— Конечно, каждому кажется милей всего тот клочок земли, тот край, где он родился; но истинный патриот любит все. «Родная земля всегда прекрасна», — обычно с наслаждением повторял он. Когда решается судьба Родины, такие слова брали за сердце.

Любопытно было его объяснение наших успехов:

— Мечта рождает идею… еще древние говорили! Идея с течением времени превращается в материальную силу… Так и наше собаководство. Жалко, годы идут быстро… Ну да ничего, мы еще повоюем, повоюем, голубчик!

Думаю, что именно такие, как он, и подобные ему (а их было немало) подняли наше собаководство на достойную высоту, из обывательской забавы сделали общественно важным делом, полезным и даже необходимым государству [5].

…Из глубин памяти всплывает летняя улица окружного, довольно значительного по тем временам городка, где протекали детство и юность. О породистых собаках никто ничего толком не знал, они представлялись привилегией богачей; а уж увидеть… где?!

И однажды — запомнилось на всю жизнь! — увидел; на дрожках ехал представительный мужчина, обочь скакала большая собака, похожая на волка. Прохожие останавливались и смотрели им вслед. И я тоже остановился. После узнал — овчарку привез начальник окружного земельного управления, бывший военком. Была диковинка на весь город! Шли двадцатые годы…

А нынче? Кого удивишь, скажем, той же овчаркой?

Конечно, не все мы тогда еще представляли ясно, чем занимаются наши собаки там, далеко на западе, где гремели пушки. Новости доходили обычно с приезжающими или с теми, кто побывал в школе, и чаще — в непроверенном виде. Так, однажды донеслось, что в нашей армии появились собаки — истребители танков противника, «противотанковые собаки», успешно действовавшие на фронте под Москвой и Ленинградом.

После войны я встречал человека, который утверждал, что мысль об использовании собак против танков зародилась еще в предвоенные годы, в питомнике, где работал Алексей Викторович. «Нельзя ли, чтоб собака затащила под танк какую-нибудь мину», — так формулировалась задача собаки. Может быть, это плод досужего вымысла, не знаю; однако человек этот, по его заявлению, прежде сам работал в том же питомнике, и уже по одному этому следовало отнестись к его сообщению с интересом. Известно, что идеи иногда зреют одновременно в нескольких местах. Официально служба собак — истребителей танков родилась в Центральной школе, в сорок первом году, когда наша армия остро нуждалась в средствах для борьбы с вражескими танками.

Служба эта существовала недолго: как только фронт получил достаточно противотанковых орудий, гранат и прочего, собак перестали посылать на это самоубийственное задание, прекратилась и дрессировка.

Потом заговорили о санитарно-ездовых упряжках. Универсальные сани-волокуши, пригодные для любого времени года, оправдавшие себя еще в войне с белофиннами, были созданы в школе в период, когда она еще находилась на Урале. Естественно, особо нас интересовали те собаки, которые поступали в армию через наш клуб; и, когда пришла благодарность командования воинской части — благодарность за собак, точнее, за упряжку, которая под огнем врага вывезла столько-то раненых, был настоящий праздник. Собаки, наши собаки спасали человеческие жизни, жизни советских воинов! Наше дело служило победе!

Да! Надо сказать о тех изменениях, которые произошли в клубе. Еще перед войной Сергей Александрович перешел в промышленность руководить караульными объектами, где применялись собаки. Добился своего: ведь он всегда мечтал о том, чтоб «внедрить» собаку в народное хозяйство; и теперь промышленности тоже потребовались специалисты по служебному собаководству. Теперь, приходя в клуб, мы уже не слышали: «День добрейший!» — его могучего баритона, «иерихонской трубы», по выражению моей матери. И день уже был не такой добрейший — военный день. Начальником клуба стал Алексей Иванович Рогов, человек уже в годах, седой, обычно надевавший очки, когда брался за дела, но неутомимый и несокрушимого здоровья.

Читатели, я надеюсь, не забыли Игоря, его сына, с которым мы в предвоенные годы совершили совместную поездку по Чусовой и в Москву. Игорь стал взрослым человеком, мужчиной, его призвали в армию в первые же дни войны, он сражался в частях противотанковой артиллерии, и отцу с матерью оставалось лишь одно — припасать терпения и ждать заветные треугольники — фронтовые солдатские письма, доставляемые полевой почтой.

Домик знатного мичуринца, поучиться опыту которого люди приезжали издалека, на окраине города, утопал в зелени, цветах, во дворе вечно копошились щенки, собаки. Алексей Иванович был большим поклонником природы, будь то дерево или животное; и птицам в его саду жилось привольно, их щебетание и гомон слышались за полквартала. Рано утром Алексей Иванович поднимался, запрягал престарелую овчарку Геру в тележку или санки и в сопровождении ее неторопливо шагал через весь город.

Зимой он являлся в клуб еще затемно. Гера с упряжкой нужна была ему на случай, если придется подвезти собачий паек или что другое.

Выдержка Алексея Ивановича превосходила всякие границы, и мы лишь много дней спустя узнали, что произошло однажды; долгое время он скрывал это и от жены. Командование части сообщило страшную весть: сын убит. Пал геройской смертью. Пал… Молча, долго вглядываясь в прыгающие буквы, Алексей Иванович прочитал «похоронную», молча, медленно сложил ее и спрятал в стол, где хранил важные бумаги. Как всегда, вышел он утром с собакой из дома, но тут силы оставили его. Он упал и потерял сознание. Когда очнулся, вокруг толпился народ, кто-то побежал вызывать «скорую помощь», а Гера лаяла и никого не подпускала к хозяину.

Это случилось глубокой осенью сорок первого года. С тех пор Алексей Иванович замкнулся, он как будто закрыл свое сердце на замок, твердости его могли позавидовать многие. Он мужественно нес свое горе и до конца войны не слагал с себя обязанности начальника клуба. Ему в значительной степени клуб был обязан тем, что, несмотря на большой расход животных, количество их почти не уменьшалось, а качество — объективные показатели, как говорят кинологи, — даже стало лучше. Дальновидный и расчетливый, Рогов бережливо расходовал корма, выделяемые государством для питания собак, умело планировал отправку собак в Центральную школу, откуда они, отработанные и уже с вожатыми, направлялись на фронт.

В действующей армии находился и старший инструктор, кумир мальчишек и девчонок — юной части нашего клуба, Григорий Сергеевич Шестаков. Его место заняла Нина Борисовна Лурина, женщина весьма любопытная во многих отношениях.

Долгое время Нина Борисовна увлекалась овчарками, можно сказать, души не чаяла в своем Пижоне (пес был отличный, один из лучших) и лишь под конец жизни, когда не стало Пижона, вдруг «перешла» на спаниелей, небольших охотничьих собак (хотя ни сама, ни муж не охотились), ласковых, как кошки, и очень удобных в содержании. «Большую собаку стало тяжело держать, — оправдывалась она, хотя ее никто ни в чем не винил. — Пудель, спаниель — умная, удобная, никого не заглатывает сразу…» Прежде, когда «заглатывал» ее Пижон, ей нравилось.

Впервые я увидел Нину Борисовну в довольно-таки комической ситуации, на выставке. Только что прошел дождь, ринг размок, грязь, лужи; и вот, представьте эту картину: большущая овчарища таскает за собой по рингу хозяйку, женщину хорошо одетую, с короткой стрижкой «скобочкой» (по моде). От сильного толчка женщина упала, но поводок не выпустила из рук, а, наоборот, как говорится, вцепившись в него намертво, волочилась за псом на животе… Хохот вокруг стоял гомерический!

Пижон не только умел «заглатывать» — на нем ездить можно было!

Вскоре случай свел нас вторично. Иду по улице и вижу — бегает овчарка. На самой середине мостовой; а улица шумная, с большим движением транспорта. Вот-вот задавят! Сорвалась, а хозяйка — неловкая женщина — не может поймать ее, растерялась.