Все права защищены.

Воспроизведение и распространение в любой форме, в том числе на интернет-ресурсах, а также электронное копирование для частного или публичного использования только с разрешения владельцев авторского права.

Книга издана с любезного согласия автора и при содействии Grand Agency, Sweden, и OKNO Literary Agency, Sweden

Посвящается Карлу-Дэвиду

Самолет приземлился в Арланде вечером, в четверть седьмого. Из Лондона они вылетели с опозданием и поэтому пропустили пересадку. Все рейсы на Стокгольм были переполнены. И не получить бы им места до следующего утра, если бы дама из посольства не разозлилась. Даму звали Нанси Форс, в течение всего полета она была спокойной и немного унылой. Ее неожиданный взрыв удивил Жюстину.

Их выпустили из самолета раньше всех. Двое полицейских в штатском поднялись на борт и вывели их через боковую дверь.

– К сожалению, журналисты уже пронюхали, что ты прилетаешь, – сказал один из них. Имени Жюстина не разобрала. – Это же гиены, им бы только вцепиться и рвать. Но мы их обманем.

Полицейские посадили ее в свою машину.

Ее поразил свет, чистый прохладный свет и какая-то хрупкая зелень. Она забыла, как это бывает. Она говорила об этом с Нанси Форс: не хочется ли вам домой, как вас только хватает жить там, в жаре?

– Я же знаю, что это лишь временно, – ответила та. – Ведь все это есть тут, дома.

Они проехали поворот на Соллентуну и Уппландс Весбю. Было полвосьмого вечера.

Полицейский, который сидел за рулем, сказал:

– Эта девушка, Мартина... Ее родители хотят с тобой встретиться.

– Да?

– Для них это важно – встретиться с тобой.

Она повернулась к окну, за которым мелькал редкий лесок, сплошь белые стволы.

– Конечно, – сказала она. – Пожалуйста.

Холод – жгучий, чистый. Вода словно что-то живое и серое. Шелк!

Неба не нужно, никаких контрастов, на это у нее сил не было, от контрастов болели глаза. А вот облака, особенно когда они собираются кучами, точно предвестие снега.

А снег чтобы валил с неба сухим, поземкой вился над дорогами, тогда она бы сорвала с себя одежду и насквозь обледенела.

Там, в чужом краю, она именно это и пыталась воскресить в памяти – ощущение кристаллов льда. Все тело ее тогда напряглось, она закрыла глаза, чтобы внутренним зрением увидеть сияние водной глади в северный весенний день, когда лед начинает таять.

Это у нее так и не вышло. Даже когда ее сотрясали приступы жесточайшей лихорадки и Натан укрывал ее одеждой, тряпьем, гардинами – всем, что нашел.

Она дрожала, но это был не тот холод.

Она бежит все вперед, вперед.

Такой ты меня никогда не видел.

Вперед, вперед рвалось массивное тело, ноги, легкие как листья, в кроссовках для бега. Несколько дней назад Жюстина примеряла их в спортивном магазине в Сольне, опробовала с клинической тщательностью, а молодой продавец с белоснежными зубами и густыми блестящими волосами позволил ей пробежаться в них по беговой дорожке и заснял движения ее ног на видеокамеру. Во время бега она крепко-крепко стискивала кулаки, страшась потерять равновесие, страшась, что он найдет ее смешной. Она, сорокапятилетняя женщина с лишним весом, боялась, что он угадает отчаяние в ее манере сжимать колени.

С серьезным лицом он наблюдал за ней.

– Ты пронируешь, – констатировал он.

Она неуверенно оглянулась на него.

– Да. Это правда. Но не расстраивайся. Не одна ты так делаешь, почти все так бегают.

Она сошла с дорожки, волосы на затылке стали чуть влажными.

– Я хочу сказать, что при беге ты немного кособочишь. У тебя на плюсны повышенная нагрузка, поэтому у тебя и подошвы косо снашиваются.

Он поднял ее старые зимние сапоги и показал ей:

– Вот, видишь?

– Но я же никогда не бегаю, я никогда не бегала.

– Не имеет значения. Ты все равно пронируешь.

– Променирую? –попыталась отшутиться она.

Он вежливо засмеялся.

Она купила кроссовки. Почти тысяча крон. Он прочел ей небольшую лекцию, что высокое качество со временем непременно окупится, а бегать в плохих кроссовках – себе дороже, только повредишь что-нибудь, растянешь. Особенно с непривычки.

Кроссовки были марки «Авиа». Заметив это, она тут же подумала про самолет.

Побег.

Приблизиться к горизонту.

Низко надвинув синюю вязаную шапочку, она поднималась на вершину холма Йоханнеслунд. Она бежала, нагнувшись вперед, а стайки зеленых птиц взлетали из своих гнезд в траве. Беззвучно, но с осуждением, ведь своим появлением она оторвала их от важных занятий, своим пыхтящим человеческим телом, своим тяжелым свистящим дыханием.

Мы отдаляемся друг от друга.

Нет!

Ты бы меня сейчас видел, ты бы гордился мною, я бы смогла последовать за тобой на край света, а ты бы повернулся и посмотрел на меня своими небесными глазами, вот она, Жюстина, которую я люблю, она может по стене ходить как муха.

Как вошь.

На самой вершине холма задувал ветер, выжимая из глаз слезы. А внизу стояли дома. Они походили на коробки, расставленные вдоль улиц и площадей и обсаженные розовыми кустами. Точно так, должно быть, выглядел макет, сооруженный архитектором из гипса.

Она едва не наступила на остатки ракет от фейерверка, бутылки и пластмассовые стаканы. Какая-то компания взобралась сюда, чтобы их лучше видно было в новогоднюю ночь, чтобы запустить ракеты выше всех. А потом, пьяно покачиваясь, спуститься, добрести до дома.

Иногда она садилась в машину и ехала к новому манежу в районе Гримста. В будние дни мест на стоянке было много. Лошадей она особо не видела, хотя как-то раз, на глинистом лугу по соседству со стоянкой, заметила длинноногих животных, уткнувших морды в землю, – вылитые пылесосы. Она не смогла рассмотреть на лугу ни единой травинки.

Жюстине внезапно захотелось хлопнуть в ладоши, просто чтобы вызвать немедленную реакцию. Чтобы какой-нибудь конь, может быть вожак, повернулся бы, сверкнул белками глаз и понес, не понимая, что он со всех сторон окружен изгородью, и в панике забыл бы обо всем, кроме одного – желания спастись, и чтобы остальные лошади понеслись за ним, чтобы они, обезумев от страха, скакали бы по грязи, совершенно потеряв ориентацию.

В ладоши она, разумеется, не хлопнула.

Слева от ледяной дорожки катка начиналась беговая дорожка, освещенная электрическими лампочками. Она побежала по ней. Потом свернула и помчалась по заболоченному участку за жилыми домами, мимо стоянки у Мальтесхольмской купальни, заметила, что разбитое окно в одном из припаркованных там домов-автоприцепов так и не починили, спустилась к воде и какое-то время бежала вдоль берега.

Четыре утки, раскачиваясь, беззвучно заковыляли прочь. Стоял январь, температура выше нуля, вторую неделю шли дожди, однако в этот день после полудня небо было выбелено блеклым.

Она потянула носом воздух.

Вдоль откосов лежали груды листьев, казалось, процесс гниения приостановился, и листья были коричневые, скользкие, совсем непохожие на кожу.

Как там, в чужом краю.

Ни звуков, ни птиц, ни капель, только ее ритмичный бег, глухие хлопки, когда она взбиралась на холм, а потом более звонкие, когда она оказалась на узком мостике и чуть не упала с него. Из-за сырости, что тянуло от воды, подошвы кроссовок «Авиа» скользили на коварном настиле.

Нет! Только не останавливаться, не проявлять слабости. В легких пощипывало, нарастал едкий и тихий хрип, но она гнала себя так, будто она – это он, Натан.