Познавать лучшего друга — словно влюбляться.

—

— Прихвати блокнот, — сказала Мэдди. — Я собираюсь научить тебя ориентироваться.

Квини рассмеялась.

— Это невозможно!

— Неправда! Здесь есть пара пилотов, которые выбрались из Польши после ее захвата. Они добрались сюда без карт, еды, и не зная никакого языка, кроме польского. Они расскажут тебе все о той ситуации, только попроси, только их английский сложно понять. В любом случае, если пара сбежавших заключенных смогли перелететь всю Европу и стать пилотами Королевских ВВС, то и ты сможешь...

— Ты говорила с пилотами? — перебила ее любопытная Квини.

— С ними можно не только танцевать.

— Да, но разговоры лишены воображения.

— Ты же знаешь, что некоторые из них не танцуют, поэтому приходится с ними говорить. Тот паренек, викарий, не танцует. Правда, его и разговорить сложновато, но все они любят болтать о картах. Или их нехватке. Давай же, тебе не нужна карта. У нас впереди целый день. Пока мы не можем уйти дальше, чем на пять миль, поэтому, если улучшится погода, я вернусь быстрее. Но глянь... — Мэдди махнула в сторону окна. Шел дождь, капли стекали с листьев от порывов сильного ветра.

— Прямо как дома, — радостно заметила Квини. — Правда, в Швейцарии не бывает должного шотландского тумана.

Мэдди фыркнула. Квини небрежно разбрасывалась именами, хвастаясь деталями своего воспитания без малейшего намека на скромность или смущение (но через некоторое время Мэдди поняла, что она рассказывала это только людям, которые ей нравились или которых она ненавидела — тем, кто был не против и на кого ей было плевать, — а со всеми остальными, кто не входил в этот перечень или кого она могла задеть своими словами, она была гораздо осторожнее).

— У меня есть велосипеды, — сказала Мэдди. — Одолжила у механиков. Парни работают, даже несмотря на дождь.

— И куда мы поедем?

— «Зеленый человечек». Паб у подножия скал в бухте Святой Екатерины. На следующей неделе они закрываются, а посему это последняя возможность. Владельцу надоели постоянные обстрелы. Чтоб ты понимала, это делают не немцы, а наши ребята — изрешечивают черепицу, прежде чем отправится домой после битвы, на удачу!

— Могу поспорить, что они делают это, чтобы избавиться от неиспользованных боеприпасов.

— Ну, это ориентир, а ты штурман. Найди побережье и двигайся южнее, все проще простого! Можешь воспользоваться моим компасом. Если не сумеешь найти место, то, боюсь, на ужин не будет ничего, кроме холодных бобов прямо из банки...

— Это нечестно! Я на дежурстве до одиннадцати!

Мэдди закатила глаза.

— Черт побери, значит, у нас останется около пятнадцати часов на поездку в десять миль! Но зато у меня есть возможность закончить рассказывать тебе о моих страхах, — Мэдди подхватила края мужской шинели и завязала вокруг лодыжек, чтобы та не попала в велосипедную цепь.

— Надеюсь, у тебя есть консервный нож, — грозно сказала Квини, запахивая собственную шинель, — и ложка.

Сельская местность графства Кент в десяти минутах от Майдсенда КВС была удивительно умиротворяющей. Тут и там приходилось проезжать мимо оружейных установок, да, но в целом маршрут лежал через холмистые меловые поля, на многие мили усаженные картофелем, репой и фруктовыми садами поодаль.

— Тебе стоило прихватить свой зонтик, — сказала Квини.

— Берегу его для следующего налета.

Они оказались на перекрестке. Не было ни единого дорожного знака; их все сняли или закрасили, чтобы сбить с толку врага на случай, если Операция «Морской лев» окажется удачной и немецкая армия проберется вглубь острова.

— Понятия не имею, где мы находимся, — все причитала Квини. Велосипед механика был ей велик, потому она не могла ехать сидя — приходилось стоять на педалях. Ей постоянно грозила опасность упасть или утонуть в собственной шинели. Она выглядела как обезумевшая мокрая кошка.

— Воспользуйся компасом. Продолжай ехать на юг, пока не увидишь море. Представь, — говорила ей Мэдди в попытках приободрить, — представь, что ты — немецкий шпион. Приземлилась здесь с парашютом. Тебе нужно найти твоего сообщника, который находится в легендарном контрабандистском пабе у моря, и если кто-нибудь поймает тебя...

Квини стрельнула в Мэдди странным взглядом из-под пластмассовой дождевой шляпы, какую можно купить в крошечной картонной коробке с цветами за полпенни. В нем читались вызов, неповиновение и восторг. И, кроме того, озарение. Квини наклонилась вперед, налегла на руль велосипеда и закрутила педали, словно фурия.

Не невысоком гребне она одним прыжком соскочила с велосипеда, словно косуля в лощине, и уже была на полпути к верхушке дерева, когда Мэдди поняла, что она собралась делать.

— Спускайся, тупица! Ты же промокнешь! Про униформу подумай!

— Von hier aus kann ich das Meer sehen, — сказала Квини, что на немецком значило «Отсюда я вижу море». (Ох, я дурочка. Они и так понимают, что тут написано.)

— Заткнись! Ты псих! — яростно бранилась Мэдди. — Что ты там делаешь?

— Ich bin eine Agentin der Nazis²⁷. — напомнила Квини. — Zum Meer geht es da lang²⁸.

— Из-за тебя нас обеих пристрелят.

Квини засомневалась. Она окинула взглядом затянутое небо, бескрайний яблочный сад и пустеющую дорогу. Затем пожала плечами и уже на английском сказала:

— Мне так не кажется.

— Беспечные разговоры стоят жизней²⁹, — процитировала Мэдди. Квини так расхохоталась, что неуклюже и больно соскользнула с одной ветки на другую и порвала пальто, пока спускалась.

— А теперь твоя очередь помолчать, Мэдди Бродэтт. Ты сказала мне представить себя немецкой шпионкой — я то и делаю. Я не допущу, чтобы тебя застрелили.

(Я действительно хотела бы вернуться в то мгновенье и держать язык за зубами.)

Маршрут к Бухте Святой Екатерины был, скажем так, творческим. Во время поездки Квини вставала с велосипеда на каждом перекрестке — мокром, ветреном и невыразительном — и взбиралась на стену, ворота или дерево, чтобы сориентироваться. После чего следовала борьба с шинелью, которая то и дело норовила оказаться обрызганной водой из луж.

— Знаешь, чего я боюсь? — во весь голос завопила Мэдди, дождь и восточный ветер били ей в лицо, пока она живо крутила педали, пытаясь поспеть за своей маленькой операторшей. — Холодных бобов из банки! Без пятнадцати два. Паб закроется к тому времени, как мы туда доберемся.

— Ты же говорила, что он закроется на следующей неделе.

— На обед, бестолковщина! Они не обслуживают до вечера!

— Думаю, ты обвиняешь меня очень несправедливо, — сказала Квини. — Ты затеяла эту игру. Я просто играю в нее вместе с тобой.

— Этого я тоже боюсь, — заметила Мэдди.

— Этот страх считается. Как и консервированные бобы. Чего ты боишься больше всего? Сколько у тебя страхов?

— Трибунала, — коротко ответила Мэдди. Квини смолчала, что было ей несвойственно. И оставалась безмолвной еще какое-то время, даже пока в очередной раз залезала на дерево. Но потом все-таки спросила:

— Почему?

Прошло много времени, прежде чем Мэдди ответила, но Квини не нужно было напоминать, о чем они беседовали.

— Я много чего творю. Принимаю необдуманные решения. Боже мой, стреляю из дурацкой зенитки — без какого-либо разрешения, когда над головой кружит Мессершмидт-109!

— Кружащий над головой Мессершмидт и был причиной, по которой ты стреляла, — заметила Квини. — А разрешение дала тебе я. Я — летный офицер.

— Но ты не мой летный офицер, и права давать разрешение на стрельбу у тебя нет.

— Чего еще? — спросила Квини.

— О, событий вроде того, когда я направляла немецкого летчика. Я уже когда-то делала что-то подобное, правда, по-английски. — Она рассказала Квини, как впервые помогла сесть тем парням в Веллингтоне. — На то тоже никто не давал разрешения. Проблем не возникло, а должны были. Глупый поступок. Зачем я это сделала?