— Да в нем настоящего сыра и половины не будет! — Валманн недовольно разглядывал подгоревшую пиццу, которую только что вытащил из духовки. Кухню наполнил запах прогорклого сгоревшего жира.

— Слушай, тебе и правда хочется пиццы?

— Нет. А тебе?

— Ясное дело, нет.

— Ну… — Валманн выбросил остатки пиццы в мешок для пищевых отходов. — Кажется, в «Перечнице» на этой неделе начинают готовить по новому меню…

— Отличная мысль. Но сначала мне надо в душ.

— Тогда я выпью бокал вина, — ответил Валманн, — а потом вызовем такси.

— Ладно, дай мне пятнадцать минут.

— Этого мне хватит на два бокала. — Он уже давно понял, что «пятнадцать минут» могут тянуться все полчаса. В их дом возвращалась обычная жизнь. Вот и прекрасно. — Тебе налить?

Из ванной послышалось «да», и он подошел к двери с двумя бокалами.

— Никак не могу выбросить его из головы.

— Кого? Бармена?

— Скарда. Агнара И. Скарда. Все его рассказы и поступки будто кричат о том, что он каким-то образом причастен к нашим двум убийствам.

— Вряд ли он совершил их на расстоянии.

— Да уж. Но… — расправившись с десертом, Валманн откинулся на спинку стула, — по его словам, он вернулся в Хамар в понедельник. Значит, во время убийства Лилиан Петтерсен он был в городе. По крайней мере, на этот случай у него алиби нет.

Еда оказалась вкусной, официанты — обходительными, а народу было не очень много. Из-за длинного стола возле окна доносился смех. Жители Хамара, видимо, осознали все достоинства этого ресторанчика, как и то, что он работает ежедневно и допоздна.

— Крем-брюле — это просто преступление, — вздохнула Анита. — Особенно после мусса из лосося и каре ягненка.

— Да ладно тебе, твое наказание будет условным.

— Ага, на том условии, что я теперь просижу на диете до конца месяца. От жизни с тобой легко растолстеть.

— Это потому, что живется тебе просто прекрасно.

— Это потому, что я чересчур много ем, стараясь угнаться за тобой.

— Можешь опять сесть на свою диету: яйца вкрутую, морковь и китайская капуста с обезжиренным йогуртом…

— Если бы не я, то ты бы умер от полуфабрикатов!

— Точно. Поэтому я должен тебя отблагодарить.

— Ужин из трех блюд прямо посреди недели.

— В последнее время мы нечасто себя баловали.

— Наверное, ты прав, — вновь вздохнула она, чуть приподнимая подол юбки, — но завтра с утра мне придется пробежаться.

— Ты же собиралась в Гьёвик.

— Ох, черт…

— Надеюсь, вам все понравилось. Если захотите кофе, то он в баре, — вежливо сообщил подошедший официант и, забрав банковскую карточку Валманна, удалился.

К расположенному при гостинице «Астория» ресторану «Перечница» примыкает «Библиотечный бар». Возле стойки было уже не протолкнуться, поэтому они выбрали диванчик в самом углу зала, где музыка не очень мешала разговаривать.

— Ты бы только видела его, — Валманн вновь вернулся к рассказу о Скарде, — маска проповедника словно слетела с него. Он просто закатил нам истерику. Так и сыпал проклятиями. И все это лишь из-за какого-то незнакомца, который немного увлекся Карин Риис. У него самая настоящая навязчивая идея — мол, те двое переспали друг с другом.

— Ясно, он ревнует. Неудивительно для мужчины. Но разве это доказывает его вину?

— Ты бы видела, как он отреагировал! Ярость. Ненависть. Что-то ветхозаветное было в его словах.

— И как это можно соотнести с тем, что от доходов проституток ему тоже кое-что перепадает?

— Нет, этот сутенер вовсе не ревнует. Ему важно контролировать их. То, что Карин Риис возьмет и влюбится в кого-то на стороне, не входило в его планы.

— Знаешь, если кто-то впал в ярость или разозлился, это еще не означает, что он будет убивать.

— Сам его припадок был очень странным. Ты только представь: вот он рассуждает о Спасении, преступлении и наказании, искуплении и пути истинном, о Слове Божьем и так далее. А через минуту он уже превращается в карикатурного домашнего тирана, которого терзают ревность и предрассудки.

— Пусть так, но ведь если ревность терзала его на прошлой неделе, то было это не здесь, а в Тронхейме, верно?

— Я выясню его местонахождение поминутно. Честно говоря, я не верю ему. Такой ревнивец вряд ли просто взял бы и уехал из города на несколько дней, оставив свою сожительницу без присмотра.

— Ты хотел сказать — бывшую сожительницу?

— Тем хуже. Чаще всего женщин убивают именно бывшие мужья и возлюбленные.

— Но они же разъехались.

— По словам соседей, он частенько наведывался на улицу Фритьофа Нансена. Возможно, его отъезд — это ловушка. Может, он хотел убедить ее, что исчез, и заманить в сети.

— А второе убийство? Как он может быть причастен к нему?

— До этого мы не дошли — с ним случилась истерика, и он совсем чокнулся. На всякий случай мы вызвали доктора, и тот дал Скарду успокоительного. Сейчас он в больнице, под постоянным наблюдением врачей. Однако он успел сообщить, что во время второго убийства был здесь, в городе.

— Вряд ли этого достаточно для обвинения в убийстве.

— У нас есть сообщение, отправленное Лилиан Петтерсен на мобильник, которым Скард пользовался, пока был в Тронхейме. Тон этого сообщения довольно резкий, а сам телефон принадлежит его новой девушке, Агнете Бломберг. Ей едва исполнилось двадцать, она красива, и он здорово промыл ей мозги.

— По-твоему выходит, что, выписавшись из психиатрической лечебницы и став священником, Скард открыл еще и охоту на проституток?

— Что-то мне подсказывает, что это верное предположение. И Лилиан Петтерсен была лишь пересадочной станцией.

— Знаменитый сыщик Валманн с его хваленой интуицией… — поддразнивая, проговорила она, всем своим видом показывая, что не воспринимает их разговор настолько серьезно, как он. — Ладно, открою тебе маленький секрет, — Анита похлопала Валманна по щеке, — в постели наш подозреваемый — самая настоящая свинья.

— Откуда ты знаешь?

— От Метте Бюберг из Лиллехаммера. Женщина, которую мы считаем Лив Марит Скард, довольно много рассказала о том, что ее бывший муженек вытворял в постели. И приятного в ее рассказах было мало.

— А именно?

— Он ее унижал, оскорблял, насиловал — и все это были лишь цветочки.

— Меня это вовсе не удивляет.

— Знаешь, как она называла его? «Свинотрахальщик».

— Ух ты!

— И в ее устах это вовсе не звучало как комплимент.

— Ясное дело. Если представится случай, я ему об этом напомню.

— И получишь служебное нарушение за оскорбление свидетеля.

— Оскорбление свидетеля! Чертов лицемер!

— Ну вот, теперь ты сам впал в бешенство.

— Ладно, больше не буду. Может, возьмем по пиву на дорожку?

— А почему бы и нет?

Прошло сорок пять минут. Народу в баре прибавилось. Приближались рождественские праздники, и все были в приподнятом настроение. Валманн пробирался к туалетам сквозь толпу. Кажется, среди жаждущих возле стойки он заметил знакомую фигуру, но отогнал эту мысль. Сейчас неподходящий вечер для паранойи. Они с Анитой выпили еще по бокалу пива, и он чувствовал себя просто прекрасно. Так прекрасно, что, проходя мимо сильно подвыпившей женщины в коридоре, ощутил что-то вроде неприятного дежавю. «Это же не бар „Виктория“, — подумалось ему, — ерунда», — и в ту же секунду Валманн понял, что контингент «девочек» тут ничем не отличается от бара «Виктория»: тот же возраст, то же поведение. Многие из них весь вечер напролет болтались из бара в бар — иногда со спутниками, иногда без. Ему даже показалось, что среди гостей мелькают лица участников семинара из гостиницы «Виктория», хотя значки с именами они сняли.

Однако та женщина, которая приставала к нему в баре на прошлой неделе, по крайней мере, успела взять в осаду своего последнего клиента. Вспоминая Лилиан Петтерсен, он вновь ощущал ее гладкую и дрожащую грудь под своими ладонями, когда пытался удержать ее на ногах.