Дорогая Памела, ценность письма не может измеряться его объемом. Если у тебя нет времени написать то, что ты называешь «настоящим» письмом, черкни пару строк. Я совершенно не ожидаю, что кто-то начнет сочинять высокопарные эпистолы, как я сам порой это делаю. Я пишу письма, потому что меня это развлекает. И даже не очень важно, нравится ли адресату читать то, что я написал; я свое удовольствие получил.
Так что не вздумай не писать потому лишь, что выйдет всего несколько строк. Можешь прислать такую записку: «Знойный день, и у меня депрессия. Я ела ветчину и фруктовый салат на обед», — и я буду в восторге. Но если не пошлешь мне вообще ничего, ты оставишь место воображению, которое всегда наготове со своими тревогами. Хотелось бы мне узнать, что ты думаешь об этом доме, а также о людях, которые у тебя гостят. Тебе ведь не понадобится много времени, чтобы рассказать мне это, верно?
(о тправлено Памеле Лёффлер)
По-моему, Танжер все меньше и меньше пригоден для жизни. Одна из важнейших причин, удерживающих меня здесь, — хороший воздух, которым мы дышим. Но автомобильное движение десятикратно возросло за последние пять лет, причем практически у всех новых машин дизельные моторы, улицы задымлены. Автобусы и грузовики постоянно испускают жирный черный дым. Дома меня это не беспокоит, потому что я живу очень высоко. Но ходить по улицам стало нелегко. Дело не только в грязном воздухе; на тротуарах полно препятствий: машины, припаркованные посредине, группы школьников, сидящих на бордюрах, нищие, прилепившиеся к стенам. Если заговоришь о нищих с марокканцем, он скажет: «Среди них нет ни одного танжерца. Они все с гор. Ничего им не давайте».
Рискованно недооценивать сообразительность марокканцев. Они понимают, когда ты врешь, а когда просто преувеличиваешь, они знают, когда ты говоришь всерьез, а когда просто треплешь языком, и все это постигают напрямую, не обращаясь к логике. Правда и то, что они чуют подвох там, где его нет. Я спорил с марокканцами, не желавшими верить, что кто-то побывал на луне. «Просто американская реклама». Другие, признав полет на луну, считают, что лучше бы на эти деньги накормить голодных. «Какой от этого прок?» Они не захвачены и не поражены идеей освоения космоса, потому что не могут осознать историческое движение или рост: время для них застыло. Все таково, каким было всегда, и навечно останется таким. Утешительная философия, если удастся ее принять.
(отправлено Памеле Лёффлер)
Твое письмо о Палмерах очень занятное. Ты ведь не убеждаешь Дика поискать недвижимость рядом с тобой? Это будет сущей катастрофой, верно? Согласен, что мило, когда знакомые живут в пятнадцати или двадцати милях от тебя, если всякий раз, когда их видишь, первой реакцией не становится дрожь в коленках. Столько сил уходит на то, чтобы ее одолеть. Я дошел до той стадии, когда предпочтительней одиночество, чем жизнь с подобным стрессом.
Конечно, Рут всегда была пустым местом, даже до того, как вышла за Дика. В ту пору, когда мы общались, она собирала глиняные черепки, кусочки кварца и криноиды. Так что эта затея с бабочками вполне в ее духе. Должно быть, забавно глядеть на нее, когда она скачет с сачком! Зобастая и неуклюжая. Дик попросту твердолоб и деспотичен; таким он мне запомнился. (Не видел его лет пятнадцать, но уверен, что он не слишком изменился. Возможно, груз лет поубавил его энергию, но не много энергии требуется, чтобы быть эгоистичным, если такова твоя натура.) Когда он жил здесь, он был совершенно помешан на «Роллинг Стоунз», с которыми познакомился в Лондоне. Это название мне ничего не говорило, но Дик уверял, что это величайшая рок-группа на свете. Однажды он вытащил меня из постели в час ночи — стал барабанить мне в дверь, очень возбужденный. Я должен пойти к нему, потому что у него в квартире «Стоунз». Я, спросонья: «Какие еще стоны?» Он объяснил, и я пошел. Человек по фамилии Джаггер, одетый точно на маскарад, возлежал на кровати, глодая ягнячью ногу. У его ног валялась девушка, и еще какие-то люди спали вповалку на полу. В комнате было сумрачно, так что я не разглядел их наряды. Мистер Джаггер не произнес ни слова. Его рожа блестела от бараньего жира. Дик, заметив мое изумление при виде недвижных тел на полу, признался, что все приняли новый наркотик, и он, очевидно, поверг их в коматозное состояние. Странное дело: Дику присуще такое затаенное обожание. Это физическое свойство, на вид заразное, хотя это не так. Оно минует тебя, точно болтовня торговца, не порождая почти никакого отклика.
Примерно через час я поблагодарил его и сказал, что отправляюсь спать. Мой уход не прошел гладко. Дик воспринял это как оскорбление, решив, и вполне справедливо, что я не оценил выпавшую мне редкую удачу встретиться со «Стоунзами». Я счел, что был достаточно терпелив, но, когда вышел и оглянулся, чтобы еще раз поблагодарить Дика, он скорчил рожу и, изображая благопристойную английскую гувернантку, произнес: «Ух ты, ути-пути, у-лю-лю, тю-тю-тю, да-да!» и захлопнул дверь.
Если будет подходящий момент, можешь упомянуть эту историю и посмотреть, вспомнит ли ее Дик. Наверняка он помнит, что на следующее утро все они, включая самого Дика, отправились в Марракеш. Это было еще до всякой Рут.
Не удивлен, что Флоренс отложила свой приезд; в сущности, это я и предсказывал. Но что меня поразило, так это то, что у тебя Дик и Рут Палмер: не сомневаюсь, что не таких людей ты бы хотела пригласить в первую очередь. Но, разумеется, всякое бывает, когда у тебя большой дом в безлюдном месте. Конечно, лучше уж принимать гостей, чем жить в одиночестве. А следующая твоя гостья, Фронда Фаркхар — кто она и что? И это имя — нелепей не бывает! Ты говоришь о ней, словно я должен знать, кто она такая, но я не знаю. Чем она промышляет? Или это еще одна Рут — ищет наконечники копий и ракушки?
Ну ладно, хоть какое-то развлечение.
(отправлено Сьюзан Чоат)
Ну и ну! Гиппократ наносит новый удар. Меня Удивляло твое долгое молчание, но теперь понимаю. Гепатит Б — не очень веселое дело. Меня поразило, что ты избавилась от него в больнице: я-то всегда считал, что там человек заражается гепатитом, а не излечивается. Ты уверена, что все действительно прошло? Должен сказать, я надеюсь на это. Счет из больницы, который ты приложила, ошеломительный. Откуда у тебя взялась уверенность, что я способен его оплатить? Ясное дело, я не могу посылать тебе все больше и больше денег. Твои расходы растут как сорная трава. Понимаю, что ты ничего не можешь поделать; деньги стоят все меньше, но это означает лишь, что такие люди, как я, могут все меньше приобретать. Я не читаю нотаций, просто оплакиваю счет из больницы. Удивительно, что тебя выпустили из этого заведения без какой-либо гарантии, что он будет оплачен. Естественно, ты считаешь само собой разумеющимся, что я могу его оплатить, и даже не помышляешь, что у меня может не хватить денег. И я могу его оплатить, да, но без всякого удовольствия. Как ты вообще заразилась гепатитом? Есть у них какие-то догадки о его происхождении? Надеюсь, тебе разъяснили, как избежать его в будущем.
Ты получила кафтан? Он идеально подходит для модных раутов в Нью-Йорке или Бостоне, если таковые еще случаются. (Хотя мне говорили, что девушки снова стали интересоваться нарядами и носят не только эти пролетарские джинсы, которые они предпочитали несколько десятилетий.) В любом случае, кафтан — музейная вещь. Эту очень тяжелую шелковую парчу больше не ткут даже у Фортуни. Я купил его у марокканского друга, в семье которого он хранился с начала века. Не сомневаюсь, что в нем ты выглядишь потрясающе, и надеюсь, что ты станешь его носить. (Не в больнице, разумеется!) Жду твоего письма.
(отправлено Сьюзан Чоат)
Рад слышать, что с твоей печенью все в порядке. Но, боже милосердный, Сьюки, не удивительно, что ты подцепила гепатит. Это полное безумие — ездить на Гаити, даже в короткий отпуск. Не удивлен, что ты мне об этом не сообщила. Наверняка же знала, что я постараюсь тебя отговорить. Кажется, ты думаешь, что все в порядке, потому что тебя пригласили и тебе это ничего не стоило. Но это стоило тебе шесть недель занятий, не говоря уж о том, что мне это обошлось в целое состояние.