– Надеюсь, я не помешала? – язвительно продолжила Раффаэла.

– Разумеется, нет! – огрызнулся ее муж. Приступ нервозности и нерешительности как рукой сняло. – Я просто…

Он осекся.

– Рико просто рассказал мне ужасную историю об альпинисте, чье тело нашли в пещере возле Кортины. Я не знала, что вас это касается лично. Мне очень жаль.

Раффаэла Дзуккотти смерила ее взглядом, ясно дававшим понять: если Клаудиа хоть на секунду подумала, что она, Раффаэла, поверит подобному откровенно вымышленному объяснению, то пусть не обольщается. Повернувшись к мужу, она выразительно на него посмотрела.

– Я думал, что Клаудиа могла знать этого человека, – робко промямлил Рикардо.

– Мертвого альпиниста? – ехидно поинтересовалась его жена.

– Никому не известно, кто он. Его нашли австрийские скалолазы. Точнее, спелеологи.

Тридцать лет преподавания в классическом лицее научили Раффаэлу иронией сражать не уверенных в своих ответах учеников.

– Независимо от того, были ли целью их исследования горные пики или гроты, – произнесла она, многозначительно глядя на пышную фигуру Клаудии, – не вижу причины, по которой это могло бы представлять столь личный интерес для кого-либо из вас.

Клаудиа примирительно рассмеялась.

– Ради Бога, Раффаэла! Это просто недоразумение. Рико упомянул, что об этом сообщили в новостях, и мне почему-то показалось, что он знал этого бедолагу. Я всего лишь хотела выразить ему сочувствие, вот и все. – И, не считая нужным продолжать бессмысленный разговор, она направилась в гостиную, где, скучая перед кофейным столиком, Данило праздно тасовал колоду карт. Подсев к нему на диван, Клаудиа начала рассказывать о последнем светском скандале. Свой монолог она произносила тихо, разве что не ему на ухо, и не обратила ни малейшего внимания на чету Дзуккотти, вернувшуюся из кухни.

– Большое спасибо, дорогая! – громко сказала Раффаэла, по обыкновению беря ситуацию в свои руки. – Все было замечательно. Мы получили огромное удовольствие, но нам пора. Кажется, дождь собирается. Пошли, Рико.

Вместо ответа ее муж изобразил удивительную сцену: молча уставился на Данило сверлящим взглядом, смысл которого остался для Клаудии совершенно непонятен.

– Рикардо! – укоризненно воскликнула Раффаэла.

– Иду-иду. Вернее, идем. То есть…

Клаудиа сделала неопределенный жест рукой и улыбнулась.

Когда входная дверь наконец захлопнулась за гостями, она встала с дивана.

– Пойду переоденусь во что-нибудь более удобное. – Она повернулась к Данило спиной, не двигаясь с места.

Он послушно встал и расстегнул молнию у нее на платье. Клаудиа направилась по коридору в спальню, по дороге стаскивая платье с плеч и спуская его до пояса. Оставив дверь открытой, она расстегнула бюстгальтер и, уронив его на пол, облегченно вздохнула. Потом стряхнула с ног туфли, покачивая бедрами, выскользнула из платья, стянула чулки и расстегнула ненавистный корсет. Пританцовывая, она переступила через груду сброшенной одежды, и, словно новую кожу, накинула шелковый пеньюар.

– Так что там за история? – небрежно спросила она, вернувшись в гостиную.

Данило, продолжая нервно тасовать карты, стоял теперь возле серванта, забитого фотографиями Нальдо, сына Клаудии, отображавшими все этапы его жизни – от рождения до нынешних двадцати лет.

– Похоже, бедная Раффаэла слишком серьезно смотрит на жизнь, – сказала Клаудиа. – Всем нам годы даются нелегко, но представь себе: провести четыре диетических десятилетия с этим пресным Рикардо – и вдруг обнаружить, что время твое истекло. Должно быть, это все равно что ощутить себя прикованной к постели неизлечимой болезнью и осознать, что ты ничего в своей жизни не сделал, даже не совершил ни единого путешествия.

– Ну, ты-то вдоволь напутешествовалась из постели в постель, сделала все, что могла, и никогда ни к чему не была прикована.

Клаудиа запахнула длинный свободный пеньюар и рассмеялась хорошо отработанным смехом.

– Ну, ты скажешь! Я всегда вела себя безупречно, пока был жив Гаэтано.

Данило иронично поднял бровь.

– Я хочу сказать, что никогда ничего не позволяла себе с кем бы то ни было из мужчин нашего круга, – парировала она его молчаливую колкость. – Чего еще можно от меня требовать?

Данило, похоже, не собирался ничего ни требовать, ни вообще говорить. Но и не уходил. Опять что-то новое. Они пикировались сегодня весь день.

– Хочешь пирожное? – притворно-ласково спросила Клаудиа. – Еще кофе налить?

Данило отложил наконец карты и повернулся к ней. Он хотел что-то сказать, но лишь расхохотался своим фирменным мальчишеским смехом, который так очаровывал Клаудию, хотя она прекрасно знала, что Данило может выдавать его по заказу когда и где ему требуется.

– Что ты смеешься?

– О, просто я вспомнил, что говорил Гаэтано о картах. Ты знаешь, что наша колода отличается от тех, которыми пользуются во всех других странах? Не только рубашками из шпаг и кубков, но и тем, что в нашей колоде всего сорок карт по причине отсутствия десяток, девяток и восьмерок. Это, как утверждал Гаэтано, символическая модель того, что делало итальянскую армию столь уязвимой. Почти треть наших вооруженных сил составляли старшие офицеры, остальные были пушечным мясом. Первые отнюдь не всегда были глупы, а вторые зачастую проявляли чудеса храбрости, но чего не хватало, чтобы собрать все воедино и заставить работать, так это надежного, солидного корпуса соттуффичиали [6]. Такого, какой имелся у немцев во время войны, даже после Сталинграда и Нормандии. Их сержантский состав был лучшим в мире.

– Да, Гаэтано становился страшным занудой, когда речь заходила о делах армейских, – лениво заметила Клаудиа. – Но мне приходилось терпеть, ведь он был моим мужем. От тебя я этого терпеть не намерена.

По взгляду Данил о было заметно, что он ее жалеет и старается от чего-то уберечь. Повисло неловкое молчание.

Данил о подошел к Клаудии, взял ее за руку и повел в глубину комнаты. Изумленная и взволнованная, она позволила себя увлечь. Данило был ее карточным партнером и непостоянным кавалером, вечным источником непристойных сплетен, существом, обладавшим разнообразными обаятельными достоинствами, в том числе неуловимой сексуальностью. Единственное, чего между ними никогда не было, так это физической близости.

– Я должен кое-что тебе сообщить, – сказал он. – Сядь. Давай я тебе чего-нибудь налью.

– Я не пью.

– Нет, пьешь, дорогая. Я чувствую запах даже на расстоянии. Я бы сказал, что это вермут. Душистый выбор.

У нее опустились плечи. Она понимала, что ее пеньюар неуместно распахнулся, наполовину обнажив грудь, но это было последнее, о чем она сейчас думала. Данило деловито открывал и закрывал дверцы серванта.

– В кухне, – подсказала она. – Над раковиной.

К тому времени, когда Данило вернулся со стаканом, почти до краев наполненным красным чинзано, она, открыв серебряную шкатулку, на вид сугубо декоративную, достала сигарету, что делала крайне редко. Вручив Клаудии стакан, он плавным жестом поднес ей зажигалку и дал прикурить.

– Ну? – с подчеркнутым сарказмом спросила она. Как бы ни суждено было развиваться событиям дальше, процесс явно затянулся.

Ответа не последовало. Данило стоял, молча уставившись в пространство. Клаудиа отпила красного пойла, показавшегося ей еще более тошнотворным, чем всегда. Однако чинзано считался дамским напитком. Она знала женщин, которые, перейдя на джин и водку, вернуться обратно уже не смогли.

– Данило, в течение многих лет ты смешил меня, доводил до слез и сердил. Раз-другой ты даже заставил меня задуматься. Теперь ты впервые начинаешь меня раздражать. Никогда не думала, что ты на это способен. Если тебе есть что сказать, говори же, ради Бога!

Данило нервно улыбнулся.

– Извини, просто я не знаю, как начать. Видишь ли, это должен был сказать Рикардо. У него было время подумать и найти нужные слова. Но Раффаэла вмешалась, прервала его, а потом уволокла домой, поэтому я вынужден принять удар на себя. В общем, по существу речь идет о трупе, на прошлой неделе найденном в горах.