Но он был, в конце концов, таким же чело­веком, как и прочие смертные, и не всегда оказывался на высоте положения. Поэтому со­весть его никогда не знала покоя.

Он налил себе полстакана бренди и залпом осушил его. Его филантропия была важна в глазах не только Господа, но и общины. Хорошо, что местные жители, работавшие на него, знали о том, что он заботится о своих менее удачливых собратьях, но иногда участие и сочувствие к беднякам приносило ему нема­ло беспокойства.

Именно так было в случае с Бригом Маккензи. Ничего хорошего этот парень, разуме­ется, собой не представлял, но Рекс считал, что судьба не давала Бригу ни малейшего шан­са. В ту самую неделю, когда он родился, его брат утонул в быстрых водах реки Бро­дячей собаки, а потом его отец предательски бросил семью в трудную минуту. Санни Маккензи осталась без средств к существованию. Красивая, не верящая в Бога Санни. Удивительно, как она еще выжила. Казалось, ее не пугал ни гнев Всевышнего, ни козни дьявола, когда она раскладывала на столе карты Таро или старалась прочитать своими чувствитель­ными пальцами судьбу человека по линиям на его ладони.

В течение многих лет жители Просперити всеми способами старались вынудить ее уехать из города. В старый фургон, служившей ей домом, стреляли, а вывеска о занятиях хиро­мантией была попросту изрешечена пулями. Однажды кто-то положил дохлую кошку на ее почтовый ящик. Над мальчиками постоянно издевались в школе.

Но Санни была гордая женщина и не соби­ралась никому уступать. Даже когда Спирс лично явился к ней в дом, чтобы доказать ей, что она ступила на путь зла, Санни невоз­мутимо выслушала его и продолжала свои занятия хиромантией. Этот Спирс тоже был все­го лишь слабым человеком. То почтение, кото­рым паства окружала этого священника, убедили его в собственной непогрешимости. Он, должно быть, считал себя кем-то вроде святого. Не случайно он утверждал, что бесе­дует напрямую с самим Господом Богом. И прихожане безоговорочно верили ему…

Рекс фыркнул. Наливая себе новую пор­цию бренди, он размышлял о причинах, заста­вивших Санни остаться в округе. Ответ был известен только ему одному. И обременял его словно воз кирпичей, но Рекс за прошедшие годы уже привык к этому тяжкому грузу…

Сделав еще один глоток бренди, Рекс по­чувствовал в желудке знакомое приятное теп­ло. Скоро тепло проникнет и в кровь. Ему нравилось это ощущение, тихий внутренний гул, с которым кровь приливала к щекам. Он не хотел считать и не считал спиртное одним из видов дьявольского искушения.

Маленькими глотками он тянул вторую порцию. Бьюкенен не собирался напиваться, потому что, стоило ему выпить слишком мно­го, как он утрачивал способность разумно мыслить и тогда демоны одолевали его, брали вверх над его разумом. Скверные вещи случаются с людьми в состоянии опьянения. Рекс был осторожен, контролируя дозу спиртного, словно исполнял боевой танец перед сатаной, приглашая его подойти поближе, но в конце концов захлопывал дверь перед его отврати­тельной мордой в тот самый момент, когда закрывал бутылку.

Дена уехала в город, работники заняты делом, и Рекс считал, что он один во всем доме. Сделав еще несколько глотков, он про­шел через основной коридор и направился в комнату Энджи, его любимицы в этом ог­ромном, чудовищном доме — доме, построен­ном им для Лукреции. Его сердце заныло, ког­да он, помедлив у двери, широко распахнул ее.

Он вдруг испытал чувство вины, словно мальчик, украдкой подсматривающий за купа­ющимися женщинами. Густой запах духов заставил его подойти к туалетному столику Энд­жи. Множество стеклянных флаконов и бано­чек с парфюмерией на ее туалетном столике напомнили ему о ее матери. Почти все в Энджи напоминало о Лукреции. Он взглянул на порт­рет, портрет его любимой Лукреции с Энджи на коленях. У него в горле вдруг встал комок, когда он вгляделся в черты лица своей покой­ной красавицы жены.

Он влюбился с первого взгляда, едва уви­дел ее, робкую дебютантку, на рождествен­ском вечере в клубе округа Беверли. Ей было шестнадцать, а ему уже около тридцати. Он преследовал ее так страстно, горячо и неотступно, что это казалось почти непристой­ным, и женился на ней через два дня после того, как ей исполнилось восемнадцать. Роди­тели Лукреции были довольны — Рекс Бьюке­нен был завидным женихом, хотя в те времена о деньгах не говорили столь откровенно, как сейчас.

Закрыв глаза, с чуть подрагивающими гу­бами, Рекс вспоминал их медовый месяц. Он не хотел, чтобы она переодевалась в ночную со­рочку, купленную для брачной ночи, и настоял, чтобы она осталась в подвенечном платье. Он довольно много выпил на свадьбе, да еще бутылку шампанского здесь, в отеле, и, когда наступил предел его терпения, он медленно вынул шпильки из ее волос, и черные локоны упали на белоснежное одеяние. Рекс знал, уже тогда знал, что так близко к раю не будет никогда в жизни. Он бережно поднял ее на руки и отнес на кровать. Бисер на ее платье отражал блеск огня, горевшего в мраморном камине. Ее глаза, взволнованные и невинные, стали огромными, когда он стянул с нее платье до пояса, и, все еще оставаясь во фраке, стал ласкать ее пышные груди, целуя их, сжимая пальцами большие темные соски, которые воз­буждали его безмерно, заставляя буквально плавиться от вожделения. Она попыталась отвечать на его ласки, но была очень неловкой: никогда прежде ни один мужчина так ее не касался. Желание пульсировало в его крови, делая безумным и заставляя не замечать ее испуга. После почти двух лет воздержания и мучительно-сладких фантазий по ночам он не мог ждать ни секунды дольше.

— Рекс, — воскликнула она, когда он по­вел себя несколько грубее, чем намеревался. — Рекс, нет! Что ты делаешь?

Алкоголь еще кружил ему голову, и он резко вздернул вверх пышные кружева ее сва­дебного платья и быстро расстегнул молнию своих брюк. Его член, ставший огромным, за­твердел, словно камень.

—Я делаю тебя своей женой, — прошеп­тал он.

Она бросила единственный взгляд на его член и с отвращением отодвинулась.

— О, нет, Рекс, пожалуйста, подожди…

— Я ждал слишком долго, Лукреция.

Зарычав от удовольствия, как зверь, он повалил ее и резким движением вошел в нее. Она казалась зажатой и сухой, но ведь она была девственницей, а он не мог остановиться. Он слишком долго терпел, а теперь в его крови горел пожар и страсть пульсировала в мозгу.

— Рекс, прошу тебя, остановись!..— крик­нула она и попыталась выскользнуть из-под него, но он удерживал ее всем весом своего тела. Накрыв своим ртом ее губы, он втиснул свой язык между ее зубами, заставив замол­чать.

Он вошел глубже, почувствовал, что она сдалась, и сквозь алкогольный туман услышал, как она завизжала от боли… Но она должна пройти через это. Девственницы всегда быва­ют сначала сухими и зажатыми.

— Не-нет! — кричала Лукреция, но он уже не мог контролировать себя и двигался, прони­кая все глубже, прижимая ее извивающееся тело к своему. Ему не раз приходилось иметь дело с девственницами, и он знал, что она скоро обмякнет, ее соки изольются, и она ста­нет задыхаться от страсти, сама прося его о продолжении, выгибаться дугой, чтобы слиться с ним полнее, царапать его ягодицы ноготками, покрытыми лаком. Она сама захо­чет его, лаская и пробуя на вкус мужское тело. Ничего запретного не останется между ними.

О, это райское блаженство! Сотня диких лошадей галопом пронеслась в его сознании, и хотя он старался задержать этот момент, но, нырнув глубоко в ее сухой и узкий колодец, излился в нее.

Покрытый потом, тяжело дыша, он обру­шился на нее сверху, почти бесчувственный от восторга, расплющив ее груди своей тяжестью, Уверенный, что будет иметь ее снова и снова, точно жеребец, стремящийся оплодотворить течную кобылу. Он возьмет ее спереди, сзади, в ванной, на полу — всеми способами и везде, где только можно вообразить. Она заставит его забыть всех остальных женщин в мире — чувственная, горячая, готовая заниматься с ним любовью в любое время суток.

Когда наконец его дыхание немного успо­коилось, он почувствовал, что фрак прилип к телу. Он поднял голову, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, в ее глазах блеснули слезы.