— Прости. Конечно же, ты права. Разумеется. И знаешь, у нас все было бы совсем не так, как с теми парнями. Я буду делать все, что тебе нравится, понимаешь? Здесь я устроил мини-показ того, что имел в виду. Разве не так, дорогая?

— О да. Ты делаешь это замечательно.

— И Джойс считает, что ты самая потрясающая женщина, которую…

— Она так думает? Что она говорит?

— О, что стоит на тебя посмотреть, и становится понятно, как выглядят лесбиянки, что ей хотелось бы самой разобраться, так ли это. Посмотришь, дорогая, ты будешь в центре внимания. Честно говоря, мы с Джойс привыкли друг к другу, но с тобой мы оба…

— Ты говорил ей об этом?

— Еще нет.

— Хорошо, тогда и не надо, пока мы не вернемся к этому разговору. Морис…

— Да?

— А что еще Джойс говорит обо мне?

Я пустился во все тяжкие, выдумывая и преувеличивая. И хотя Джойс, безусловно, нравилась внешность Даяны, но было ли это восхищение окрашено чувственностью или нет, я понятия не имел. Мои излияния в памяти не задерживались, но производили эффект. Даяна глубоко задышала, поднимая и опуская плечи при каждом вздохе. И я овладел ею.

Некоторое время спустя, полностью одевшись и испытывая в связи с этим облегчение, обязательно возникающее при каждом адюльтере, я подчинился требованию оставить ее минут на пять и, вскарабкавшись по откосу, выбрался из ложбины, которая до сих пор, как выяснилось, по-настоящему не привлекала моего внимания. Даже рисунок, который крест-накрест прочертила трава на моих локтях и коленях, бросившийся в глаза, когда я одевался, не имел ничего общего с теми отпечатками, которые остаются после лежания на траве; и возникшая наверху картина каменистых откосов, заросших ежевикой, с деревьями на заднем плане, казалось, лежала за гранью реального. Теперь в сумрачном свете под небом, покрытым облаками, это бросалось в глаза. Я пошел к лесу по тропе, пропадавшей за деревьями. Воздух был густым, солоноватым и неподвижным, без малейшего признака ветра. Пройдя сотню ярдов, я свернул в лес в сторону шоссе вначале чтобы справить малую нужду, а потом разобраться от нечего делать, где же находится мой дом. Я начал подниматься по склону, огибая непроходимые участки, густо поросшие дубом и ясенем, по которым были разбросаны заросли поддубка, орешника и бузины; они напомнили мне рощи, видные снизу, когда стоишь у фасада дома — прежде я никогда не забирался так высоко.

Продвигаться было трудно, ноги скользили по поросшему травой дерну, по сыпучей почве, разбросанной отдельными пятнами, то здесь, то там попадались ямы глубиной не менее фута. Когда я вскарабкался на вершину, стали видны тонкие трубы «Зеленого человека», скаты крыши, выложенные черепицей, и наконец центральное здание с пристройками. Флигель, где находились спальни для гостей, был скрыт за корпусом старой гостиницы. Пока я там стоял — незаметная фигурка, затерявшаяся на фоне высокого холма, — то сперва увидел, как подъехала и завернула во двор машина (вероятно, группа из Кембриджа, предварительно заказавшая номера по телефону), а затем человека, стоявшего у окна ресторана и смотревшего в эту сторону. Кем бы тот ни был, возможно официантом, дожидавшимся, когда подойдет время накрывать столы к обеду, рисковать все-таки не хотелось. Я совсем было повернул назад, когда заметил заросшую тропинку, ведущую через лес к той же самой дороге. Она увеличит на дюжину ярдов мой путь, но убережет от осыпей и бугров, которыми был усеян мой прежний маршрут. Я ступил на эту тропинку.

И сразу же меня охватил сильный испуг. Вначале, хотя не знаю, стоит ли об этом говорить, сам по себе он волнения не вызвал. Я привык к беспричинному страху с его набором случайных стандартных симптомов, варьирующихся от ускоренного пульса и дыхания до зуда в затылке и задней части шеи, неожиданного обильного пота и сильного желания завопить во всю глотку. Затем, когда сердце охватила судорожная неуемная дрожь, которая обычно сопровождает страх, а сейчас, вероятно, из-за него и возникла (хотя в ней самой тоже приятного мало), я остановился. Несколько секунд меня мучила мысль, не умру ли я прямо сейчас, но вскоре понял — надвигающаяся опасность не внутри, а вне меня. Что это такое или откуда исходит, я не мог понять. Да, стряслось нечто жуткое и чудовищное, настолько чудовищное, что тот ужас, который надвигался и расползался вокруг, перенести было труднее, чем реальную угрозу лично себе. У меня стала неудержимо трястись голова. Я услышал, а возможно, мне это только показалось, шорох, похожий на шелестенье травы под ветром, увидел, и в этом сомнения быть не может, как по плющу, обвивающему стоящий рядом дуб, пробежала дрожь и его листья заколебались, словно их всколыхнул порыв вихря, хотя того не было и в помине. Тут же я заметил, как в зарослях показалась чья-то тень, хотя знал, что в лесу никого нет, да и тени быть не могло, так как солнце пряталось за облаками. Это было то самое место, за которым, по словам очевидцев, наблюдал призрак Андерхилла, и то, что доктора приводило в ужас, находилось рядом. С резким хрустом сам по себе обломился у корня лист высокого папоротника, растущего рядом с тропинкой, и, вертясь, будто его подгоняли порывы шквала, понесся к зарослям, в которых показалась тень. Я не стал дожидаться, когда снова ее увижу, и сломя голову помчался по тропе через лес, а выскочив из него, — по той дороге, где прогуливался пять минут назад, и, не снижая скорости, налетел прямо на Даяну, которая сидела у кромки ложбины и курила сигарету.

Когда я очутился рядом, она обернулась с приветливым видом, но, взглянув на меня, тут же изменилась в лице.

— Что случилось? Почему ты несешься, как угорелый? Ты…

— Пошли, — сказал, а скорее всего, заорал я, задыхаясь.

— Что случилось? Тебе плохо? Что случилось?

— Все хорошо. Надо ехать. Не задерживаясь.

Даяна выглядела искренне взволнованной, пока мы усаживались в грузовичок, который было, не так-то просто развернуть; я повел его по тропе в сторону дороги, выжимая всю скорость, на какую он был способен. Выехав на шоссе, я сделал поворот, чтобы обогнуть деревню. Приблизительно через милю нашел пастбище с открытыми воротами и запарковал грузовик там. Дыхание стало нормальным, дрожь прошла, но страх все еще хватал за горло при мысли о лесе, хотя тот остался позади. Случившееся меня потрясло. Открыв щиток под приборной доской, я увидел, что не ошибся — там действительно была бутылка шотландского виски, наполовину полная. Мимоходом решил добавить туда немного воды для вкуса. И выпил все сразу.

Я понимал, что пора что-то сказать Даяне, которая непривычно тихо сидела рядом, во в голове было пусто. Я начал говорить, надеясь, что слова сами подскажут какие-то идеи.

— Прости. Неожиданно мне стало так нехорошо! Нужно было срочно оттуда выбираться. Не знаю, что приключилось, но чувствовал я себя из рук вон плохо.

— Хочешь сказать — у тебя что-то заболело?

— Не совсем. Нет, боли не было. Просто… Боюсь, это трудно описать словами. Наверное, что-то с нервами. Ну, да ладно, все позади.

— Морис…

После этого обычного призывного восклицания голос ее сразу зазвучал искренне и робко.

— Да, Даяна?

— Морис… скажи мне, только честно. Может, используя такой прием, ты даешь мне понять, что не хочешь иметь со мной… близких отношении, а?

— Что? Как это могло прийти тебе в голову?

— Да-да, возможно, ты понял, что чувствуешь себя ужасно виноватым или что-то в этом роде, забил этим голову и наговорил потрясающую чушь, будто все было слишком хорошо для тебя. — Неуверенные нотки в ее голосе исчезли. — Мне кажется, тебе стало ясно, что я тебя не устраиваю или как-то не так себя веду.

Про себя я отметил, что так говорит женщина, которая три минуты назад выражала, как могла, искреннее сочувствие другому человеку.

— Да нет же. Ничего похожего, уверяю тебя.

— Ведь если ты думаешь, что я недостаточно хороша для тебя, то лучше об этом сказать сразу.

— Раз это тебя так пугает, — сказал я с яростью, — то, вероятно, потому, что тебя не устраиваю я, как бы ни старался угодить. Неужели ты воображаешь, что каждый раз, занимаясь любовью, я так выкладываюсь?