— Я позвал вас, господа, чтобы поговорить о делах, которые после смерти отца перешли в мои руки. Многое придется привести в порядок и изменить, даже больше, чем мы думали сначала. Вы знаете, что я до сих пор держался в стороне от дел, и потому не могу сразу вникнуть в них, хотя в последние дни и пробовал это сделать. Я вполне рассчитываю на ваше доброе расположение ко мне и готовность помочь. Я прошу вас об этом и заранее уверяю вас в своей признательности.

Служащие поклонились; у большинства из них на лицах выражалось удивление, главный инженер украдкой бросил на директора взгляд, говоривший: «Все сказанное им очень разумно!»

— Все прочие дела, — продолжал Артур, — должны пока отступить на задний план, принимая во внимание грозящую нам опасность — приостановку работ в рудниках, если мы не исполним требования рудокопов. Здесь может быть только одно решение.

При этих словах Шеффер выразительно посмотрел на инженера, словно желая сказать ему: «Разве я не говорил вам, что он безусловно сдастся? Сейчас он объявит о своем отъезде».

Но молодой хозяин, кажется, не спешил с отъездом, так как заявил:

— Прежде всего нужно узнать, как организованы эти люди и кто руководит ими.

Наступило минутное молчание; никто из служащих не решился произнести имя, которое несколько минут тому назад не боялись называть в связи с только что случившимся страшным несчастьем. Наконец, главный инженер сказал:

— Ими руководит Гартман, и потому нет никакого сомнения в том, что они отлично организованы.

Артур задумался.

— Я согласен с вами, в таком случае борьба неизбежна, так как об уступке с нашей стороны не может быть и речи.

— Конечно, не может быть и речи! — подхватил главный инженер, торжествуя, и подал этим сигнал к оживленным прениям, во время которых решительно отстаивал высказанную прежде точку зрения. Шеффер, державшийся противоположных взглядов, не менее решительно старался разными намеками, которые молодой хозяин отлично понимал, доказать ему необходимость уступки. Директор же держался нейтрально и советовал начать переговоры, чтобы выиграть время. Остальные служащие только внимали начальству и изредка нерешительно вставляли какое-нибудь замечание.

Артур слушал всех молча и очень внимательно, не принимая ничью сторону, но, когда Шеффер закончил одну из своих длинных речей бесцеремонным «мы должны», он вдруг решительно поднял голову.

— Мы не должны, господин Шеффер! Речь идет не только о деньгах, но и о моем авторитете среди рабочих, который упадет навсегда, если я подчинюсь им. Как ни мало я знаком с делом, но все-таки вижу, что их требования переходят границы возможного, и вы все единодушно подтверждаете это. Могли возникнуть недоразумения, рабочие, очевидно, имели основание жаловаться…

— Да, господин Берков, — перебил его главный инженер, — они имели основание жаловаться. Они правы, требуя обновления и ремонта шахт, увеличения заработной платы; о некоторых послаблениях и более правильном распределении работы тоже не мешает подумать. Все же остальные требования чрезмерны, и побуждает к ним рабочих только Гартман. Он — главный зачинщик всего.

— В таком случае выслушаем сначала его самого. Я уже известил его, что присутствие его и других депутатов необходимо; они, вероятно, уже здесь. Господин Вильберг, позовите их, пожалуйста!

Вильберг удалился, разинув рот, лицо его от постоянного удивления выглядело совершенно глупым. Шеффер поднял брови и посмотрел на директора, тот, взяв щепотку табаку, поглядел на прочих служащих, потом все они разом взглянули на молодого хозяина, который вдруг начал распоряжаться и отдавать приказания, да еще таким тоном, что все растерялись, кроме главного инженера, который, отойдя от товарищей, встал рядом с Артуром, как будто знал теперь, где, собственно, его место.

Тем временем вернулся Вильберг, вслед за ним в комнату вошли Ульрих Гартман, Лоренц и еще один рудокоп, но оба последние остались позади, как будто это разумелось само собой, и пропустили вперед молодого штейгера.

— В добрый час! — сказал он.

— В добрый час, — повторили его товарищи, но тон этого обычного приветствия рудокопов в этот раз противоречил его смыслу. В манерах Ульриха было всегда что-то повелительное, но никогда еще это не проявляюсь так резко и, можно сказать, оскорбительно, как сегодня, когда он впервые предстал перед хозяином и остальным начальством не подчиненным, обязанным выслушивать приказания, а депутатом, причем не излагающим свои требования, а диктующим их. Конечно, это было не простое высокомерие, а гордое сознание своей силы и чужой слабости. Ульрих медленно обвел всех угрюмым взглядом и, когда остановил его на молодом хозяине, губы его презрительно скривились. Он стоял молча, ожидая, когда с ним заговорят.

Во время всего предыдущего разговора Артур не садился, он и теперь продолжал стоять, серьезно глядя на человека, который, как уверяли со всех сторон, был главной причиной грозившей ему беды. К счастью, Артур ничего не подозревал о предполагаемой вине Гартмана в смерти его отца и поэтому спокойно начал переговоры.

— Штейгер Гартман, вы передали мне вчера через господина директора требования рабочих моих рудников и грозили забастовкой, если они не будут выполнены.

— Так точно, господин Берков! — последовал короткий и весьма решительный ответ.

Артур оперся рукой о стол и продолжал говорить холодным деловым тоном, не обнаруживая ни малейшего волнения.

— Прежде всего я желал бы знать, чего, собственно, вы хотите этим достичь. Ведь ваши требования — объявление войны. Вы сами понимаете, что я не могу на это согласиться и не соглашусь.

— Можете ли вы согласиться или нет, господин Берков, я не знаю, — холодно сказал Ульрих, — но думаю, что вы уступите, потому что мы решили прекратить работы до тех пор, пока не исполнят наших требований, а других рабочих вы не найдете во всей провинции.

Аргумент этот был таким веским, что возразить было нечего, и произнесли его таким презрительным тоном, что Артур нахмурился.

— Я и не намерен отказывать вам во всем, — твердо сказал он. — Я признаю справедливость многих ваших требований и готов выполнить некоторые из них, например, ремонт шахт и повышение заработной платы, по крайней мере, частично, несмотря на то, что мне придется понести значительные траты, возможно, даже большие, чем позволяют мне в настоящую минуту мои дела. Зато вы должны отказаться от остальных пунктов, имеющих целью ослабить мою власть и подорвать дисциплину, которая в таком деле, как наше, крайне важна и необходима.

Презрительная улыбка на лице Ульриха сменилась удивлением; он внимательно оглядел служащих и хозяина, как будто подозревая, что тот произнес сочиненную для него речь.

— Очень жалею, господин Берков, что мы не можем отказаться от этих пунктов! — упорно возразил он.

— Мне кажется, они важны исключительно для вас, Гартман, — сказал Артур, пристально глядя на него, — и все-таки повторяю вам, что вы должны отказаться от них. Я соглашусь на ваши требования в пределах возможного, но дальше не уступлю вам ни одного пункта. То, что я вам предлагаю, должно удовлетворить всякого, кто хочет честно трудиться и хорошо зарабатывать. Кого же это не устраивает, тот, значит, ищет другого, и на соглашение с ним нечего надеяться. Я даю вам честное слово, что сделаю все необходимое для безопасности рабочих в шахтах и повышения их заработной платы, и требую с вашей стороны доверия к моим словам. Но прежде чем мы обсудим это дело, вы должны отказаться от второй части своих требований, я ни при каких условиях не соглашусь на них.

Он говорил все тем же спокойным деловым тоном, столь необычным для молодого хозяина, что это не могло не поразить Ульриха. Он не верил своим ушам, и, чем неожиданнее было сопротивление с той стороны, откуда он ожидал робкой, боязливой уклончивости, тем сильнее раздражал его этот отпор.

— Вам не следовало бы так пренебрегать нашими требованиями, господин Берков, — заявил он с угрозой, — ведь нас две тысячи человек, и рудники, можно сказать, в наших руках. Прошло уже то время, когда мы позволяли порабощать и притеснять себя. Теперь мы требуем своих прав, и если нам не дадут их добром, мы возьмем силой!