— Мне тридцать семь лет, — прервал его доктор.

— О, дело не в этом, — улыбнулся Губерт, — за вас я нисколько не беспокоюсь, но, право, я думал, что вы старше! Скажите, пожалуйста, зачем вы, собственно, привезли с собой столько книг? Можно посмотреть, что вы изучаете?

Губерт встал и хотел подойти к письменному столу, но Фабиан был проворнее и поспешно накрыл газетой лежавшие там книги.

— Это так, любительские работы по истории, — проговорил он, сильно покраснев.

— А, исторические! — повторил асессора — Тогда вы, вероятно, знаете известного ученого в этой области профессора Шварца? Это мой дядя. Он читает лекции в И-ском университете, где учился господин Нордек.

— Да, имею удовольствие, — смущенно произнес Фабиан, бросая быстрый взгляд на газету.

— Ну, конечно! — воскликнул асессор, — ведь мой дядя — знаменитость; мы все имеем основание гордиться этим родством.

Доктор все еще охранял свой письменный стол, как будто желая оградить его от покушений асессора. Хотя тот был слишком поглощен своим знаменитым дядюшкой, чтобы интересоваться столом какого-то домашнего учителя, однако счел своей обязанностью сказать ему любезность.

— Очень похвально, что вы увлекаетесь подобными занятиями, — снисходительно заметил он. — Боюсь только, что здесь, в замке, вам мало приходится заниматься, потому что слишком шумно; постоянно ходят взад и вперед различные личности. Не правда ли?

— Может быть, — ответил Фабиан, не подозревая маневра Губерта, — но я ничего не замечаю. Вольдемар выбрал для меня самые тихие комнаты, потому что знает мои наклонности.

— Конечно, конечно! — Губерт подошел к окну. — Но я думал, что такое старинное здание, которому несколько сот лет, с исторической точки зрения представляет для вас интерес. Все эти залы, лестницы и коридоры! А какие погреба! Вы уже были в погребах?

— В погребах? — с крайним изумлением спросил доктор. — Нет! Что же я буду там делать?

— Я непременно пошел бы туда; я с большой любовью отношусь к таким старинным сводчатым помещениям и вообще ко всякой редкости. Кстати… громадная коллекция оружия покойного господина Нордека еще цела?

— Спросите его сына, — Фабиан пожал плечами. — Должен сознаться, я ни разу не был в оружейных залах.

— Они, вероятно, расположены в другой половине замка? По описанию Франка они мрачны и неприветливы, как вообще вся Вилица. Разве вы не слышали, как здесь бродят привидения? Вы и ночью не замечали ничего необычайного?

— Ночью я сплю, — спокойно ответил доктор.

Асессор поднял глаза к небу; этот человек, которого судьба привела в замок, ничего не слышал и не видел, что делается вокруг него! Губерт убедился, что он ничего не добьется, а потому, сказав еще несколько любезностей, простился и вышел.

Асессор медленно пошел по коридору; теперь он был один в этом «гнезде заговорщиков», которое среди бела дня, конечно, имело совершенно мирный и благонадежный вид. Но Губерта нельзя было провести этим видом. Вот какая-то дверь; она показалась ему подозрительной, не попробовать ли нажать на ручку? Может быть, здесь скрыт потайной ход и находится разгадка всей тайны? В крайнем случае, можно сослаться на ошибку.

Вдруг дверь отворилась, и из нее вышел Вольдемар Нордек. Праведный Боже! Губерт чуть второй раз не наскочил на самого хозяина. Один взгляд сквозь щелку убедил его, что это его спальня.

Вольдемар, холодно поклонившись, прошел мимо в комнату Фабиана. Эта встреча и появившийся в коридоре слуга отняли у Губерта охоту к дальнейшим открытиям, и ему ничего больше не оставалось, как отправиться восвояси.

Вольдемар тем временем вошел к своему наставнику, который сидел за письменным столом, приводя в порядок книги и стараясь спрятать их от любопытных глаз асессора. Молодой хозяин подошел к столу.

— Какие новости? — спросил он. — Вы получили письма и газеты из У… Я видел это, когда посылал вам почту.

— Ах, Вольдемар, — с тоской произнес Фабиан, — зачем вы заставили меня опубликовать мои работы? Я все время противился этому, но вы не давали мне покоя, пока книга не вышла.

— Да какая же польза от нее миру, если она будет лежать запертой в письменном столе! Но что же случилось? Ведь ваша «История германистики» [4]была встречена в высшей степени благоприятно? Ведь профессор Вебер одобрил ее, а мне кажется, его имя и мнение имеют большой вес.

— И я так думал, — ответил совершенно подавленный доктор. — Я был так доволен и так гордился похвалой из его уст, но именно это-то и дало повод профессору Шварцу — вы ведь знаете его — совершенно неслыханным образом обрушиться на мою книгу. Вот прочитайте! — и он протянул Нордеку газету.

Тот взял ее, спокойно прочитал и воскликнул:

— Очень милые дерзости! Особенно конец: «Как мы слышали, эта новая знаменитость, открытая профессором Вебером, длительное время была домашним учителем у сына одного из наших помещиков, однако его воспитание дало далеко не блестящие результаты…» — Вольдемар бросил газету на стол. — Бедный доктор, как часто вам приходится отвечать за то, что вы воспитывали такое чудовище, как я! В обществе вам ни за что не простят «домашнего учителя», если вы будете даже профессором.

— Помилуй, Бог, кто думает об этом, — со страхом воскликнул доктор, испуганный этим предположением. — Во всяком случае, не я. Меня ужасно огорчает, что на меня нападают за то, что я написал скромное, строго научное сочинение, которое никого не затрагивает, никого не оскорбляет…

— И которое так прекрасно, — перебил его Вольдемар. — Я думаю, вы уже убедились в этом после того, как Вебер так энергично встал на вашу сторону. Ведь это признанный авторитет.

— Шварц — тоже авторитет.

— Да, но он известен своей нетерпимостью. И надо же было вам писать о германизме! Это ведь его специальность. Но не падайте, пожалуйста, так духом. Это недостойно вновь открытой знаменитости. Да, вот что: я только что встретил здесь гениального асессора из Л., он выходил от вас; у управляющего я его тоже поминутно вижу. Что ему нужно здесь, в Вилице?

Фабиан смущенно посмотрел в пол.

— Не знаю, но мне кажется, что его постоянное пребывание в доме управляющего имеет личные основания. У меня он был с визитом.

— И вы, конечно, очень любезно его приняли! Доктор, вы истинный христианин; если вас ударят по одной щеке, то вы подставите другую. Я думаю, вы, ни минуты не задумываясь, оказали бы самую дружескую услугу профессору Шварцу. Берегитесь этого асессора! Он, вероятно, опять гоняется за заговорщиками и при всей своей глупости может случайно напасть на настоящего. Здесь, в Вилице, это немудрено.

Последние слова были произнесены таким тоном, что доктор, державший в руке том своей «Истории германистики», поспешно положил его на стол.

— Вы сделали неприятное открытие? — спросил он. — Еще более неприятное, чем ожидали? Я так и думал, хотя вы мне об этом не говорили.

Вольдемар сел и подпер голову рукой.

— Вы знаете, я не люблю говорить о неприятностях, с которыми еще не справился, да, кроме того, мне нужно было еще время, чтобы сориентироваться. Кто мог поручиться, что управляющий не представляет мне всего в таком виде ради собственной выгоды, что он не преувеличивает или не искажает фактов? В таких вещах можно полагаться только на самого себя. К сожалению, каждое слово Франка подтвердилось. Я не ожидал найти здесь такой хаос.

Фабиан совсем отодвинул в сторону свои книги и газеты и с тревожным участием следил за речью Вольдемара. Мрачное выражение лица последнего, казалось, беспокоило его.

— Дядя Витольд думал, что можно издали управлять этими владениями, — продолжал Вольдемар, — и, к сожалению, воспитал меня в том же убеждении. Я никогда не любил Вилицы и привык считать своей родиной Альтенгоф. Теперь это сказывается, и я окружен изменой на своей собственной земле. Княгиня — мне мать, она и Лев всецело зависят от меня, и вот именно это и связывает мне руки. Если я доведу дело до открытого разрыва, то им придется покинуть Вилицу. Их единственным пристанищем будет тогда Раковиц, а я не хочу подвергать брата такому унижению. Тем не менее, нужно положить конец тому, что творится в Вилице, в особенности же в замке. Вы ничего не знаете? Мне все известно, и теперь я должен поговорить с матерью.