На пути из таверны им повстречался перепуганный хромой посыльный Тони, сообщивший, что прошлой ночью был жестоко избит на набережной Дзаттере поэт Бартоломео Дотти, пользовавшийся дурной славой за свои злобные стихи. Нападавшие ещё не найдены, но на месте преступления обнаружена записка анонимного автора:

Либретто оперы «Отгон в деревне» было типичным образчиком тех произведений, что шли обычно на венецианских подмостках. Здесь имелась запутанная любовная интрига с переодеваниями мужчин в женские одеяния и прочими метаморфозами. По сюжету воображаемый римский император Оттон влюблялся в некую Клеониллу, которая ему изменяла и даже устроила против него политический заговор. К счастью, всё заканчивалось благополучно на фоне деревенской идиллии, как того желала публика.

— Не увлекайся декорациями, — советовал отец. — Меняй их от силы раза три-четыре, хотя публика любит частые смены и ей подавай побольше бутафории, мишуры. Остерегайся лишних затрат и держи ухо востро с певцами. У них аппетиты непомерные.

Впервые выступая в роли импресарио, Вивальди явно беспокоился, как бы ни прогореть и ни оказаться в накладе, о чём предостерегал отец. Ему удалось распределить сольные партии по всем правилам искусства, дабы избежать возможных ссор между капризными и избалованными вниманием публики солистами, особенно между экзальтированными кастратами, претендующими на роли примадонн. В связи с растущим спросом на оперные спектакли и сильной конкуренцией между театрами были выработаны некоторые правила или негласные законы, которые следовало соблюдать. Например, существовал определённый порядок оформления либретто и партитур. В них должно быть чётко указано количество главных и второстепенных действующих лиц, сольных арий, между которыми предусматривались пространные речитативы под аккомпанемент клавесина, дабы дать возможность солистам перевести дух и не сорвать голосовые связки. Так, у Клеониллы и Туллии было по три арии, а у Оттона и Кайо, влюбленного в Клеониллу, две.

— Как дела с музыкой? — то и дело спрашивал Джован Баттиста, подгоняя сына и не очень веря, что ему удастся справиться с новым для себя делом.

Антонио работал с огоньком. Ему удалось закончить написание главных партий. Так, партия Оттона предназначалась для контральто, а партии Кайо и Туллии — для сопрано. Всё было готово, и настала пора отправляться в Виченцу.

Когда об отъезде оповестили Камиллу, казалось, что грозовые тучи сгустились над головой Антонио. Она рухнула в кресло, будучи не в силах произнести: «О Иисус, Иосиф и Дева Мария!» Эти слова обычно вырывались из её уст в момент сильного изумления или испуга. Её первенец, на которого она возлагала такие надежды, неожиданно предстал перед ней живым воплощением дьявола. Где же такое видано, чтобы священник ввергал себя в греховный мир порока? Она завтра же направится к дону Лоренцо вымаливать отпущение грехов для сына. А вот главным виновником случившегося, очевидно, для неё был муж. Это он, греховодник, несмотря на её мольбы и заклинания, пристрастил несмышлёныша Антонио к театру. Уже с первого посещения в душу ребёнка вселился дьявол, который рано или поздно должен был о себе заявить. Не дотронувшись до еды, Камилла молча ушла к себе, где дала волю слезам.

На следующий день, едва забрезжил рассвет, отец и сын покинули Венецию. На сей раз не было проводов и напутствий Камиллы, как когда-то при отъезде в Брешию. Гондола доставила их на материк, где они сели в дилижанс до Виченцы. К счастью, попутчиков было мало, и им достались места у окошка друг против друга. На время отлучки Джован Баттиста оставил цирюльню на попечение младшего сына и был за дело спокоен. Франческо уже стукнуло двадцать три, и он успел зарекомендовать себя не только ловким брадобреем, но и способным парикмахером. Перед поездкой отец попросил его повременить браться в его отсутствие за сложные дамские причёски и парики. Без труда Джован Баттисте удалось получить от руководителя оркестра Сан-Марко разрешение на месячный отпуск, и он был бы в отличном расположении духа в предвкушении встречи с прекрасной Виченцой, если бы не ссора с женой.

Антонио, не теряя времени в пути, раскрыл перед собой партитуру, но после Падуи по примеру отца задремал. На закате добрались до Виченцы, где вскоре устроились в гостинице неподалёку от собора. Несмотря на поздний час, Антонио не терпелось повидать театр, ключи от которого, как пояснил ему хозяин гостиницы, были в соседней лавке у бакалейщика. Тот оказался приветливым толстяком, страстным поклонником оперы, знавшим всю подноготную театра с его взлётами и падениями. Он рассказал, что своим именем «Гардзерие» театр обязан богатому цеху чесальщиков шерсти, чьи склады находились рядом. Когда однажды там начался пожар, пламя тут же перекинулось и на театр, спалив его дотла. Но вскоре здание было заново отстроено на деньги тех же шерстечесальщиков.

Театр оказался небольшим и очень уютным. Четыре яруса лож опирались на резные позолоченные колонны. Над каждой ложей красовался декоративный щит с фамильным гербом её владельца в обрамлении экзотических фигур птиц и животных. Среди владельцев лож были местные патриции Ангран, Репета, Феррамоза и другие состоятельные горожане. Словоохотливый бакалейщик поведал Вивальди, что дела в театре давно идут из рук вон плохо, так что приходится пропускать целый сезон из-за отсутствия средств, а недавно театр закрылся, так как возникла угроза эпидемии чумы.

— Говорят, что чума ещё не утихла, — шёпотом сказал бакалейщик, озираясь вокруг.

Действительно, на окраине города многие здания были превращены в лазареты. К весне опасность вспышки эпидемии, к счастью, миновала, но напряжение в городе сохранялось. Чтобы снять его, муниципальные власти решили открыть новый сезон в дни карнавала оперой Поллароло «Безумство влюблённых» в театре Делле Грацие, а на открытие традиционной майской ярмарки, на которую съезжаются купцы из соседних областей, намечена также премьера оперы Вивальди. В последнее время вокруг имени композитора велось много разговоров и на него возлагались большие надежды.

Для своего дебюта на оперной сцене Вивальди с радостью ухватился за предложение из Виченцы. В случае провала вряд ли о нём станет известно многим, тем более что речь шла о второстепенном театре, да к тому же не венецианском. Но коль взялся за гуж, не говори… И всё же риск был велик, поскольку он впервые выступает и как автор оперы, и как импресарио, для чего ему и понадобилось присутствие более сведущего в таких делах отца. Зато с певцами, можно сказать, повезло. В эти дни в Виченце оказался Джузеппе Росси, обладатель редкого сопрано, а в качестве второго сопрано выбор пал на молодого аббата Бортоло Бертоли, получившего известность виртуозными выступлениями в Фаэнце. Партия контральто поручена Пьетро Веронезе по прозвищу Пьерино, а на роль Клеониллы выбрана Мария Джусти, выступающая под именем Романины в театре наследного польского принца Александра. Партия Оттона досталась Диане Вико.

Итак, все главные роли были распределены. Но кому же посвятить партитуру? На сей раз отец и сын были единодушны в решении посвятить оперу знатному иностранцу Генриху лорду Герберту, сыну графа Пембрука Монтгомери, кавалера ордена Подвязки. Кроме того, Антонио пожелал поместить на титульном листе латинскую монограмму:

L.D.B.M.D.A., соответствующую начальным словам молитвы: «Восславим Господа и Пресвятую Деву Марию. Аминь!»

Времени на репетиции было в обрез. Но, к счастью, всё прошло гладко, за исключением небольшой неприятности, вызванной ссорой между певцами. Росси обиделся, что его ария оказалась несколько короче, чем у Бертоли. Такие ссоры и обиды нередки между избалованными и капризными солистами. Рассказывают, что знаменитый тенор Фатинелло, выступая в дуэте с одной примадонной, украдкой пощипывал её за заднее место, чтобы та пустила петуха. На споры с певцами ушло полдня, пока Вивальди не сократил пару стихов в либретто, и все успокоились.