В то утро сиделка несколько раз приносила еду и прохладительные напитки. Логично было предположить, что поблизости должен находиться кто-то еще, но она не помнила никого, кроме сиделки. Часто она сомневалась в том, что это вообще сиделка: своим дурным характером женщина больше напоминала угрюмую служанку. Она чувствовала, что ее оставили на попечение подобной особы по чьему-то серьезному недосмотру, и собиралась пожаловаться в подходящий момент. Она старалась не слишком дуться на сиделку, подозревая, что та это почувствует и как-нибудь косвенно ей отомстит. Женщина всегда приходила второпях, стуча по кафелю высокими каблучками, с явным отвращением и очень шумно делала все, что нужно, на балконе, а затем вновь убегала, даже не взглянув на нее. Когда сиделка уходила и на балконе опять становилось тихо, она лежала там в полнейшем блаженстве, радуясь возвращению во внешний мир. «Выздоровление, — говорила она себе удовлетворенно, — но даже неинтересно от чего».

На закате она услышала в комнате рядом с балконом приглушенные голоса. Открыла глаза и уставилась прямо перед собой, прислушиваясь и полагая, что один из голосов узнала.

— Доктор, — слабо вскрикнула она.

Шепот прервался, и наступила тишина. Она подождала немного, надеясь, что разговор возобновится, и когда этого не произошло, попыталась расслышать хотя бы шум удаляющихся шагов. Немного спустя она снова позвала:

— Сиделка!

Казалось, будто слово долетело из какой-то далекой долины: трудно было поверить, что она сама произнесла его. Из комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Она долго прождала — никто не пришел, и голоса больше не слышались. Птицы улетели, и почти стемнело. Почувствовав обиду и досаду, она уснула.

Возле кровати горела напольная лампа. Она светила ей прямо в лицо, а рядом стоял человек, смотревший на нее сверху. Она предположила, что это — врач. За ним стоял другой, гораздо моложе: этого она узнала, так, правда, и не связав с конкретным местом или периодом своей жизни.

Она попыталась улыбнуться доктору, сомневаясь, что мышцы лица двигаются.

— Мне лучше, — сказала она.

Не отрывая от нее глаз, доктор сказал что-то другому по-испански, потом склонился и поднес ее руку к губам, после чего осторожно опустил на одеяло. Он выпрямился, развернулся и вошел в дом, а молодой человек последовал за ним. Она хотела окликнуть их, но осталась лежать под слепящим светом, прислушиваясь к их голосам, которые удалялись, пока они проходили через комнаты, и наконец умолкли совсем.

Немного спустя послышались шаги. Молодой человек вышел на балкон, улыбаясь и держа руки в карманах.

— Извините, что оставил свет у вас перед глазами, — сказал он и выключил лампу. Балкон был наполовину освещен, а наполовину погружен в тень.

— Вам ведь теперь намного лучше? — он ожидал от нее подтверждения этой фразы, но она промолчала. — Вы и правда уже вышли из туннеля?

Она по-прежнему не отвечала: ей казалось, будто она идет по туннелю и видит впереди отверстие. Поначалу выход из туннеля находился совсем близко, но потом стал постепенно уменьшаться. Она быстро открыла глаза. Он смотрел на нее с нескрываемым интересом.

— Сегодня первый день. — сказала она и задумалась, понял ли он, что она имеет в виду. Она лежала на дне своего мягкого мира, пока он говорил о симптомах, лечении и реакциях, и время от времени задавалась праздным вопросом, какую должность занимает он в больнице. Все это была одна неменяющаяся сцена; он закончил довольно резко, как ей показалось, пожелал спокойной ночи и зашагал прочь. В какой-то момент, вероятно, приходила сиделка: когда она позднее очнулась, на балконе было уже темно, и она увидела в небе за перилами звезды.

На следующий день на душе у нее стало спокойнее. Когда пришел молодой человек, она сказала ему:

— Я вышла из туннеля.

— Я вижу, — на нем были шорты и рубашка в красную и серую полоску. Она с легким удивлением уставилась на его голые ноги.

— Вы ведь не врач?

Он снисходительно улыбнулся:

— Врача вы видели вчера. Он вам больше не нужен. Сегодня он осматривает доктора Слейда. Тоже напоследок. Вы оба уже вышли из своих туннелей.

Он продолжал говорить, но она перестала на минуту его слышать. Она лежала здесь все это время, и ее ни разу не посетила мысль о Тейлоре. «Если б он спросил меня, замужем ли я, то я ответила бы, что нет», — изумилась она. Немного спустя до нее дошел смысл его слов, и она перебила его, воскликнув:

— Доктор Слейд болен?

— Он в порядке, в порядке, — молодой человек погладил ее ладонь. — Вы оба заболели, но теперь оба здоровы. — Он пристально посмотрел на нее.

Она не ответила. «Если б я знала, кто этот молодой человек и какую должность он занимает, — размышляла она, — мне было бы проще с ним разговаривать». Она хотела пожаловаться на обслуживание и сиделку, которую ей дали. Но у нее было такое чувство, будто у молодого человека готовы ответы на все возможные вопросы — ответы, записанные и спрятанные про запас, — и что в любом случае она сможет узнать от него лишь малую толику правды. Учитывая это, вряд ли стоило спрашивать, но она все же поинтересовалась:

— Где он? Где Тейлор?

— В Лос-Эрманос, где и находился все это время.

В точно таком же недоумении она осталась бы, если бы он сказал: «Проходит гравитационную терапию на Венере».

— Понятно, — тем не менее, ответила она, словно имела совершенно четкое представление о жизни в месте под названием «Братья» и словно ее муж и должен был вести именно такую жизнь. Но когда молодой человек произнес эти слова, в голове у нее промелькнула тень другого вопроса, который она не могла даже сформулировать. Напряженный взгляд молодого человека вступал в противоречие с напускной беззаботностью его ответа.

Поскольку она промолчала, он перестал смотреть на нее и закурил.

— Думаю, вы можете рассчитывать на встречу с ним завтра вечером, — вскоре сказал он. — Хотите послушать музыку?

— Наверное, нет. Не очень.

Казалось, будто в мире больше не осталось ничего неизменного. Существовали лишь неустойчивые элементы: все вырвалось на свободу и неслось по течению. Голова у нее была ясная — она чувствовала, что способна следить за собственными мыслями и оценивать их. Однако, обнаружив, что нельзя точно их обозначить, убедилась, что с ситуацией что-то не так, но из-за собственной слабости она не может этого осмыслить. «Набравшись сил, — размышляла она, — я, вероятно, перестану это замечать». Именно поэтому она сделала в уме зарубку, чтобы вспомнить об этом завтра.

Он немного поговорил. Она делала вид, словно то и дело впадает в полудрему. В конце концов, он ушел.

Перекинув ноги через край кровати, она босиком сделала парочку неуверенных шагов по холодному кафелю. Ощущая поразительный прилив энергии, принялась ходить вдоль перил, поглядывая на узоры, составляемые редкими уличными фонарями в каком-то далеком пригороде за долиной.

В дальнем конце балкона находился небольшой туалет, где над умывальником висело зеркало. Она поискала в своем отражении следы болезни или утомления, но с легким изумлением ничего не обнаружила. Однако затем в голове одновременно зароился целый ряд вопросов, не имевших ответа. Где ее сумочка? Куда дели ее одежду? Что это за больница?

Она увидела в зеркале, как расширились глаза, когда она осознала, что совершенно не помнит о своем прибытии — как в больницу, так и в город, чьи огни видела минуту назад.

Она заглянула в умывальник, наклонилась и стала плескать в лицо холодной водой. Она поняла, что еще до конца не оправилась и, вероятно, неразумно было ходить и вообще вставать. «В любом случае, — сказала она себе решительно, — главное — не бояться».

Она с удовольствием вытерла лицо широким банным полотенцем: лучше всего было вернуться в постель и уснуть.

Когда она очнулась на рассвете, проблема никуда не исчезла: от внешнего мира ее отделяла незримая, абсолютная завеса. Слабый петушиный крик раздававшийся в недвижном воздухе, просачивался сквозь эту завесу и достигал ее, уже лишенный смысла. Она знала, что где-то кричат петухи, но поскольку не могла вспомнить, как попала на этот высокий балкон в незнакомом городе, само существование петухов становилось неприемлемым. Она почувствовала, как сердце забилось очень сильно, будто совершенно отдельно от нее. Нервно закашляв, она подумала об адреналине — производном страха. Необходимо продержаться, пока не придет Тейлор. Она села в постели и взглянула на большую луну, которая еще слегка светила, словно уличный фонарь, не выключенный с наступлением дня. Невдалеке за перилами виднелись заостренные черные вершины нескольких сосен. Смотреть можно было лишь на ненужную луну, и как только она взглянула, жизнь вновь пришла в движение, поскольку она сразу вспомнила. То, что примерно час назад она обнаружила пару пустот в ландшафте прошлого, уже не особенно ее волновало: она почувствовала, что отыскала важный материал.