Карин Риис не выходила у меня из головы. Она жила вместе с ним еще совсем недавно, но сейчас оторвалась и подала ходатайство о получении временного пособия. Она полагала, что освободилась от него, но я-то его лучше знаю!

Я начала прогуливаться в том районе, где они жили. Это вошло в привычку. В этом было нечто от самотерапии, закаливания: знать, что он находится где-то поблизости, и все же гулять, вдыхать свежий воздух и чувствовать себя окрепшей и бодрой после прогулки. Как-то я увидела ее на велосипеде, — наверное, она ехала с работы. Я уже заметила, что перед домом припаркована его старая машина (я ведь знала адрес). Видимо, он решил нанести визит своей бывшей сожительнице. Это не предвещало ничего хорошего.

Карин тоже взглянула на машину, но никак не отреагировала. Она выглядела удивительно свежей и ухоженной. Молодая, лет около тридцати, невысокая и стройная. Я обратила внимание, что она переодела обувь на крыльце, прежде чем вошла в дом. Красивые сапожки на высоком каблуке исчезли в пластиковом пакете, а она сунула ноги в мокасины. Я и сама так делала. Он был маленького роста и не любил высоких женщин. Значит, какие-то привычки остались без изменения… У Карин были красивые волосы до плеч, — может быть, он перестал вырывать у женщин волосы.

Стояла ясная, хорошая погода, как часто бывает в Хедмарке в октябре после ночных заморозков, без ветерка. Дом, растительность в саду, забор из штакетника, провода — все покрыто блестящим инеем. В доме на улице Фритьофа Нансена шторы были задернуты. Когда я увидела, как она открывает дверь и входит, мне показалось, что передо мной красная девица из сказки, заходящая в пещеру к страшному троллю. Хотя Карин Риис вовсе не была красной девицей — я ведь знала это, так как читала ее биографию. Просто она выглядела такой хрупкой и уязвимой, когда исчезла в полутьме за дверью. А то, что Агнар И. Скард не кто иной, как пожирающий людей тролль, мне-то было известно лучше всех.

Я остановилась у калитки, сделав вид, что ищу что-то в сумке. Я неосознанно ждала, что услышу крики, глухие звуки от ударов по человеческому телу, грохот падающей мебели. Однако из закрытого и погруженного во мрак дома не доносилось ни звука, и от этого становилось еще более жутко. Весь мой с таким трудом восстановленный душевный покой исчез, и я еще раз ощутила мертвую хватку страха. Я так сильно задрожала, что чуть не выронила сумку. Но на этот раз я боялась не за себя, а за нее. Ее фигурка на велосипеде, на крыльце, красивые черты лица, темные вьющиеся волосы, понимание того, как низко она пала и как смогла вытащить себя из грязи и начать новую жизнь — хотя бы и вместе с Агнаром И. Скардом, — все это сильно на меня подействовало. Я почувствовала непреодолимое желание вступить с ней в контакт, познакомиться, не для того, чтобы навязаться, а чтобы помочь. Кто-то должен был ее предупредить, прежде чем все плохо кончится!

Но как я могла подойти к ней и рассказать свою историю, не раскрыв себя? А что, если он действительно переменился и они живут вместе нормальной семьей? Такая возможность представлялась мне еще более возмутительной, нежели картина избиения. Все это взволновало меня до такой степени, что вечером у меня поднялась температура, и я на следующий день не вышла на работу.

Как-то раз я случайно стала свидетелем того, как она его выгнала вон.

Я прогуливалась, как обычно, по кварталу с особняками по направлению к парку Клюкхаген, когда заметила его, марширующего вниз по улице Руаля Амундсена с чемоданом на колесиках. Его было нетрудно узнать, хотя за эти годы он изменился: полноватый человек средних лет, неприметный по внешности и одежде, — весьма унылое зрелище, которое, вопреки опасениям, не оказало на меня никакого впечатления.

Из дома раздавалась громкая музыка. Очевидно, она уже вернулась домой с работы. Или пятница — день уборки? Ей надоели его визиты и она решила вымести его из дома навсегда? А может, он бежал сам? Не выдержал совместной жизни с молодой, жизнерадостной — а возможно, и с требовательной — женщиной. Однако когда я мельком увидела его лицо, мои надежды и триумф как рукой сняло. Даже на расстоянии пятидесяти метров я узнала его ожесточенный взгляд. Он был вовсе не повержен и не побежден в борьбе с независимой женщиной — он был в бешенстве! Его угловатые, почти механические движения не предвещали ничего хорошего. Мне даже показалось, будто я слышу, как из его уст вырываются проклятья. Когда этот знаток истории религии раздражен, у него обнаруживается богатейший запас ругательств и проклятий.

Вдруг мне показалось, что это уже произошло.

В этот момент я поняла, что вся эта история с нервным срывом и больной психикой — лишь маскарад. Что он снова обнажил свое подлинное «я», а она поплатилась за это. Теперь, когда меня больше не было, а он на людях играл роль сломанного и кающегося вдовца, Агнар вновь дал волю своей ненависти к женщинам, и она, избитая и страдающая, лежит в доме. А он включил радио на полную мощь, чтобы заглушить ее крики…

Я повернула назад и побежала к дому. Постучала в дверь, но внутри не было слышно ни звука, кроме музыки. Мною овладела нерешительность — не могла же я разбить стекло и вломиться в дом!

Вдруг дверь открылась, и она появилась на пороге, такая же красивая, с порозовевшими щеками. При виде ее я сначала обрадовалась — ведь она в целости и сохранности! Потом меня охватила паника: как объяснить, что я стою на крыльце и стучусь к ней?

— Да? — сказала она и окинула меня вопросительным взглядом. — В чем дело?

— Добрый день! Я из Нового социального управления, — сказала я, заикаясь. — Мы хотели бы ознакомить всех с нашей…

— Я уже была в вашем управлении, — ответила она удивленно.

Ну конечно. Она же наш клиент. Какая оплошность! Но у меня не было другого выхода, как продолжить свою легенду.

— В таком случае извините…

— Ничего, ничего.

— Мы проводим информационную кампанию…

— И заходите в каждый дом? Ну и ну. — Реакция Карин на мое, мягко говоря, странное объяснение была мягкой. Она не казалась подавленной, обиженной женщиной. В ее голосе звучал смех.

— Мы считаем важным устанавливать личный контакт с клиентами в дополнение к материалу, который рассылаем по почте.

— Да, это очень любезно с вашей стороны… — Она не казалась заинтересованной. Может, это и к лучшему. Легенда, сочиненная мной на ходу, была малоправдоподобной, если не сказать слабоватой. Представитель государственного ведомства ходит по домам в информационных целях, используя все свое обаяние. К счастью, у меня в сумке нашлось несколько брошюр, которые я сама собиралась прочитать. Я вытащила их и протянула ей:

— Это для вашего сведения, если захотите еще раз к нам обратиться.

— Огромное спасибо! — Она приняла брошюры как старательная ученица. Воплощение любезности. В тот момент, когда она отвернулась и отошла в переднюю, чтобы положить брошюры на столик, я мельком взглянула на сумку, которую она повесила на спинку стула. На самом стуле лежало пальто. Сумка открылась, и я заметила сверху скомканное нижнее белье. На Карин были те же красивые сапожки до лодыжек, в которых я увидела ее в первый раз. Должно быть, она только что вошла. Шелковые колготки. Коротенькая юбочка. И трусики в сумке, и это в холодный октябрьский день…

Да у нее любовник! — осенило меня. Она только что со свидания. Отсюда и сияющий взгляд, и свежие, розоватые щеки. Я порадовалась за нее. И тут же почувствовала укол ревности.

— Ну я пойду.

— Большое спасибо, очень любезно с вашей стороны… — Она одарила меня сияющей улыбкой. Она излучала тепло, которого хватило даже на государственного служащего, случайно появившегося на пороге. Впрочем, она могла прийти не от любовника, а от клиента. И все же такая любезность. Я надеюсь, что она не заметила моего возбуждения: она была доступна! Эта мысль вселила в меня как радость, так и опасение. Румянец на щеках. Мечтательный взгляд… Передо мной снова возникло упрямое лицо Агнара И. Скарда. Он знал и поэтому бесился, но не мог помешать ей. Она взяла верх. А ему пришлось бежать.