Между тем, миновав Кос и Книд, корабль прибли­жался к Родосу, острову обширному и прекрасному. Здесь была назначена стоянка. "Нужно,—говорили мо­ряки,—и водой запастись и самим отдохнуть перед да­леким плаванием".

12. Причалив, команда сошла на берег; спустился и Габроком об руку с Антней. Все родосцы сбежались, пораженные красотой молодых людей, и никто не прошел мимо молча: одни говорили, что это явились боги, другие молились и падали ниц. Скоро имена Габ­рокома и Антии стали известны всему городу. Им всенародно молятся, приносят богатые жертвы, приезд их празднуют, как великий праздник. Они же осмотре­ли весь город, посвятили в храм Гелиоса золотое ору­жие и в память о себе оставили надпись:

В дар золотое оружье приносят тебе чужестранцы

Антия и Габроком, Эфеса священного дети.

После этого они недолго пробыли на Родосе; моря­ки торопились в путь, и, запасшись всем необходимым; они отправились дальше. Провожали их все родосцы. Поначалу ветер благоприятствовал, и плыть было лег­ко; в течение первого дня и следующей за ним ночи они уже вышли в море, называемое Египетским. Но на второй день ветер стихает, на море тишь, плавание медленное, праздность моряков, пирушки, опьянение и начало предсказанных зол. Габрокому в сонном виде­нии предстает женщина, страшная на вид, выше челове­ческого роста, в багряной финикийской одежде. Прибли­зившись, она,—так казалось Габрокому,— поджигает корабль, и все гибнут, только он с Антией спасаются. Габроком был напуган видением и стал теперь ждать беды. И беда действительно пришла.

13. Еще в родосской гавани рядом с ними стояли пираты, финикийцы родом, приплывшие на большей триере. Они выдавали себя за купцов; было их много, и все—молодец к молодцу. Они проведали, что на со­седнем корабле—золото, серебро и нет недостатка в отборных рабах, и решили, напав, перебить всех, кто будет сопротивляться, а остальных захватить вместе с богатствами и увезти в Финикию на продажу: этих людей пираты презирали, видя в них недостойных про­тивников. Главарь пиратов, по имени Коримб, был громадный детина, со свирепым взглядом; волосы его в беспорядке падали на плечи. Обдумав план нападе­ния, пираты сначала спокойно плыли за кораблем Габ­рокома, а около полудня, когда моряки пьянствовали и бездельничали—одни спали, другие слонялись из уг­ла в угол,— молодцы Коримба налегают на весла и начинают быстро приближаться. Как только корабли оказались рядом, пираты в полном вооружении одним прыжком перескочили на палубу, размахивая обнажен­ными мечами. Тут некоторые в страхе бросились в во­ду и утонули, а те, кто защищался, были убиты. Габ- роком и Антия подбегают к пирату Коримбу и, с моль­бой обняв его колени, говорят: "Золото и все богат­ства—твои, и мы тебе отныне рабы, владыка, но ради этого моря и твоей десницы пощади наши жизни и не убивай тех, кто покорился тебе добровольно. Вези нас, куда угодно, и продай, но будь милостив, позволь нам служить одному господину".

14. После таких слов Коримб тотчас же велел пре­кратить резню. Перенеся на свою триеру все самое ценное, забрав с собою Габрокома, Антию и несколько рабов, он поджег корабль, так что всех, кто на нем оставался, охватило пламя. Ведь увезти всех он не мог, да и не считал безопасным. Жалостное это было зрелище, когда одни с пиратами уплывали, другие в огне сгорали, и руки простирали, и слезы проливали. С корабля слышались крики: "Куда вас увозят, гос­пода наши, что за земля вас примет, и в каком городе вам суждено жить?" И в ответ: "О счастливцы, вы умрете раньше, чем узнаете оковы и изведаете рабскую долю". С такими словами одни прочь уплывали, дру­гие сгорали.

В этот миг воспитатель Габрокома, глубокий старик, почтенный на вид и внушающий жалость своей дрях­лостью, не вынеся расставания с юношей, бросается в мере и плывет, пытаясь догнать триеру. "Как можешь ты меня покинуть, дитя,— меня, твоего старого настав­ника? Куда тебя увозят, Габроком? Лучше сам убей меня, злосчастного, и сам схорони; незачем мне жить без тебя". Так он говорил и в конце концов, отчаяв­шись когда-нибудь еще увидеть Габрокома, утонул, перестав бороться с волнами. Эта потеря была для Габрокома самой горькой; он протягивал старику руки и умолял пиратов поднять его на палубу, но те на слушали просьб юноши.

В три дня они окончили плавание и прибыли в финикийскнй город Тир, где у них было убежище. Одна­ко пираты не повели пленников в самый город, а оста­вили поблизости, в поместье некоего Апсирта, которо­му все они и сам Коримб служили за жалованье и долю в добыче. Привыкнув во время путешествия каждый день видеть Габрокома, Коримб полюбил его страстной любвью, а постоянное общение все больше его разжигало.

15. Видя, как тяжело страдает юноша и как сильно он любит Антию, Коримб в дороге не пытался соблаз­нять его и не отваживался применить силу, опасаясь, как бы Габроком из-за такого поношения не совершил над собой чего худого. Тол г. ко в Тире он дал волю своей любви—начал оказывать Габрокому услуги, уго­варивал его мужаться и всячески о нем заботился. А тот думал, что Коримб добр к нему из одной жалости. Вскоре Коримб открывает свою любовь одно­му из товарищей по ремеслу, Евксину по имени, про­сит помочь ему и дать совет, как вернее склонить юношу к любви. Не без удовольствия выслушивает Евксин слова Коримба: ведь сам он пленился Антией и страстно ее полюбил. В ответ он рассказывает Коримбу о своей заботе и советует дольше не печалиться, а прямо приступить к делу. "Очень неразумно,—говорил он,—чтобы те, кто подвергаются опасностям и риску, не насладились спокойно тем, что им с таким трудом досталось. Мы, конечно, вправе получить из добычи каких желаем пленников. Такими речами он без труда убеждает влюбленного Коримба. Они решают говорить один в пользу другого и склонять: Евксин— Габрокома, а Коримб— Антию.

16. Пленники в это время печалились, с беспокой­ством ожидая новых бед, снова и снова обещая со­блюдать свои клятвы. Коримб и Евксин входят к ним и, заявив, что желают поговорить наедине, уводят—один Антию, другой—Габрокома. А у тех в предчувствии недоброго упало сердце. И вот Евксин говорит Габро­кому: "Я вполне понимаю, юноша, что ты тяжело пе­реносишь свое несчастье, превратившись из свободно­го человека в раба и из богатого в нищего. Ты должен все отнести за счет судьбы, смириться со своей участыо и полюбить того, кто отныне твой господин. Знай, от тебя самого зависит стать вновь свободным и счаст­ливым, если ты только пожелаешь уступить своему господину Коримбу: он любит тебя страстной любовью и с радостью сделает хозяином всего своего добра. Ничего худого с тобой не случится, напротив,. Коримб будет к тебе еще благосклоннее. Подумай, Габроком: нет у тебя друга, земля вокруг чужая и незнакомая, повелители—пираты, и не избегнуть тебе места, если отвергнешь Коримба. Зачем тебе теперь жена и семья, зачем возлюбленная столь юному отроку? Оставь все это, смотри только на одного Коримба, только его од­ного слушайся". Евксин кончил, а юноша стоял в мол­чании и не знал, что ответить. Он затосковал и за­плакал, видя, в какой он опять беде, а потом говорит Евксину: "Дай мне срок обдумать твои слова, и тогда я дам ответ". Евксин ушел. Коримб в свою очередь говорил Антии о любви к ней Евксина, о неизбежности ее теперешней судьбы и о том, что ей придется поко­риться. Он пообещал многое: и брак законный, и бо­гатство,—если она будет послушна,—и всяческие блага. Антия ответила так же, как Габроком,— попросила отсрочки для размышления. Евксин и Коримб ожидали их ответа, сидя вместе, и надеялись, что их замысел удастся.

II.

Между тем Габроком с Антией вер­нулись туда, где они теперь жили, и, рассказав друг дру­гу все, что им пришлось выслушать, в слезах упали на пол. "Отец,—взывали они,—мать родная, родина любез­ная и вы все, близкие и дорогие сердцу!" Но потом Габроком овладел собой. "О мы, злосчастные,—сказал он,—в-чужой земле какие еще муки суждено вынести нам, отданным во власть наглых пиратов? Сбывается предсказанное. Это бог мстит мне за гордыню. Любит меня Коримб, тебя желает Евксин. О губительная для нас обоих красота! Затем ли я доселе хранил свою чи­стоту, чтобы отдаться разбойнику, пылающему постыдной страстью?! Что за жизнь ожидает меня—из честного человека я стал продажной девкой и Антию свою по­терял. Но нет, клянусь чистотой—моей подругой еще с детских лет, я не покорюсь любви Коримба. Лучше мне умереть и этой ценой сохранить целомудрие". Так он говорил и горько плакал.