— Желаю вам счастья, миссис Филотсон, как и всегда желал.

Она укоризненно взглянула на него.

— Нет, ты не миссис Филотсон, — тихо сказал Джуд. — Ты все-та же милая, независимая Сью Брайдхед, только ты сама не знаешь об этом! Замужество еще не перемололо тебя, — не засосало в свою трясину, не превратило в безликий атом.

Приняв обиженный вид, Сью ответила:

— Так же, как тебя женитьба, насколько я могу судить! — Как бы не так! — возразил он, горестно покачав головой.

На дороге между Бурым Домом и Мэригрин они поравнялись с уединенным домиком под елями, в котором когда-то жили и ссорились Джуд с Арабеллой; Джуд обернулся и поглядел на него. Теперь здесь ютились какие-то бедняки. Он не выдержал и сказал:

— В этим доме мы с женой жили все время, пока не расстались. Сюда я привел ее после свадьбы.

Она взглянула на дом.

— Значит, для тебя он был тем; чем стал для меня дом при школе в Шестоне?

— Да. Но я не был здесь так счастлив, как ты у себя.

Она не ответила и лишь поджала губы. Некоторое время они шли молча, пока она не взглянула на него, чтобы узнать, о чем он думает.

— Возможно, я преувеличиваю меру твоего счастья… Никогда нельзя знать наверняка, — мягко сказал он.

— Нет, Джуд, не надо так думать, хотя, может быть, ты сказал это, чтоб уколоть меня! Он так добр ко мне, что лучшего и желать нельзя, он дает мне полную свободу, а ведь пожилые мужья обычно не таковы… Если ты думаешь, что я несчастлива оттого, что он слишком стар для меня, ты ошибаешься.

— Я ничего такого о нем не думаю, дорогая.

— И ты не будешь больше донимать меня такими разговорами?

— Не буду.

Он замолчал, поняв одно: по той или иной причине Сью чувствует, что выйдя замуж за Филотсона, она сделала то, чего ей делать не следовало.

Они спустились в котловину, за которой начиналась деревня, — в ту самую котловину, где много лет назад Джуд получил, взбучку от фермера. Поднявшись в деревню и подойдя к дому, они увидели на пороге миссис Эдлин, которая, заметив их, так и всплеснула руками.

— Представьте себе, она спустилась вниз! — воскликнула вдова. — Встала с постели, и я никак не могла ее удержать. Чем это кончится, не знаю!

Они вошли в дом и действительно увидели, что старуха сидит у камина, закутанная в одеяла; она повернула к ним лицо, удивительно напоминавшее лицо Лазаря на картине Себастьяно. Наверное, у них был очень удивленный вид, потому что она заговорила глухим голосом:

— Что, испугала вас? Только я не собираюсь больше лежать там, наверху, для вашего удовольствия! Ни одна живая душа не вынесет, когда тобой командуют: сделай то, сделай это! Да и кто командует-то? У кого мозгов вдвое меньше, чем у тебя!.. Ну а ты еще пожалеешь, что вышла замуж, он вот тоже пожалел! — продолжала она, обращаясь к Сью. — У нас в роду все такие… да и почти у всех так выходит. Делала бы, как я, простота ты, простота! Да еще за кого вышла-то — за школьного учителя Филотсона! Ну чего ты за него пошла?

— Ах, почему женщины выходят замуж, бабушка?

— О! Ты хочешь сказать, что полюбила его?

— Я не хотела сказать ничего определенного.

— Любишь ты его?

— Не спрашивай меня, бабушка.

— Уж мне ли его не знать! Благопристойный, почтенный, но бог ты мой!.. Я не хочу тебя обидеть, да только… Есть такие мужчины, которых ни одна женщина, если только она не уродина, не может вынести. По мне, он вот такой и есть. Тебя я не убеждаю, ты сама лучше знаешь. Да только, по мне, он именно такой!"

Сью вскочила и выбежала из, комнаты, Джуд бросился за ней; она плакала в прихожей.

— Не плачь, родная! — сокрушенно сказал Джуд. — Она ничего плохого не думала, просто она слишком резкая и не в себе сейчас, ты ведь знаешь.

— Ах, нет, я не о том! — сказала Сью, стараясь сдержать слезы. — Ее грубость меня не трогает.

— Тогда о чем же?

— Все, что она сказала, правда!

— Боже мой! Значит, он тебе неприятен? — спросил Джуд.

— Нет, не то! — поспешила поправиться она. — Просто…, мне не следовало выходить замуж!

Интересно, не это ли она хотела сказать ему с самого начала, подумал он. Они вернулись в комнату и больше не заговаривали об этом, а бабка была добра к Сью и сказала даже, что не всякая молодая жена проделала бы такое длинное путешествие только затем, чтобы повидать больную старуху. После обеда Сью собралась уезжать, Джуд сговорился с соседом, чтобы тот отвез ее в Элфредстон.

— Я провожу тебя до станции, если ты не возражаешь, — сказал он.

Но она не разрешила. Подъехал сосед в двуколке, и Джуд помог ей сесть, быть может, даже с излишней предупредительностью, так как она строго взглянула на него.

— Надеюсь, я могу навестить тебя как-нибудь, когда вернусь в Мелчестер? — отрывисто спросил он.

Она склонилась к нему и сказала мягко:

— Не надо, милый… пока что не надо. Мне кажется, у тебя неподходящее для этого настроение.

— Ну, что ж, — сказал Джуд. — Всего хорошего!

— Всего хорошего! — Она махнула ему рукой и уехала.

— Она права! Не надо! — прошептал он.

Этот вечер и последующие дни он всячески старался подавить в себе желание видеть ее и чуть ли не морил себя голодом, пытаясь постом угасить в себе страстное влечение к ней. Он перечитывал проповеди об умерщвлении плоти, а в истории церкви выискивал жизнеописания аскетов второго века. Перед его отъездом из Мэригрин в Мелчестер пришло письмо от Арабеллы. При виде этого письма в нем с новой силой вспыхнули угрызения совести, причем вовсе не из-за привязанности к Сью, а из-за мимолетной встречи, с Арабеллой.

На письме стоял штемпель Лондона, а не Кристминстера. Арабелла писала, что через несколько дней после того, как они расстались утром в Кристминстере, она, к своему изумлению, получила нежное письмо от своего австралийского мужа, бывшего содержателя гостиницы в Сиднее. Он приехал в Англию специально для того, чтобы разыскать её, купил, в Лэмбете трактир с правом торговать спиртными напитками и пригласил ее вести с ним дело, которое обещает быть весьма прибыльным, так как заведение расположено в очень удачном, густо населенном районе, жители которого питают пристрастие к джину, и доход уже достигает двухсот фунтов в месяц, причем его легко удвоить.

Он писал еще, что очень любит ее, и умолял сообщить, где она живет, и так как поводом к их разлуке послужила пустячная размолвка, а ее работа в Кристминстере была временной, она тут же и поехала к нему, как он просил. Она не может отделаться от чувства, что принадлежит больше ему, чем Джуду, потому что прожила с ним в законном браке гораздо дольше. Прощаясь с Джудом, она не питает к нему зла и верит, что он не донесет на нее, не подведет ее, слабую женщину, и не погубит как раз теперь, когда ей подвернулся случай поправить свои дела и зажить, как подобает порядочным людям.

Джуд вернулся в Мелчестер, так как город этот имел то сомнительное преимущество, что находился всего в двенадцати с половиною милях от места, где поселилась Сью. Сначала, чтобы быть поближе к ней, он вообще не хотел перебираться на юг, но Кристминстер стал ему невыносим, к тому же незначительное расстояние между Шестоном и Мелчестером сулило ему торжество победы над лукавым в близком бою — победы, какой намеренна искали пастыри и девственницы эпохи ранней церкви, когда, презрев трусливое бегство от соблазна, безнаказанно делили одну спальню. Только Джуду почему-то не вспомнилось лаконичное утверждение историка, что при подобных обстоятельствах "оскорбленная природа иногда силой отстаивала свои права".

Сознавая, что в последнее время его целеустремленность и преданность делу подвергались серьезном испытаниям, Джуд с лихорадочным отчаяньем вернулся к своим богословским занятиям. Душу его смущала любовь к Сью, но еще больший грех виделся ему в том, что он провел двенадцать часов с Арабеллой, хотя она лишь позднее призналась ему в том, что завела себе мужа в Сиднее. Он искренне верил, что поборол в себе тягу к вину; впрочем, верно и то, что он никогда не пил ради удовольствия, а лишь от нестерпимой душевной муки. И все же он с грустью сознавал, что страстность его натуры не позволит ему стать хорошим священником; оставалось уповать на одно — что в постоянной внутренней борьбе между плотью и духом победа не всегда будет за первой.