Поблизости раздался звонкий детский смех. Из-за края берега, высокого и обрывистого в этом месте, появилась головка в широкополой соломенной шляпе, а за ней — маленькая фигурка. Она ловко карабкалась вверх и легким прыжком выскочила на ровное место, а вслед за тем радостный детский голос закричал:

— А я первая! Скорей, Гассан!

Рейнгард поднял голову и увидел Эльзу фон Бернрид, которая, стоя на краю, махала обеими ручками. Теперь показалась и вторая, такая же маленькая, но темная фигурка, поспешно вскарабкавшаяся вслед за первой. Разгоряченные, запыхавшиеся дети с радостными криками помчались к пальмам.

— Эльза, как ты сюда попала? — спросил молодой человек, удивленный тем, что девочка бегает за территорией сада без присмотра.

Эльза только теперь заметила лежащего на земле Эрвальда, но не особенно смутилась. Обычно она очень мило приседала «чужим дядям», но Рейнгард в ее глазах не относился к широко распространенному роду людей, именуемых дядями, и никакие силы не могли бы заставить ее назвать его этим словом.

— Мы удрали! — ответила она. — Нам велят играть только в саду и не позволяют ходить к Нилу. Это скучно! Как только Фатьма ушла в дом, я крикнула Гассану, и мы удрали!

— Это очень нехорошо, — укоризненно проговорил Рейнгард.

— Зато весело! — возразила девочка, явно наслаждаясь своей шалостью. — Мы так хорошо играли на берегу! Правда, Гассан?

Коричневое личико маленького египтянина с узкими черными глазами и толстыми губами было невыразимо забавно. По местному обычаю его миниатюрный коричневый череп был выбрит наголо, только над ушами были оставлены два пучка волос, одиноко торчавшие в разные стороны, придавая ему сходство с филином. Его одеяние состояло из синей шерстяной рубахи, такой длинной, что она волочилась по земле и мешала ему ходить.

Язык, на котором объяснялись дети, удивительная тарабарщина, представлял смесь арабских и коверканных немецких слов, но они превосходно понимали друг друга, а где не хватало слов, там на помощь приходила пантомима.

Эльза сняла шляпу и села на землю. Ее темнокожий товарищ присел на корточки рядом, глядя на нее, как верный пудель, не спускающий глаз с хозяина.

— Ты выискала себе настоящего африканского кавалера, — насмешливо сказал Эрвальд. — Кажется, я видел в вашем саду эту обезьянью мордочку.

— Гассан — не обезьяна! — с негодованием возразила девочка. — Он сын нашего садовника, и я играю с ним, потому что он делает все, что я хочу.

— А это для тебя главное. Итак, вы удрали? Тетя Зинаида будет бранить тебя.

— Тетя никогда не бранит меня, а вот на тебя она сердится, потому что ты не пришел вчера. Она даже плакала.

— Плакала? — Молодой человек приподнялся на локте. — Откуда ты знаешь это?

— Видела. Я думаю, тетя Зинаида любит тебя, а дядя-консул — нет.

— Ах ты, семилетняя мудрость! И ты это уже заметила? — засмеялся молодой человек. — А ты меня теперь любишь, крошка Эльза?

— Нет! — жестко слетело с губ малютки, и, повернувшись к Гассану, она заговорила с ним: — Я скоро уеду, далеко за море, к своему дедушке, в Германию, и тогда нам нельзя уже будет играть с тобой, Гассан, потому что ты не можешь ехать со мной, а должен оставаться в Африке. Понимаешь?

Гассан не понял, потому что в рассказе было слишком много немецких слов. Он слушал, разинув рот, и под конец весело оскалил зубы; его подруга почувствовала себя оскорбленной таким ответом. Она стала повторять: «Уеду, уеду далеко!» — уже по-арабски. Не скоро удалось ей объяснить Гассану, что им предстоит разлука, но зато, когда он понял, то громко заревел и принялся выкрикивать среди судорожных рыданий:

— Ла! Ла!

— Он говорит: «Нет»! — с торжеством пояснила Эльза, бросая взгляд на Эрвальда. — Но это бесполезно, Гассан! Я все равно уеду. А ты не должен так плакать, ведь ты мальчик. Стыдись!

Воззвание к мужской чести не нашло отклика в душе Гассана. Он продолжал реветь, вцепившись в подругу.

Эльза была в высшей степени довольна произведенным эффектом. Она сунула руку в карман, чтобы достать платок и вытереть слезы, струившиеся по щекам Гассана, и вдруг заметила, что платка нет.

— Платок! — вскрикнула она. — Где ты бросил его? Ведь я повязала тебе им голову, потому что солнце страшно печет, а тебе сбрили все волосы. Ты потерял его?

Так как на этот раз девочка сразу употребила пантомиму, то Гассан тотчас понял ее; он перестал реветь и испуганно схватился за голову, на которой не было платка.

— Значит, он остался у воды! — продолжала девочка. — Сейчас же ступай и принеси!

Гассану это пришлось не по вкусу; он хотел оставаться в тени и отказался спускаться вниз и взбираться обратно под палящими лучами солнца.

— Ступай и ищи платок! — крикнула маленькая тиранка, вскакивая и повелительно указывая на место, по которому они вскарабкались. — Ты потерял, ты и должен найти! Живо!

Гассан затрусил рысцой, как послушный пудель, шлепнулся на живот на краю обрыва и быстро сполз вниз.

— Ты мастерица командовать! — сказал Рейнгард, который не мог удержаться, чтобы не подразнить девочку. — Следовало бы серьезно запретить вам эти игры на берегу. С Гассаном ничего не случится, если он скатится в Нил, он выплывет, как собачонка; а вот ты утонешь, если меня не окажется поблизости, чтобы выудить тебя.

— Не смей выуживать меня! Я не позволю! — негодующе крикнула девочка, но ее гнев только поощрил молодого человека, и он рассмеялся.

— Ого! Неужели твоя вражда ко мне так велика, что ты предпочитаешь утонуть? Упрямица! Ты все еще не забыла мне того, что я тогда поцеловал тебя!

Эльза ничего не ответила и только посмотрела на него враждебно заблестевшими синими глазами.

Рейнгарду доставляло какое-то особенное удовольствие смотреть в эти негодующие детские глаза, и он, не отрываясь от них, снова заговорил:

— Итак, ты уезжаешь?

— Да, к дедушке, в Кронсберг.

— В Кронсберг! — повторил Эрвальд, причем его лицо омрачилось, а в тоне послышался гнев.

— Там очень хорошо, говорит дядя Зоннек, — продолжала Эльза. — Ты был там?

— Да! — сказал Рейнгард коротко и сухо.

— О! Так расскажи же мне! — Любопытство взяло верх над антипатией. Эльза подошла к Эрвальду и, так как он продолжал молчать, стала нетерпеливо приставать: — Рассказывай же! Там красиво? Так же, как здесь?

Рейнгард встал, медленно провел рукой по лбу и, окинув взором залитый солнцем ландшафт, произнес:

— Там иначе, Эльза, совсем иначе! Там высокие горы, гораздо выше здешних; они подымаются к самому небу, и на их вершинах лежат лед и снег. А вокруг большие леса, темные ели, которые качаются, шелестят и шепчутся. С гор, пенясь и шумя, бегут потоки, по скалам ползут облака; когда над снежными вершинами и над долинами проносится буря, тогда приходит весна.

Он говорил вполголоса, мечтательным тоном, скорее с самим собой, чем с девочкой, и от его слов веяло тоской.

Его описание, понятое лишь наполовину, пробудило фантазию Эльзы; быть может, в ее головке дремало смутное воспоминание о стране, в которой она родилась и о которой, вероятно, рассказывал ей отец. Она слушала с напряженным вниманием, а затем оживленно спросила:

— И там живет мой дедушка? Ты тоже туда поедешь?

— Нет… никогда! Я ненавижу те места! — вдруг бурно, гневно, сквозь зубы вырвалось у Рейнгарда, причем его лицо стало мрачнее тучи, а глаза вспыхнули грозным огнем.

Эта вспышка испугала бы всякого другого ребенка, но маленькая Эльза не походила на остальных детей. До сих пор она питала к молодому человеку полнейшую антипатию, теперь же как будто почувствовала к нему расположение. Она подошла совсем близко и с интересом спросила:

— Тебя там обидели?

— Да, очень обидели, — резко ответил Рейнгард. — Впрочем, и я их обидел!

— И ты плакал? — с состраданием спросил детский голосок.

Эрвальд громко расхохотался, но резко, саркастически.

— Плакал? Нет, крошка Эльза, в таких случаях не плачут, а стискивают зубы и бьют направо и налево, все равно, куда попало, прокладывают себе дорогу и уходят навсегда.