона Талла. Спросите у Генри Армстида, какие это были кроткие овечки.

– Позвольте, мэм, – сказал судья. Он посмотрел на Эка. – Выслушаем ответчика. Отрицает ли он принадлежность лошади?

– Чего? – сказал Эк.

– Это ваша лошадь чуть не убила мистера Талла?

– Да, – сказал Эк. – Моя. Сколько я должен зап…

– Ха! – снова сказала миссис Талл. – Еще бы он стал отрицать, когда там их было, по крайней мере, человек сорок, таких же дураков, как и он, потому что, будь они малость поумнее, и духу ихнего там не было бы. Но даже дурак может подтвердить то, что видел и слышал, – так вот, по крайней мере, сорок человек слышали, как этот техасский душегуб отдал лошадь Эку Сноупсу. Заметьте, не продал, а отдал.

– Что? – сказал судья. – Как так отдал?

– А вот так, – сказал Эк. – Отдал, да и все тут. Мне жаль, что Талл ехал через мост в это самое время. Сколько я должен…

– Постойте, – сказал судья. – А вы ему что дали? Вексель? Что-нибудь взамен?

– Нет, – сказал Эк. – Он просто указал на нее, когда она бегала в загоне, и сказал, что она моя.

– А дал он вам купчую, или дарственную, или какой-нибудь письменный документ?

– Да у него на это и времени-то не было, – сказал Эк. – А после того как Лон Квик позабыл затворить ворота, всем было уже не до писанины, даже ежели б это и пришло кому в голову.

– Это еще к чему? – сказала миссис Талл. – Эк Сноупс сейчас только сам признал, что это его лошадь. А ежели этого вам мало, так там у ворот целый день торчало еще сорок бездельников, которые слышали, как этот антихрист, который дуется в карты и жрет виски…

Но тут судья остановил ее, подняв руку в огромной, первозданно чистой манжете. Он не смотрел на нее.

– Постойте, – сказал он. – А что же он тогда сделал? – спросил он Эка. – Просто подвел к вам лошадь и передал веревку из рук в руки?

– Нет, – сказал Эк. – Ни он, ни кто другой не надевал на лошадей веревку. Он просто указал на эту лошадь и сказал, что она моя, а потом распродал остальных, сел в коляску, попрощался и уехал. А мы взяли по веревке и пошли в загон, только Лон Квик позабыл затворить ворота. Мне очень жаль, что из-за нее мулы Талла выволокли его из фургона. Сколько я ему должен? – Но тут он замолчал, потому что судья уже на него не смотрел и, как он понял через секунду, не слушал его. Вместо этого судья откинулся назад, в первый раз за все время, уселся поудобнее на своем стуле, слегка наклонив голову и держа руки со сплетенными пальцами на столе перед собой. С полминуты все молча смотрели на него и только тогда поняли, что он молча и пристально глядит на миссис Талл.

– Так вот, миссис Талл, – сказал он. – Из собственных ваших показаний явствует, что Эк никогда не был владельцем этой лошади.

– Как? – переспросила миссис Талл совсем тихо. – Как вы сказали?

– По закону никакая собственность не может быть подарена словесно. Акт дарения должен быть закреплен документом, либо заверенным, либо подписанным собственноручно, либо фактическим вводом во владение. В соответствии с вашими показаниями и показаниями Эка Сноупса, он ничего не дал техасцу взамен лошади, и, согласно показаниям Сноупса, техасец не дал ему никакого документа в подтверждение того, что лошадь принадлежит ему, а из его показаний и из того, что мне самому стало известно за последние четыре недели, явствует, что никто еще не поймал ни одну из лошадей и не накинул на нее веревки. Итак, Эк не вступал во владение лошадью. Техасец мог бы с тем же успехом подарить ту же самую лошадь еще десяти людям, стоявшим в тот день у ворот, и ему даже незачем было бы извещать об этом Эка; а сам Эк мог бы передать все свои права на нее мистеру Таллу прямо на мосту, где мистер Талл лежал без сознания, ему довольно было бы просто подумать об этом, и права мистера Талла были бы столь же законными, как и права самого Эка.

– Значит, я осталась на бобах, – сказала миссис Талл. Голос ее все еще был тих и спокоен, и никто, кроме Талла, как видно, не понял, что слишком уж он тих и спокоен. – Эта пятнистая бешеная сука распугала моих мулов, изломала фургон; мой муж упал с козел, зашибся до бесчувствия и целую неделю не мог работать, мы засеяли меньше половины земли, и вот теперь я осталась на бобах.

– Постойте, – сказал судья. – Закон…

– Закон! – сказала миссис Талл. Она вдруг встала – приземистая, широкая, крепкая женщина, широко расставив толстые, как тумбы, ноги.

– Не надо, мамочка… – сказал Талл.

– Да, мэм, – сказал судья. – Возмещение ваших убытков предусмотрено законом. Закон гласит, что, когда иск об убытках вчиняется владельцу животного, которое нанесло убытки или ущерб, а владелец не может или не хочет нести ответственность, пострадавшая сторона получает в виде возмещения само животное. А поскольку Эк Сноупс никогда не владел этой лошадью и, как вы сами слышали, при разборе предыдущего дела не подтвердилось, что Флем Сноупс так или иначе причастен к продаже табуна, лошадь эта по-прежнему принадлежит техасцу Или, вернее, принадлежала. Потому что теперь лошадь, которая испугала ваших мулов и была причиной падения вашего мужа с фургона, принадлежит вам и мистеру Таллу

– Мамочка, постой! – сказал Талл. Он вскочил с места.