Издревле и по сей день известны лишь два знаменитых мужа, уразумевших сию истину: танский Яо [92]и Шунь из рода Юй. Видя, что их отпрыски ведут себя недостойно и все имущество, ими нажитое, может пойти прахом — оказаться в чужих руках, они решили распорядиться им заранее согласно древнему изречению:

Если бы Яо и Шунь оставили наследство своим чадам, вряд ли оно нашло бы достойного хозяина. Мало того, непременно начались бы распри и ссоры, а может быть, дело дошло бы и до меча. И тогда отпрыски, вместе с женами, лишились бы пристанища. Кто знает, быть может, им не удалось бы даже сохранить два холма, где захоронены их славные предки. И могилы древних подверглись бы грубому надругательству. Но Яо и Шунь были владыками Поднебесной, а что говорить о простых смертных?

Сейчас мы расскажем вам еще о двух людях, мудреце и глупце, и пусть их история послужит для всех предостережением и добрым примером. Само собой, богатства их несравнимы с богатствами Яо и Шуня. Вы спросите, стоит ли вообще упоминать этих людей? Непременно! Ибо один принадлежит к роду Тан, второй к роду Юй, то есть родословную свою они вели от Фансюня и Чунхуа [93]. Как мы видим, потомки связаны со своими предками, но в то же время меж ними большие различия. Один, человек неглупый, сумел продолжить дело предков; второй же, весьма недалекий, умудрился растерять секреты удачи семьи, передававшиеся из поколения в поколение. Надо заметить, что люди, достойные и недостойные, обычно отходят от своих первородных истоков, иначе говоря, один и тот же исток может дать несколько разных потоков.

В годы Счастливого Успокоения — Цзяцзин [94] — династии Мин в уезде Чэнду той же области жил богач по фамилии Тан, по имени Юйчуань. Разбогател он как-то неожиданно и теперь владел огромными деньгами и обширными угодьями. Однако ему всего было мало, и он из кожи вон лез, скупая все новые и новые земли. При этом он не возводил на земле никаких особых построек, очевидно, не желая тратиться на дом или утварь, необходимую в обиходе. Едой и одеждой он тоже мало интересовался. Все его помыслы были устремлены к одной-единственной цели — разбогатеть еще больше. Нередко он говорил:

— Самое прекрасное имущество — поля и угодья, они приносят прибыль, растущую день ото дня. От построек больших барышей не получишь, к тому же с ними одна лишь морока, все время боишься, как бы они не сгорели, если начнется пожар. Или, скажем, еда и одежда. Наденете вы приличное платье. И что же? Непременно найдется человек, который заявится к вам и попросит его поносить. То же самое и с едой. Придет кто-нибудь и уничтожит все ваши яства. Нет уж. Чем скромнее, тем лучше. Никто, по крайней мере, вам не станет докучать просьбами.

Итак, богач вкладывал деньги лишь в землю, не тратя ни единого вэня [95]на прочие вещи. И при этом, что весьма любопытно, очень боялся прослыть человеком ограниченным, грубым, всячески стремясь обрести славу мужа необыкновенного.

— Я отпрыск сына Неба Яо из рода Тан, — часто говаривал он. — Мои предки отличались скромностью и простотой. Жили в соломенной хижине с земляными ступенями, ели постный суп, пили простое вино, пользовались точильным камнем и деревянной бадьей, носили холщовую одежду и куртку из оленьей кожи. Их простота должна служить образцом для потомков, быть для них чем-то вроде драгоценной семейной заповеди.

Тана осуждали за скаредность, вспоминая старую пословицу, говорили:

— У скареда сын непременно родится транжиром. Презрев древние правила, он все переделает на свой лад. Не будут потомки Танов ни прижимистыми, ни бережливыми.

Однако у Тана произошло все иначе. Его сын оказался точным подобием родителя. Заметим, что еще в юные годы он за взятку поступил в училище и стал «сюцаем в белой одежде» [96]. На редкость умеренный в еде и одежде, чуждый всякого рода излишеств, он пользовался в быту самыми простыми, лишенными красоты и изящества вещами. Единственное, что ему не нравилось, это жилище, до того убогое и бедное, что оно скорее напоминало отхожее место богача. Он даже испытывал от этого стыд, и ему очень хотелось построить красивый большой дом, но мешала та же жадность.

Однажды кто-то ему заметил:

— Стоит ли строить дом, лучше купить у кого-нибудь.

Молодой человек решил посоветоваться с отцом.

Отец к этому времени несколько изменил свои взгляды. Быть может, в угоду сыну или же для того, чтобы прослыть человеком современным. И когда сын сказал ему: «Хорошо бы нам приобрести приличный дом с садом и устроить в нем кабинет», — отец ответил: «Это мечта всей моей жизни».

— Только торопиться не следует! Есть у меня на примете дом с садом, и, по счастью, совсем близко — как раз в нашем проулке. Правда, он еще не достроен, а когда будет готов, хозяин, возможно, захочет его продать. В общем, подождем немного.

— Вряд ли кто-нибудь станет строить дом, чтобы его тут же продать, — возразил сын. — Тем более что дом вот-вот будет готов.

— Ты мало что смыслишь! — отвечал отец. — Лишь тот, у кого земли на десять тысяч золотых, может владеть домом стоимостью в тысячу лянов [97]. Когда же строят, не имея за душой ни гроша, выходит точь-в-точь как в поговорке: «Дерево большое, а корней нет. Ветер подует — дерево свалится». Сосед на целый дворец размахнулся, а земли у него нет ни клочка.

Сын воспринял слова отца как истинное откровение, по его совету принялся скупать земли и больше не заговаривал о приобретении дома. Он знал, что рано или поздно родитель сдержит свое обещание и купит дом. И в самом деле, богач не ошибся в своих расчетах, слова его подтвердились. Все произошло, как говорится в стихах из «Книги песен»: «В гнезде, что сорока свила, стала горлица жить».

Человек, строивший дом, некий Юй Хао, был далеким потомком великого Шуня. Этот Юй Хао (его звали еще Сучэнь, что значит Чистый чиновник) отличался добропорядочностью, за славой не гнался, устремив все свои помыслы на изучение древних канонов: «Книги песен» и «Книги исторических преданий» [98]. Человек немного вялый и замкнутый, он чурался мирской суеты и был равнодушен к чиновной карьере. О заслугах и славе не думал, посвятив всю свою жизнь стихам и вину. Он причислял себя к тем, кому, как говорится, не нужны ни одежда, ни обувь. Одно лишь пристрастие имел Юй Сучэнь: копаться в саду. Не было дня, чтобы он что-то не мастерил. Собственными руками построил дом, поражавший тонкостью и изяществом отделки, не похожий на другие жилища. Он жалел тех, кто скупает угодья в тысячу цинов [99], рвется к служебной карьере, к богатству.

— Нет, это не для меня! — говорил он. — Пусть гонятся за этим другие! Человеку нужны вещи красивые и совершенные. Хотите знать, какие? Извольте! Днем ему нужен кров, чтобы в нем находиться. Ночью — ложе, чтобы спать, после смерти — гроб, чтобы в нем покоилось тело.

Вот какие взгляды высказывал Сучэнь. И слово у него не расходилось с делом. Круглый год, не зная отдыха, занимался он разными плотницкими и земляными работами.

Прошло несколько лет, а дом все не был готов, и сын Тан Юйчуаня забеспокоился.

— Сколько ждем, а все понапрасну! — пожаловался он как-то отцу. — Сучэнь, наверное, никогда не закончит строительства. И откуда только у него такая прорва денег? Много, видимо, накопил. Так что вообще неизвестно, станет ли он продавать дом!