— К чему эти вечные подозрения? — вспылил Вольдемар. — Что же, я должен отказаться от всякого общения с моими родными только потому, что ты относишься к ним враждебно?

— Мне хотелось бы, чтобы тебе пришлось как-нибудь на деле испытать нежность своих милых родственников! — насмешливо проговорил Витольд. — Они, конечно, не стали бы так нянчиться с тобой, если бы ты случайно не был владельцем Вилицы. Ну, не злись; мы достаточно часто бранились из-за этого в последнее время, и я не хочу сегодня снова портить себе послеобеденный отдых. Ведь пребывание на курорте когда-нибудь закончится, и мы избавимся от всей этой милой компании.

Наступило непродолжительное молчание. Вольдемар нетерпеливо ходил взад и вперед по комнате.

— Не понимаю, что делают в конюшне; я приказал оседлать Нормана, но конюх, кажется, заснул с ним!

— Ты, по-видимому, очень торопишься ехать, — сухо ответил Витольд, — мне кажется, что в Ц. тебя опоили каким-то зельем, потому что ты больше нигде не находишь себе места и не можешь дождаться, когда сядешь на лошадь.

Вольдемар ничего не ответил и, посвистывая, махал хлыстом.

— Надеюсь, княгиня снова вернется в Париж? — вдруг спросил Витольд.

— Не знаю. Еще не решено, где Лев закончит свое образование, а от этого будет зависеть местопребывание матери.

— Я хотел бы, чтобы он поступил в университет в Константинополе, а его мамаша отправилась вместе с ним в Турцию, — с досадой произнес Витольд. — Тогда, по крайней мере, мы не скоро увидели бы их. Этот молодой Баратовский, вероятно, представляет собой кладезь премудрости, потому что ты все время говоришь о его образовании.

— Он учился гораздо больше, чем я, — сердито ответил Вольдемар, — хотя на четыре года моложе меня.

— Должно быть, мать заставляла его учиться; у него, вероятно, был только один учитель, тогда как от тебя сбежало шестеро, а седьмой выдержал с трудом.

— А почему меня не заставляли учиться? Ты желаешь мне добра, но представить себе не можешь, как я чувствую себя, когда вижу, что Лев во всем опередил меня, и постоянно слышу о необходимости для него дальнейшего образования. Но этому скоро будет конец — я тоже пойду в университет.

Витольд с испугу чуть не выронил подушку, которую как раз взбивал, чтобы лечь.

— В университет? — повторил он.

— Конечно. Доктор Фабиан уже давно говорил об этом.

— А ты все время решительно противился!

— Это было раньше, теперь я передумал. Лев на будущий год должен поступить в университет, и если он в восемнадцать лет достаточно созрел для этого, то мне и давно пора. Я вовсе не желаю всегда и во всем быть позади своего младшего брата. Завтра я поговорю об этом с доктором Фабианом, а теперь сам пойду в конюшню и посмотрю, оседлан ли, наконец, Норман. У меня лопнуло терпение от ожидания.

Говоря это, он взял со стола шляпу и стрелой вылетел из комнаты. Витольд остался сидеть на диване, держа в руках подушку, но о послеобеденном сне больше нечего было и думать.

— Что случилось с мальчишкой? Доктор, что с ним сделали? — гневно закричал он на доктора Фабиана, который, ничего не подозревая, входил в комнату.

— Я? — с испугом спросил тот. — Ничего.

— Ах, да я вовсе не о вас, — с досадой ответил помещик, — я говорил о компании Баратовских! С тех пор как Вольдемар попал к ним в руки, с ним нет никакого сладу. Подумать только, он хочет в университет!

— Неужели? — радостно воскликнул доктор.

— Небось, вы очень рады этому, — проворчал Витольд, — вам, вероятно, доставляет громадное удовольствие, что вы уедете отсюда, а я останусь один-одинешенек в Альтенгофе.

— Вы ведь знаете, что я все время ратовал за университет, — стал защищаться наставник. — К сожалению, меня не слушали, и если княгиня, действительно, убедила в этом Вольдемара, то я могу только благословлять ее влияние.

— Черт бы побрал это влияние! — воскликнул помещик, швыряя на середину комнаты злополучную подушку. — Вот погодите, мы увидим, что тут кроется. Что-нибудь да случилось с мальчишкой; он ходит как во сне и на все отвечает невпопад. Я во что бы то ни стало должен узнать, в чем тут дело, и вы должны помочь мне, доктор. В следующий раз вы тоже поедете в Ц.

— Ни за что на свете! Что я буду там делать?

— Наблюдать, а затем докладывать мне. Сам я не могу отправиться туда, потому что от встречи с княгиней произойдет беда, но вы — нейтральная сторона и как раз подходящий человек.

— Да я вовсе не знаю, как и взяться за это, — воскликнул Фабиан. — Ведь вам известно, как я теряюсь и робею с чужими; да и Вольдемар никогда не согласится, чтобы я сопровождал его.

— Ничего не хочу слушать! — наставительным тоном перебил его Витольд, — вы должны отправиться в Ц.! Вы ведь единственный человек, к которому я питаю доверие! Неужели вы не хотите помочь мне?

Тут Витольд разразился таким градом упреков, просьб и доказательств, что бедный доктор был совершенно сбит с толку и наконец обещал исполнить то, о чем его просили.

Во дворе послышался стук копыт. Вольдемар уже сидел на лошади; пришпорив коня и даже не взглянув на окна, он вылетел за ворота.

— Помчался, — полусердито, полувосторженно проговорил Витольд. — Взгляните, как он сидит на лошади!.. Как сидит! А ведь не шутка справиться с Норманом.

— Вольдемар имеет страсть ездить только на молодых, горячих лошадях, — боязливо произнес наставник. — Не понимаю, почему он выбрал именно Нормана; из всей конюшни это самая упрямая и дикая лошадь.

— Вот именно потому! Однако подойдите сюда! Надо обдумать вашу миссию; вы должны выполнить ее очень дипломатично.

С этими словами Витольд взял наставника за руку и привлек к дивану; бедный Фабиан терпеливо подчинился и только жалобно произнес:

— Я — дипломат, господин Витольд? Помилуй, Бог!

Семья Баратовских с самого начала не принимала участия в курортной жизни, а в последнее время сторонилась ее еще больше. Вольдемар при своих частых посещениях постоянно заставал их одних. Граф Моринский уехал уже через несколько дней. Он хотел, было увезти с собой и дочь, но княгиня убедила его, что пребывание на морском берегу необходимо для здоровья Ванды, и он возвратился в Раковиц один.

Молодой Нордек всю дорогу мчался в Ц. во весь карьер и вошел в комнату княгини, разгоряченный и запыленный. Несмотря на то, что мать и сын виделись теперь часто, в их отношениях не было никакой сердечности; они не могли перешагнуть пропасть, лежавшую между ними. Их взаимное приветствие было так же холодно, как и при первом свидании.

— Ты ищешь Льва и Ванду? — спросила княгиня, — они уже на берегу и ждут тебя там. Вы, кажется, договорились поехать кататься под парусами?

— Да, я пойду к ним, — и Вольдемар поспешно повернулся к двери, но мать удержала его.

— Удели мне несколько минут. Я должна поговорить с тобой.

— Нельзя ли потом? Я хотел бы сначала…

— Мне необходимо поговорить с тобой наедине, — перебила его княгиня, — ты еще успеешь накататься. Я думаю, вы можете отложить эту прогулку на четверть часа.

Нордек был явно недоволен такой отсрочкой прогулки и с большой неохотой принял приглашение сесть.

— Наше пребывание в Ц. заканчивается, — начала княгиня, — мы скоро должны будем подумать об отъезде.

— Уже? — воскликнул Вольдемар, испугавшись. — Но сентябрь обещает быть прекрасным. Почему ты не хочешь провести его здесь?

— Не могу сделать этого из-за Ванды; брат и так очень неохотно согласился оставить ее здесь; за это я обещала сама привезти ее в Раковиц.

— Раковиц, кажется, находится недалеко от Вилицы?

— Да, вдвое ближе, чем Альтенгоф.

Молодой человек молчал и нетерпеливо посматривал в окно, выходившее на берег моря, которое, казалось, необычайно интересовало его.

— Да, кстати, раз мы уже заговорили о Вилице, — непринужденно заметила княгиня. — Скажи мне, ведь теперь, по достижении совершеннолетия, ты, конечно, сам будешь управлять своими имениями? Когда ты думаешь переехать туда?